Вот же ж!

До любого етьского дурака уже давно бы дошло. Ежели не сделаю, што они говорят, ее убьют. Ежели попробую сбежать, ее убьют. Ежели учиню што-нить над Дэйви, ее убьют.

Ежели, конечно, еще не убили.

Шум почернел.

Нет. Нет, подумал я.

Потому как быть такого не может.

Она где-то здесь, на этой самой улице, в другой какой-нибудь четверке.

Живи, подумал я. Только, пожалуйста пожалуйста пожалуйста, живи.

(пожалуйста, живи)

Я стоял у бойницы (мы с мэром Леджером ели ужин), выглядывал ее и старался не слышать РЕВА.

Потомуш мэр Леджер был вообще-то прав. Там, внизу, столько мужчин (у кого лекарство уже вышло из организма), што отдельных Шумов уже и захочешь – не услышишь. Это примерно как расслышать одну-единственную каплю воды посреди реки. Шум здесь превратился в один оглушительный вал, в стену звука, где все так перемешано, што различить можно только РЕВ

Но к этому можно в некотором роде привыкнуть. Слова и мысли и чувства мэра Леджера, бурлящие в его собственном сером Шуме, почему-то куда больше отвлекали.

– Совершенно верно, – заявил он, похлопывая себя по животу. – Человек способен к мышлению. Толпа – нет.

– А армия – да.

– Только если заместо мозга у нее есть генерал.

Это он как раз в бойницу выглянул, рядом с моей. Через площадь ехал мэр Прентисс, а за ним мистер Моллот, мистер Тейт, мистер Морган и мистер О’Хеа – все слушали, а он отдавал им приказы.

– Внутренний круг, – прокомментировал мэр Леджер.

Уж не зависть ли проглянула у него в Шуме?

Мэр внизу тем временем спешился, отдал поводья мистеру Тейту и вошел в собор.

И двух минут не прошло, как в замке послышался лязг, и мистер Коллинз отворил дверь.

– Президент хочет видеть тебя.

– Одну минуточку, Тодд. – Мэр открыл один из ящиков и заглянул внутрь.

Дело было в подвале собора: мистер Коллинз только што не спустил меня туда по лестнице, што в углу главного холла. Я стоял и ждал, раздумывая, што за это время останется от моего ужина, брошенного наедине с мэром Леджером.

Мэр Прентисс проверил еще один ящик.

– Президент Прентисс, – поправил он, не удостоив меня взглядом. – Постарайся уже это запомнить, – он наконец выпрямился. – Когда-то тут хранили вино. Куда больше, чем требуется для причастия.

Я ничего на это не сказал. Он с любопытством взглянул на меня.

– Ты што же, не собираешься спрашивать?

– Об чем?

– О лекарстве, Тодд. – Он легонько стукнул кулаком по ящику. – Мои люди изъяли все до последнего грана из каждого дома в Новом Прентисстауне, и теперь оно все здесь.

Он вытащил изнутри флакон таблеток, сковырнул крышку и взял крошечную белую пилюлю двумя пальцами.

– Ты никогда не задумывался, почему я не дал лекарства тебе и Дэвиду?

Я перемялся с ноги на ногу.

– В наказание?

Он покачал головой.

– Мистер Леджер все еще крутит пальцами?

Я пожал плечами.

– Бывает. Немножко.

– Они изготовили лекарство, – сказал мэр. – А потом стали в нем нуждаться. – Он показал на ряды и ряды коробок и ящиков. – И если весь запас того, что им нужно, теперь у меня…

Он опустил пилюлю обратно во флакон и повернулся ко мне, улыбаясь во весь рот.

– Вы чего-то хотели? – промямлил я.

– Ты и правда не знаешь?

– Чего не знаю?

Он помолчал и вдруг выдал:

– С днем рождения, Тодд!

Я раскрыл рот. Потом раскрыл еще больше, хотя куда уж.

– Он был четыре дня назад. Удивительно, что ты даже не заметил, – сказал он.

Сам себе не верю. Я совершенно о нем забыл!

– Никаких особых празднований, – заметил мэр. – Мы ведь оба знаем, что ты и так уже мужчина, правда?

