Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Девушка, покажите эти брюки.

– Какой у вас размер?

У меня нет размера, потому что у меня нет уже никаких нервов, чтобы иметь этот самый дурацкий размер.

– Покажите брюки, – напираю я.

– А какой у вас размер?

Может, она неживая, может, она не понимает, что у меня-то 46-й размер, но налезает только 48-й?

Она что, никогда сама не была в примерочной, или она не знает, как тяжело признать свое поражение перед лишним куском карамельного торта?

– Да дайте же мне эти брюки! – ору я, и девушка, вздрогнув, протягивает мне то, что я требую.

Я иду в примерочную, Солька семенит за мной.

– Ну что ты орешь, с тобой стыдно ходить по магазинам, – шипит она мне в спину.

– Мне тоже стыдно ходить с тобой в закусочную, но я же хожу.

– А что, что такого?! – возмущается Солька

– А то, что суп – это суп, и его едят ложкой. Бутерброд – это бутерброд, и его не надо разламывать на 25 кусочков, выстраивать их в ряд и только потом есть. Не надо есть из моей тарелки, потому что это моя тарелка, не надо пить мой компот – это мой компот, и не надо, в конце концов, обгладывать кости с таким видом, как будто это – самое вкусное в курице!

– Хватит, хватит, – уступает мне Солька, потому что перед примерочной мне лучше не перечить, да и аргументы у меня железные.

Брюки 46-го размера, и они на меня налезают. Они на меня налезают, но вот я не влезаю в них, у вас такое бывает? У меня – всегда: я всегда слишком велика для простого и естественного.

Солька смотрит на мою обтянутую тканью попу и говорит:

– Если свитер надеть навыпуск, то ты – богиня.

– А если вообще без свитера, – спрашиваю я, – то тогда как?

Тогда я что, не хороша собой? Этого не может быть, и я поворачиваюсь задом к зеркалу.

– Кто виноват, – говорит Солька, – что у тебя такая большая… душа.

Потом, помолчав, добавляет:

– Давай попробуем 48-й.

– Что? Что?! – вскидываю я брови.

Признаться себе, продавщице, да всему миру, что у меня большая душа и она никак не хочет помещаться в эти брюки?!

– Нет! – ору я и победно выхожу из примерочной.

Солька идет за мной.

– Заверните, – говорю продавщице, и она нервно сует брюки в пакет.

Она знает, что мысленно я взяла пистолет с собой… что я готова разорвать весь мир не потому, что я такая плохая девчонка, а потому, что у меня очень большая… душа.

Я иду вперед.

Солька шепотом извиняется перед продавщицей и топает за мной.

– Ну и в чем ты пойдешь на работу?

– У меня есть одна юбка.

– Коричневая?

– Да.

– Это не юбка, – говорит Солька с жалостью.

– Правильно, это не юбка – это моя жизнь!

Солька молчит: спорить со мной бесполезно.

Мы поднимаемся к себе на этаж. Слава пилит. Надежда умирает последней, и я звоню в его дверь.

– Ты голубой?

– Нет, – спокойно отвечает Слава, совершенно не удивляясь вопросу.

– А почему? Почему ты не голубой?! – истерично кричу я.

Славка смотрит на Сольку и ищет в ней спасение, но та лишь пожимает плечами и крутит пальцем у виска. Похоже, это входит у нее в привычку.

– Если ты так хочешь, – говорит Славка, – если тебя успокоит это, то я стану голубым.

– Спасибо, друг, – говорю я и иду к своей квартире, по пути пиная дверь Альжбетты.

Она высовывается в коридор, пока я нервно тереблю ключи, понимающе смотрит на Сольку и спрашивает:

– Что, опять в магазин ходили?

– А сколько тебе лет? – спрашиваю я, злорадно поглядывая на Альжбетку.

Скорость зарождения гадостей в моей большой душе происходит всегда просто молниеносно, я даже люблю себя в такие моменты, потому что я непобедима!

Альжбетта закрывает дверь, я облегченно вздыхаю и захожу в квартиру.

