Я употребил почти без закуски уже пятый бокал, но в этот момент мое сознание уже вторично за последние две минуты проясняется, как стеклышко. Кого Иванов, интересно, послал? Наверняка свою секретаршу Леру Фомичёву, ведь он массовым лоббизмом никогда не занимался. Кто бы это ни был, несмотря на то, что девчонка, конечно, сама дура, факт отказа Бочковым проректору по учебной работе примечателен. Такие вещи никогда не проходят бесследно. Хоть протеже и сама была неправа, осадок всё равно останется. И при случае это можно будет использовать… Похоже, для Иванова неважнецкие отношения с заведующими нашей кафедрой становятся традицией!

– А как ты с остальными там ладишь, Виталий Владимирович? – любопытствует длинноносый «авторитет». – Вот с Фахрисламовым, например?

Фамилия гендиректора «Камскпроммаша», спонсора нашего университета, заставляет меня напрячься уже третий раз подряд.

– Да нормально, – Бочков тычет вилкой в маринованных маслят. – А чё нам с ним пока делить?

– Он у вас ведь там еще занятия ведет, да?

– Угу, – буркает мой шеф, прожевывая грибную порцию.

– А как он их ведёт-то? Он же вообще! – абрек щелкает ладонью по уху так, как обычно дети изображают лопоухость Чебурашки.

– Да, он такой! – Бочков несколько раз согласно качает головой. – Но знаешь, как он лекции читает? Он просто им говорит: «Ребята! Если вы к нам пойдете, вы будете получать вот столько бабла!» Они: «О-о-о, б…я!» «А если вы будете еще делать то-то и то-то, у вас тогда будет столько бабок, что ваще, на х…й!» Они: «А-а-а, б…я!» И лекции проходят на «Ура!».

– Понятно! – хмыкает абрек.

Беседа с обсуждением отношений на службе и тонкостях контакта с противоположным полом, вероятно, могла бы продолжаться еще очень долго, но, к счастью, Бочков объявляет, что ему еще сегодня нужно побывать по приглашению у кого-то в гостях раз, и в сауне два. Мы доедаем последние оставшиеся на столе икорно-колбасные бутерброды (к соленым огурцам, кажется, так никто и не притронулся), благодарим хозяина за угощение и начинаем снимать с вешалки куртки. В возникшей легкой сутолоке я слышу, как Трофимов, косясь на меня, шепотом спрашивает у Бочкова:

– Виталий Владимирович! Это как понимать?

Вот козлик! Это ведь он про мое неожиданное и успешное присутствие. Ублюдок мелкий! Ревнует, однако!

– Без комментариев, – так же тихо отвечает ему Бочков.

«Можешь не комментировать, – думаю я. – Мне важно только то, как ты теперь отнесешься к моим шалостям с денежными средствами студентов. Все остальное меня не волнует».

Трофимов, не прощаясь, быстро проходит мимо меня, исчезая в дверном проеме. Длинноносый Абрек и тихий Сан Саныч (он так и промолчал целый час с лишним) выходят на перекур. Мы с Бочковым как лица без вредных привычек остаемся одни. Я долго жму ему руку, а он лыбится так, как будто я его лучший друг.

– Виталий Владимирович! Хочу вам завтра план цикла из пяти статей по эконофизике продемонстрировать. Если я приду часов в одиннадцать, это как – нормально? Вы ещё не убежите?

– Нормально, – кивает он. – Я завтра буду до обеда…

…Входит Венера, начинает забирать тарелки с недоеденными угощениями, но, задев провод зарядного устройства, роняет мобильный шефа на пол. Я возвращаю телефон на место между вазами с фруктами; Венера и её хозяин, улыбаясь, говорят мне «Спасибо!», а я благодарю их стандартным «Всё было очень вкусно!». Прощаюсь с обоими и, окрыленный, вылетаю из кабинета, как орёл. Или, скорее, как сокол.

…На железнодородный вокзал к Марине Аскеровой я еду в таком шикарном настроении, которого у меня не было уже полгода, то есть с того момента, как я впервые заметил перемену отношения к себе со стороны Бочкова. Раскачиваясь из стороны в сторону в теплом, насыщенном парами бензина автобусе, вспоминаю народную мудрость о поведении в трудных ситуациях. Вспоминаю и говорю себе, что она, эта мудрость, тысячу раз верна. Никогда не надо опускать руки. Только тогда ты сможешь переломить кажущуюся безвыходной ситуацию в свою пользу.