И снова я бросил в Шум картинки с Аароном.

– Ты очень впечатляюще проявлял себя в эти последние две недели. – На картинки мэр даже не взглянул. – Я знаю, для тебя было мучительно не знать, что с Виолой и чему можно верить, а чему нет, – не знать, как тебе себя вести, чтобы она оставалась в безопасности. – Его голос жужжал у меня прямо в голове, осматривался, изучал, обыскивал. – Но ты все равно упорно работал. И даже оказывал на Дэвида благотворное влияние.

Я невольно подумал о том, с каким удовольствием избил бы Дэйви Прентисса в кровавую кашу, но мэр Прентисс только сказал:

– В награду я принес тебе два запоздалых подарка на день рождения.

Мой Шум взметнулся.

– Мне дадут ее увидеть?

Он улыбнулся, словно ожидал этого вопроса.

– Не дадут. Но я обещаю тебе, Тодд, что в один прекрасный день, когда ты научишься наконец мне доверять, научишься понимать, что я желаю этому городу и тебе только добра… – в этот прекрасный день ты увидишь, что я действительно достоин доверия.

В наступившей вслед за этим тишине я слышал свое дыхание. Он почти сказал, что с ней все в порядке – почти…

– Нет, свой первый подарок на день рождения ты заработал сам. С завтрашнего дня у тебя будет новая работа. Все еще с нашими спачьими друзьями, да, но ответственности больше. И вообще это важная часть нашего нового общества. – Он глубоко заглянул мне в глаза. – Эта работа поможет тебе подняться очень высоко, Тодд Хьюитт.

– Прямо до самого вождя людей? – осведомился я несколько более саркастично, чем ему бы, наверно, хотелось.

– Вот именно, – кивнул он.

– А второй подарок? – Я все еще надеялся, што это может оказаться она.

– Мой второй подарок, Тодд, сейчас, когда ты окружен со всех сторон этим вожделенным лекарством, – он широким жестом обвел ящики, – это не дать тебе его.

Я поджал губы.

– Эээ?

Но он уже шагал в мою сторону, словно покончив со всеми разговорами.

И вот в ту секунду, как он проходил мимо…

Я есмь Круг и Круг есть я.

Прозвенело у меня в голове – один раз, одна-единственная фраза – но прямо из центра меня, из центра того, кто я вообще такой.

Я аж подскочил.

– Почему я это слышу, если вы сами принимаете лекарство? – вскинулся я.

Но он лишь улыбнулся лукаво и исчез на лестнице, оставив меня в одиночестве.

Ну, с прошедшим днем рождения, чего.

Я – Тодд Хьюитт, думал я, лежа в постели и таращась в темноту. Я – Тодд Хьюитт, и четыре дня назад я стал мужчиной.

Никакой разницы вообще-то.

Все это ожидание, с ума сойти, какая важная дата, а я, поди ж ты, все тот же – тот же старый, глупый, етьский Тодд Хьюитт, бессильный хоть што-нибудь сделать, бессильный даже себя самого спасти, а не то што ее.

Тодд етьский Хьюитт, да.

И вот пока я лежал в темноте, а мэр Леджер храпел у себя на матрасе, я услышал тихонький хлопок где-то там, далеко, снаружи – видать, какой-то дурень солдат выпалил из своего ружьища бог весть по чему (или кому) – и именно в этот момент подумал.

Подумал, што как-то справиться – недостаточно.

Остаться в живых – недостаточно, если ты едва живешь.

Они будут играть со мной ровно столько, сколько я им позволю.

А она тем временем – где-то там.

Она сегодня могла быть где-то там.

И я ее найду…

Первый же шанс, который мне выпадет, – я им воспользуюсь, и я ее найду…

А вот когда найду…

И тут я заметил, што мэр Леджер больше не храпит.

– Вам есть чего сказать? – спросил я у тьмы.

Но он снова захрапел, и Шум его был серый и спутанный, и я подумал, уж не привиделось ли мне.

– Не могу передать, как мне жаль.

Он предложил мне чашку с корнеплодным кофе. Я не шелохнулась.

– Виола, пожалуйста. – Он настойчиво протянул ее мне.