Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Таким близким, что ты его замучила до смерти!

Я была в таком умилении от происходящего, что боялась пошевелиться: не дай бог испортить такую интеллектуальную беседу.

– Да я его почти любила, – вскричала Альжбетка, защищаясь.

– Ты просто паучиха, которая сожрала своего паука!

Альжбетка сняла тапок с отточенным каблуком и кинула его в Сольку.

Солька схватила диванную подушку и зашвырнула в Альжбетку.

Я тихонечко села на кресло в уголке и принялась наслаждаться происходящим.

– Ты просто мне завидуешь! – кричала Альжбетка. – У тебя уже сто лет никого не было!

– Да! – парировала Солька. – И я уже сто лет никого не убивала!

– Это несчастный случай!

– Нет, ты все это спланировала! Ты паучиха!

– Дура!

– Сама ты дура!

– Тебе завидно, что меня любили, – не унималась Альжбетка,

– Твой Федор Семенович не мог любить, у него нет того, чем любят!

– Все у него есть, и ты сама это видела!

– Дура, этим не любят, этим…

Солька споткнулась, не зная, какое слово употребить.

– …этим опыляют! – нашлась она.

Тут уж я не сдержалась и прыснула со смеху. Солька была бесподобна! Браво!

Девчонки переглянулись, посмотрели на меня и тоже закатились звонким смехом.

– Что делать-то будем? – спросила, переводя дыхание, Солька.

– Будем просто жить, – пожала я плечами.

Глава 8

Приходится брать на себя обязанности феи. Я узнаю, что наша доблестная милиция выполнила возложенную на нее миссию

Стол хоть и не пах, но память неумолимо требовала взять тряпку, порошок и смыть с глянцевой доски налет вчерашних событий.

Любовь Григорьевна вышла из кабинета и сочувственно посмотрела на меня:

– Моешь?

– А что, вам приятно на меня смотреть?

– Почему ты всегда огрызаешься?

Я вытерла сухой тряпкой лужу на столе и сказала:

– Боюсь, Любовь Григорьевна, это все тянется с далекого детства. Мои родители развелись, когда мне было двенадцать, и, думаю, это серьезно подорвало мою психику.

– Мне очень жаль, – поправляя очки и вздыхая, сказала тоненькая Любовь Григорьевна.

– Не стоит… Мне, знаете ли, так даже больше нравится, всегда можно под это дело оправдать свои гаденькие поступки.

В приемную вошел Крошкин, это наш самый главный юрист, вроде дядька неплохой.

– Здравствуй, Аня, – кивнул он.

Я расплылась в довольной улыбке: меня тут явно уважают.

– Любовь Григорьевна, будьте любезны, разберитесь с этими документами, возможно, бухгалтерия здесь должна кое-что пересмотреть, я сделал пометки на полях.

Любовь Григорьевна повела себя странно, то есть она себя повела так… Как бы это объяснить… Как Альжбетка! Запрокинув голову чуть назад, поправляя отсутствующие локоны и знойно улыбаясь, Любовь Григорьевна с легким придыханием сказала:

– Да, конечно, Илья Дмитриевич, я отложу все дела и сделаю это в первую очередь.

Обалдеть!

Крошкин отдал бумаги и вышел.

Любовь Григорьевна с нежностью смотрела на закрывающуюся дверь.

Это что же, люди добрые, делается, даже самые отсталые слои населения – и те ловят стрелы Амура! Я посмотрела на Любовь Григорьевну: зализанные волосы, костюмчик так себе, фигурка, наверное, ничего, но плосковата… Я критически взвешивала ее шансы, так как теперь, узнав ее душевную тайну, я была просто обязана сделать ее счастливой. Это, возможно, мне зачтется, когда в Судный день на весах будут взвешивать мое неудовлетворительное поведение.

– Нравится он вам, да?

Любовь Григорьевна вся подобралась, сжала губы и гневно сказала:

– Работайте!

– У вас тоже родители в разводе, что ли? – поинтересовалась я.

Любовь Григорьевна гордо направилась к своему кабинету.

Я решила быть честной, ибо этому меня учили с детства. Маме моей, во всяком случае, это бы понравилось.

– У вас практически нет шансов, практически – потому что один маленький шанец есть всегда, и вот, Любовь Григорьевна, правда в том, что шанец этот сконцентрирован сейчас на мне: я могу вам помочь.

