– Рурк приехал ко мне в пекарню среди ночи и заявил, что мой дом сгорел. Я отправилась к нему, потому что устала как собака и было рано звонить кому-то еще. И я все еще у него потому, что… – Дженни замолчала. Она не собиралась рассказывать о том, как мастерски Рурк варит кофе, о его великолепном постельном белье и возникшем у нее чувстве безопасности рядом с ним.

Нина засопела носом и высморкалась.

– Извините. В Олбани я подхватила простуду. Ты могла бы поехать ко мне. Меня не было в городе, но Соннет не стала бы возражать.

Дженни знала, что у Нины свободного места было не больше, чем в трейлере Оливии. Она жила с дочерью в маленьком одноэтажном доме. Зарплата мэра была так мала, что этот пост считался чуть ли не волонтерским.

– Спасибо, – ответила Дженни, – но, как я говорила, это временно, пока не решу, что делать дальше.

Как обычно, у Нины было полно дел. У нее зазвонил телефон, и ей пришлось умчаться на важную встречу.

– Позвони мне, – одними губами произнесла Нина, заводя мотор.

Дженни и Оливия приехали на главную городскую площадь, где бок о бок располагались пекарня, ювелирный магазин, книжный магазин, множество бутиков и туристских лавок. Дженни и Оливия направились к одному из бутиков с одеждой.

Ходить по магазинам с сестрой оказалось неожиданно приятным занятием. И подбирать весь свой гардероб с нуля было просто восхитительно. Дженни настояла на том, чтобы все покупки свелись к минимуму.

– У меня такое ощущение, что некоторое время я буду путешествовать, – сказала она. – До сих пор не могу поверить, что моих вещей больше нет.

Глаза Оливии заволокла дымка.

– О, Дженни. – Она достала мобильный телефон. – Мы должны обо всем рассказать папе. Немедленно.

– Нет, не нужно. – Дженни никогда не называла своего отца папой. Возможно, никогда и не назовет. До прошлого лета единственной информацией, которой Дженни о нем располагала, была загадочная пометка в свидетельстве о рождении: «Отец неизвестен». Узнав друг о друге, они попытались познакомиться ближе. Но тем не менее в сознании Дженни этот человек был не папой, а Филиппом. Весьма приятным джентльменом, который в молодости совершил ошибку, влюбившись в мать Дженни, Маришку.

– Хорошо, – сдалась Оливия. – Но ты должна рассказать ему о случившемся.

– Да. Я позвоню ему позже.

– И… – Оливия осеклась, на ее щеках проступил румянец, – еще я должна сказать, что моя мать и бабушка с дедушкой – семья Лайтси – скоро приедут сюда, чтобы помочь мне со свадьбой.

– Хорошо, – ответила Дженни. – Спасибо, что предупредила.

– Тебе будет неприятно встретиться с ними?

Увидеться с женщиной, на которой женился отец, после того как расстался с Маришкой? Что здесь может быть неприятного?

– Мы все – взрослые люди. Справимся.

– Спасибо. Мамины родители, бабушка и дедушка Беллами останутся друзьями навеки. Я думаю, они вчетвером решили, что мои мама и папа поженятся, еще задолго до того, как они встретились. Наверное, поэтому те в конечном счете и развелись. Возможно, женитьба была для них не самым главным.

К своему стыду, Дженни легко могла представить, как можно выйти замуж только потому, что это правильно и так принято. Давным-давно она сама чуть было так не поступила. Продолжая размышлять, Дженни примерила юбку и бюстгальтер. Оливия обладала великолепным вкусом. Дженни выбрала семь комплектов нижнего белья. И хотя ее взгляд привлекли соблазнительные кружева, она все же остановила свой выбор на простых трусиках-шортах. Ей хотелось быть практичной.

Оливия подошла к витрине с пижамами. Она брала их одну за другой, откладывая в сторону старомодные модели с глухим воротом. Наконец протянула Дженни красивую розовую маечку и одобрительно кивнула:

– Может, это пригодится тебе, пока ты живешь с Рурком.

– Поверь мне, не пригодится.

