Он с трудом улыбнулся. На фоне всех этих разочарований, горечи и злости в его душе распускался крохотный росток надежды. Может, у них с Надей и в самом деле что-нибудь получится? Может, у них появится реальный шанс, когда исчезнут эти тени прошлого и станет известна вся правда?

— У меня будут проблемы с ментами… — сказал он.

— Да брось ты! — Она весело подмигнула ему. — Ты же вернешься через пару дней. А у твоего отца есть номер моего мобильника, на всякий случай. Я думаю, они тоже понимают, что тебе сейчас необходимо прийти в себя.

Тобиас кивнул. Ему удалось немного расслабиться. Неусыпная, гложущая боль в груди отступила.

— Я так рад, что ты со мной… — сказал он. — Правда! Ты просто удивительная женщина!

Она опять улыбнулась, не отрывая глаз от дороги.

— Мы с тобой предназначены друг для друга, — ответила она. — Я всегда это знала.

Тобиас поднес ее руку к губам и нежно поцеловал. Впереди у них было несколько дней покоя. Надя отменила все свои дела и встречи. Никто им не помешает, ему не надо будет никого опасаться. Тихая музыка, приятное тепло, мягкие кожаные сиденья. Он чувствовал, как сон одолевает его. Вздохнув, он закрыл глаза и вскоре глубоко и крепко уснул.

Вниз вела крутая и узкая ржавая железная лестница. Он нащупал на стене выключатель. Подслеповатая лампочка на двадцать пять ватт медленно залила помещение тусклым светом. Сердце у Боденштайна билось уже у самого горла. Прошло несколько часов, прежде чем в полуразрушенном здании оранжереи были проведены соответствующие работы и в него можно было войти, не рискуя жизнью. Экскаватор сдвинул обломки в сторону, стальной люк общими усилиями был наконец поднят. Один из сотрудников ТПЧС в защитном костюме спустился по лестнице вниз и убедился, что там все порядке. Подвал не пострадал от пожара.

Боденштайн, добравшись до двери, подождал Пию, Крёгера и Хеннинга Кирххофа, которые спускались за ним, потом взялся за ручку тяжелой железной двери. Она бесшумно отворилась. Повеяло теплом, пропитанным сладковатым запахом вянущих цветов.

— Амели! — позвал Боденштайн.

За спиной у него вспыхнул карманный фонарик и осветил неожиданно большое прямоугольное помещение.

— Бывший бункер, — сказал Крёгер и нажал на кнопку выключателя. — Загудела и вспыхнула неоновая лампа на потолке. — Автономное электропитание, чтобы в случае повреждения здания внизу был свет.

Огромная комната была обставлена очень скромно: диван, полка с музыкальным центром; задняя часть помещения была разделена на две половины старомодной ширмой. Никаких следов Амели. Неужели они опоздали?

— Уффф… Ну и жара!.. — пробормотал Крёгер.

Боденштайн пересек комнату. Пот заливал ему лицо.

— Амели!

Он отодвинул в сторону ширму. Его взгляд упал на узкую железную кровать. Он судорожно глотнул. Девушка, лежавшая на кровати, была мертва. Длинные черные волосы веером рассыпались вокруг головы на белой подушке. На ней было белое платье, руки ее были сложены на животе. Красная помада на губах мумии казалась зловещим гротеском. Рядом с кроватью стояли туфли, на тумбочке стеклянная ваза с завядшими лилиями, а рядом — бутылка колы. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что девушка на кровати — не Амели.

— Белоснежка… — произнесла за его спиной Пия. — Ну вот ты и нашлась…

Было уже начало десятого, когда они вернулись в комиссариат. Перед дверью дежурного трое полицейских пытались утихомирить пьяного, спутница которого, выпившая, судя по всему, ничуть не меньше его, тоже громко возмущалась и хулиганила. Прежде чем отправиться на второй этаж, в комнату для совещаний, Пия купила себе в автомате бутылку колы.

Боденштайн стоял, склонившись над столом, и рассматривал фотографии картин, которые распечатала Катрин. Остерманн и Катрин сидели напротив. Он поднял голову, когда вошла Пия. Она отчетливо видела следы усталости на его лице, но знала, что он сейчас ни за что не позволит себе передышки. Тем более что они уже почти достигли цели. Не говоря уже о том, что эта бурная деятельность дает ему возможность хоть на какое-то время забыть о семейных проблемах.