Любовь Григорьевна остановилась и, не оборачиваясь, спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Вы так и просидите в своем кабинете, перебирая бумажки, если не послушаетесь своей старой доброй феи-крестной, то есть меня.

– Я ничего не понимаю!

– Надень туфли, Золушка! – скомандовала я, и Любовь Григорьевна подскочила на месте.

– Ты ненормальная!

– Возможно, но я вам нужна.

Очки скукожились и жалобно посмотрели на меня.

– Послушайте, выгляните в окно, пройдитесь по офису: весь мир кишит молоденькими хрупкими Белоснежками, возьмите хоть Лариску из бухгалтерии. У нее грудь, как две уютные диванные подушки. Очнитесь, надо же как-то работать над собой и вообще над отношениями!

Любовь Григорьевна замерла и слушала.

– Ну запали вы на этого Крошкина, понятное дело, весьма стоящий мужик, но вам пора уже как-то действовать!

– Как? – заинтересованно спросила Любовь Григорьевна.

– Надо стать – какой?

– Какой?

– Незаменимой, единственной, такой, чтобы дух захватывало. Сколько вам лет?

– Сорок…

– Ну так я вам скажу, что в сорок лет следует уже как-то шевелиться, молодежь наступает на пятки, причем делает это грудью.

Любовь Григорьевна села на стул рядом с моим столом. Я, закончив уборку, любовно поставила выживший кактус на его законное место.

– Да, он мне нравится, – сказала тихо Любовь Григорьевна, теребя край стола.

– То, что вы признались, это хорошо, – многозначительно сказала я, – не каждый решается сказать подобное вслух, вы молодец!

Любовь Григорьевна выпрямила спину: по всей видимости, в этот момент она гордилась собой. Я знаю, как расположить к себе столь наивную душу, как Любовь Григорьевна, – просто надо ее приласкать.

– Надо бы вам имидж сменить, – сказала я, – и не растекайтесь перед ним, когда его видите, – боритесь, это вам не отчеты писать.

– Что же мне делать?

– Распускаете свой злобный пучок, идете и делаете стрижку, покупаете новые шмотки, причем покупаете их только в тех отделах, куда не ступала ваша нога, и побольше решительности и уверенности в глазах.

– Я так не смогу.

– У вас нет выбора, – сказала я, пожав плечами.

– Есть, мне и так хорошо, мы с ним видимся, и мне этого хватает.

– Даже не надейтесь, что ваша жизнь и дальше будет медленно тонуть в болоте, я повторяю – у вас нет выбора. Если вы не пойдете дорогой, которую я вам сейчас протоптала, я расскажу Крошкину, что вы в него втрескались.

– Нет! – вскочила Любовь Григорьевна.

– Да, – улыбаясь, сказала я, – и вы же знаете, что я это сделаю.

– Это шантаж!

– Не спорю.

– Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь?!

– Я добрая фея-волшебница, мне по должности положено.

– Ты, ты, ты… интриганка! А по должности тебе положено печатать и на телефонные звонки отвечать!

– Послушайте, чего вы боитесь? Того, что начнете себя чувствовать женщиной? Поверьте, это не страшно, я пару раз пробовала, это стоит того.

Любовь Григорьевна снова села на стул и заплакала.

– Вы это напрасно, – сказала я, – вам еще жить да жить.

Любовь Григорьевна заплакала еще громче.

– Вы же, как все нормальные люди, хотите быть счастливой, так чего вы ждете, доставайте свою харизму – и вперед!

– Я даже не знаю, что это такое, – всхлипывала Любовь Григорьевна, – это что-то неприличное?

Тяжело вздохнув, я включила компьютер, дунула на экран, в надежде, что пыль сделает самостоятельные выводы, и сказала:

– Обратной дороги нет, мужайтесь.

– Хорошо, в конце концов я ничего не теряю, хотя моя репутация…

– Ваша репутация покрылась паутиной, не будем о ней.

– Хорошо, – еще раз сказала Любовь Григорьевна, вытирая слезы.

Я облегченно вздохнула: Крошкин Илья Дмитриевич теперь от нас никуда не денется.

– А как там дела с трупом? – поинтересовалась я.

13
{"b":"143630","o":1}