Стремительно поднявшись на второй этаж своего почти любимого Д-корпуса, я замечаю произошедшую необычную перемену. Вместо привычной покрашенной в белый цвет кондовой фанерной двери кабинета заведующего нашей кафедрой красуется железная дверь темно-коричневого оттенка с пленочным покрытием косяка «под дерево». Дверь чуть приоткрыта, и видно, что, кроме Бочкова, стоящего сейчас ко мне спиной, внутри никого нет. Петли работают почти бесшумно; я тихо проскальзываю в кабинет и первое, что бросается в глаза – интерьер тоже заметно обновлен.

– Отличный вид, Виталий Владимирович! Здравствуйте!

Он оборачивается и мы, улыбаясь, пожимаем друг другу руки.

– Садись! – говорит мне шеф.

Я не без удобства размещаюсь на одном из новых офисных стульев, которыми он заменил стоявшие еще при Дулкановой советские деревяшки.

– Мне понравились твои вчерашние подарки, Игорь! – начинает разговор мой начальник.

– Да ну, что вы, Виталий Владимирович! Это были только презенты, – «ничтоже сумняшись», играю в скромнягу я. – До сих пор не уверен, что они соответствуют вашему уровню. Хотя, признаюсь, – старался, старался…

– …Игорь! – неожиданно серьезным тоном произносит Бочков. – Мы все-таки не первый день знакомы, поэтому я решил с тобой поговорить.

«Оба-на! Это становится интересным!»

– Я вас внимательно слушаю, Виталий Владимирович. Это без иронии – на самом деле внимательно.

– Ну, и чудненько. Ты знаешь, что мне на тебя жалуются каждый день?

Я, конечно, догадываюсь, но для начала можно и прикинуться шлангом.

– Кто?

– Коллеги твои с кафедры очень любят тебя. Практически каждый зашел ко мне и сказал кое-что…

– Коль скоро вы мне говорите мне об этом, Виталий Владимирович, я уже могу предположить, на что именно они жалуются…

– Вот именно. Есть такие, которые вообще чуть ли не каждый раз мне про тебя напоминают. «А вы знаете, что он то-то? А вы знаете, что он делает так-то и так-то?»

– Нетрудно предположить, кто это вещает! Мандиева и Ягирова!

– Ну, вот ты и сам всё понимаешь. Но меня напрягло не это. Я же тебе ни в прошлую, ни в позапрошлую сессии ничего не высказывал, верно? Наоборот, я всех отваживал, говорил: «Да, может быть, он ошибается. Но он работает, у него регулярно публикации в журналах выходят. А у вас они есть?» Они – «Хм!» – и затыкаются. А вывело меня из себя совсем другое…

– Что?

– Какие аргументы ты использовал для того, чтобы получить то, что ты хотел, с некоторых групп в прошлом семестре.

«Та-ак! Донесли все-таки! Вот суки! Но кому же это крыса-староста, всего лишь одна из пяти, проболталась, что я ей сказал о своих эксклюзивных отношениях с Бочковым, и что мы с ним будем плотно работать вместе, даже если проверка выявит, что отличники не могут ответить ни на один тест?».

– Виноват, Виталий Владимирович. Но в то время мне что-то показалось, что я не сильно грешу против истины…

– Может, ты бы и не грешил, если бы поставил меня в известность и что-то отщепнул мне потом.

«Началось! И сколько же тебе отщепнуть, мой дорогой начальник?»

– Ты хороший парень, слов нет, но беспрерывно выслушивать на тебя жалобы просто так мне уже надоело. А с учетом того, какие козыри ты использовал, тем более. Ты сам-то не считаешь, что ты мне должен?

– Считаю, Виталий Владимирович.

– Если по совести, ты мне должен пятьдесят процентов.

Я едва не охаю. Конечно, пятьдесят процентов – обычная ставка для посредников в таких делах, но посредников, которые хоть чуть-чуть, но рискуют – вроде парней, собирающих деньги для сотрудников высокодоходных кафедр. А здесь человек просто хочет получать бабло, ни хера при этом не делая.

– Те деньги уже кончились, Виталий Владимирович, – на всякий случай говорю я.

– Пускай кончились. Я говорю прежде всего про нынешний период.