– Ты не можешь знать наверняка. Послушай меня. Если бы мне кто-то сказал, что я буду жить в трейлере с бывшим заключенным, я бы подумала, что надо мной подшутили. Моя мать чуть не попала в больницу, когда я сообщила ей эту новость. Для нее это было настоящим шоком. В мае я встречалась с актером, который засветился в «Ярмарке тщеславия». В конце лета я влюбилась в Коннора Дэвиса. Я просто хочу показать тебе на примере.

– Что показать?

– Мы не выбираем, в кого влюбиться. Любовь сама выбирает нас.

– Почему у меня такое чувство, что ты пытаешься мне что-то сказать?

– Вовсе нет, – возразила Оливия, сунув Дженни в руки розовую маечку. – По крайней мере, пока что.

К концу дня Дженни вымоталась окончательно. До этого момента она воспринимала понятие «дом» как нечто должное, так же как это делает большинство людей. Простое знание того, что твой дом: твое любимое кресло, музыкальный центр, кровать, стопка книг на ночном столике – все это ожидает тебя вечером, является источником комфорта. Об этом не задумываешься, пока однажды твой дом не исчезает. Дженни шатало от изнеможения, и она с тоской вспоминала о своем доме, своей кровати. Когда Дженни с пакетами в руках переступила порог дома Рурка, усталость накрыла ее, словно огромная волна.

– Такое чувство, что ты вот-вот потеряешь сознание, – заметил Рурк.

Со двора прибежали запыхавшиеся собаки и, стряхнув с себя снег, приветливо замахали хвостами. За ними проскользнул одноглазый кот Клоренс.

– Ты угадал, – ответила Дженни.

Рурк принялся кормить питомцев, разговаривая с ними, словно они были людьми, и это неожиданно очаровало Дженни.

– Подвиньтесь, ребята, – приговаривал Рурк. – И не торопитесь глотать, а то у вас начнется икота.

Несмотря на усталость, Дженни поймала себя на том, что улыбается. Собаки уселись в ряд и с обожанием смотрели, как Рурк раскладывает еду по мискам. Почему она никогда не заводила питомцев? В доме не помешало какое-нибудь ласковое существо.

– А ты? – спросил Рурк. – Что ты хочешь на ужин?

О боже.

– Мне все равно. Я не привередлива в еде.

– Хорошо. Я не очень хорошо готовлю.

– Помощь нужна? – предложила Дженни.

– Нет. Лучше прими долгий душ, потому что сразу после него ты отправишься спать.

Дженни вспомнила об удобной кровати Рурка и, направившись в душ, почувствовала сладкое томление. Душевая, как и все в этом доме, сияла чистотой. Дженни устояла перед искушением заглянуть в шкафчик с медикаментами. Она знала, что есть такая стадия, когда получаешь о человеке слишком много информации. Кроме того, чем больше она узнавала о Рурке, тем глубже казалась его загадка.

Приняв душ, Дженни надела мягкие трико и кофту с капюшоном, которые сегодня купила, причесалась и зашла на кухню, где Рурк накрывал на стол.

– Значит, вот какова часть «служить» из фразы «Служить и защищать», – сказала Дженни.

– Я всегда отношусь к своим обязанностям серьезно, даже если это суп из консервов и бутерброды с ветчиной. Кстати, из лучшего ржаного хлеба в мире, – добавил Рурк.

– У тебя великолепный вкус, – сказала Дженни, заметив буханку традиционного польского хлеба из пекарни «Скай-Ривер». – Ты знаешь, что закваске этого хлеба больше семидесяти лет?

Рурк был озадачен. И так происходило со всеми, кого спрашивали о хлебной закваске.

– Это живая культура. Нужно часть закваски использовать для теста и сделать новое из оставшейся. Таким образом, закваска никогда не кончается. Моя бабушка получила ее от матери в день своей свадьбы в Польше. Традиционный свадебный подарок – сосновый ящик размером с обувную коробку с керамической посудой.

Бабушка привезла закваску в этом резном ящичке в Америку в 1945 году и сохраняла ее живой всю свою жизнь.

Рурк перестал жевать.

– Кроме шуток?

– Можно подумать, я это придумала.

– То есть какая-то часть моего бутерброда существовала в Польше еще до Второй мировой войны? – Рурк нахмурился. – Погоди. Я надеюсь, огонь не уничтожил закваску.

– Нет. Мы храним все хлебные культуры в пекарне.