— Мы допросим их всех одновременно, — принял он решение и посмотрел на часы. — С Терлинденом тоже надо побеседовать. И с Тобиасом Сарториусом.

— А где он, кстати? — удивленно спросила Катрин.

— Ну, наверное, внизу, в одной из камер.

— Я об этом ничего не знаю.

— Я тоже.

Боденштайн посмотрел на Пию. Та подняла брови.

— Ты же сказал патрульным во дворе Сарториусов, чтобы они отвезли его сюда, или я чего-то не поняла?

— Нет. Я сказал им, чтобы они ехали к Лаутербахам. Я думал, ты вызовешь еще одну машину, — ответил Боденштайн.

— А я думала, ты сам это сделал…

— Остерманн, позвоните Сарториусу! — приказал Боденштайн. — Скажите, пусть немедленно едет сюда.

Он сгреб в кучу фотографии и вышел с ними из комнаты. Пия закатила глаза и пошла за ним.

— Можно, я взгляну на фотографии, прежде чем мы начнем? — попросила она.

Боденштайн молча, не останавливаясь, протянул ей фотографии. Он злился на себя, потому что допустил ошибку. Нелепый просчет, один из тех, которые случаются, когда события вот так опережают друг друга.

В комнате для допросов еще никого не было. Боденштайн развернулся и ушел. Вернувшись через несколько минут, он сердито пробурчал:

— Все у нас не слава богу!..

Пия промолчала. Она думала о Тисе, который одиннадцать лет оберегал труп Штефани Шнеебергер. Зачем он это делал? По приказу отца? Почему Лapc Терлинден отправил это письмо Тобиасу и покончил с собой именно сейчас? Почему сгорела мастерская Тиса? Кто-то знал о Белоснежке в подвале или причиной поджога стали картины Тиса? В таком случае это мог сделать тот же человек, что послал к Барбаре Фрёлих женщину-псевдополицейского. И где Амели? Тис показал ей мумию Белоснежки и отпустил ее домой, иначе бы она не смогла написать об этом в дневнике. Что она рассказала Тобиасу? Почему она исчезла? А может, ее исчезновение вообще не имеет никакого отношения к убийству Лауры и Штефани?

Ей никак не удавалось свести бесчисленные факты в некую систему. Боденштайн опять говорил по телефону, на этот раз, судя по всему, с Николь Энгель. Он больше слушал с мрачной миной и произносил только «да» и «нет». Пия вздохнула. Это расследование постепенно превращалось в кошмар, и причиной тому была не столько сама работа, сколько условия, в которых им приходилось вести следствие. Почувствовав на себе взгляд Боденштайна, она подняла голову.

— Она пообещала навести здесь железный порядок, когда мы закончим работу по этому делу… — Боденштайн вдруг расхохотался, закинув голову, но в его смехе не было веселья. — Ей сегодня звонил некий аноним.

— Надо же.

Пию это абсолютно не интересовало. Ей не терпелось приступить к допросу Клаудиуса Терлиндена и выяснить, что ему было известно. А каждая новая информация только тормозила мыслительный процесс.

— И он сказал ей, что у нас с тобой — роман. — Боденштайн провел обеими руками по волосам. — Нас, мол, видели вместе.

— Немудрено! — ответила Пия сухо. — Мы ведь каждый день вместе разъезжаем в одной машине.

Стук в дверь прервал их разговор. Ввели троих друзей Тобиаса Сарториуса. Они сели за стол. Пия тоже. Боденштайн остался стоять. Некоторое время он молча разглядывал арестованных. Почему их вдруг, через одиннадцать лет, охватило раскаяние? Он предоставил Пии задать им формальные вопросы, предваряющие допрос, аудиозапись которого уже началась. Потом положил перед ними на стол восемь снимков. Феликс Питч, Михаэль Домбровски и Йорг Рихтер посмотрели на них и побледнели.

— Вам знакомы эти картины?

Они отрицательно покачали головой.

— Но вы узнаете изображенные здесь события?

Они кивнули.

Боденштайн скрестил руки на груди. Он казался совершенно спокойным, как всегда. Пия не могла в очередной раз не восхититься его самообладанием. Сторонний наблюдатель, не знавший его, вряд смог бы даже предположить, что в данную минуту происходило в его душе.