– Зеленый чай вчера кончился, – сообщает Солька из кухни.

– Значит, пришел конец моим почкам.

Убираю брюки в шкаф и кладу их на стопку одежды 46-го размера – придет день, придет день…

Солька идет к себе за чаем, а я достаю коричневую юбку, тяжело вздыхаю и утешаюсь тем, что мои профессиональные способности затмят даже эту юбку. Я по телевизору видела, что делают секретарши, и вот что я вам скажу: налить чай я уж как-нибудь смогу, да я просто профессионал в разливании чая!

На следующий день я отправилась на новое место работы. Я была бесподобна и решительна: Солька объяснила мне, что такое факс и ксерокс, и я могла бы с закрытыми глазами собрать и разобрать два этих необходимых в жизни агрегата.

– Вы кто? – спросила меня тоненькая женщина в тоненьких очках.

– Я ваша новая секретарша, трепещите!

Тоненькие очки поползли вверх, а женщина явно дала усадку по всем своим габаритам.

– Валентин Петрович, Валентин Петрович! – заверещала она сиплым голосом. – К нам новая сотрудница!

Видно, назвать меня секретаршей у нее просто язык не повернулся.

Валентин Петрович, чувствуя неладное, вышел в коридор.

Вообще-то внешне я нормальная, это внутренний мир мой столь богат, что не все его выдерживают. Я вспомнила наставления и заклинания Сольки и изобразила на лице добрую и ласковую улыбку сироты.

Валентин Петрович сказал сухое «пройдите», и я оказалась в приемной, далее шел его рабочий кабинет.

– Здесь вы будете работать, – сказал мой начальник, указывая на стол, заваленный аппаратурой и бумагами.

Я неплохо владею компьютером, но тут просто не удержалась.

– Я такую штуку по телевизору видела, – сказала я, показывая на монитор.

Все мое существо кричало: гоните меня, гоните, я не хочу у вас работать, я вообще работать не могу, я людей боюсь, или люди боятся меня, – не помню, в чем в последний раз меня обвиняла моя мама.

– Я рад, что вам у нас понравилось, – мрачно глядя на меня, сказал Валентин Петрович.

Мне показалось, что ему вообще-то все равно, кто тут будет заливать заварку кипятком и тыкать пальцем в клавиатуру, я или еще какая-нибудь мечтательница.

– Взаимно, – кивнула я головой и сразу взялась за дело.

Я сгребла весь хлам с моего рабочего места на подоконник и уселась за стол. Хлам не дал мне возможности передохнуть, потому что шумно съехал с подоконника на пол.

– Вот так! – многозначительно сказала я и положила ногу на ногу. Моя коричневая юбка зацепилась за гвоздь на стуле, я просунула руку под стол и стала проделывать там некоторые манипуляции, которые, по моему мнению, должны были освободить меня от столь глупого заточения. Валентин Петрович посмотрел на стоящую рядом тоненькую женщину в тоненьких очках и сказал:

– Любовь Григорьевна, сотворите чудо, – и вышел из комнаты вон.

– Вам, милочка, – обратилась ко мне Любовь Григорьевна, – надо немного заняться собой, и потом, ваши слова… они несколько резки и грубоваты, а вы же лицо фирмы!

– Хорошо, – пообещала я, – завтра я перед работой почищу зубы и надену новые брюки, и дай бог вам терпения, когда вы будете проходить мимо меня.

Время шло, но меня все не увольняли.

– Понимаете, нам очень нужна секретарша, но желающих на это место предостаточно, так что, милочка, в ваших интересах как-то изменить ситуацию и подумать о своем более подобающем поведении.

– Любовь Григорьевна, вы прекрасны, – сказала я, закатив глаза.

Тоненькие очки съехали на нос, а тоненький голосок переспросил:

– Что? Что вы говорите?!

– Я говорю, что вы прекрасны, вы являете собой образ законченного стиля и полной неготовности к миру, который, возможно, еще распахнется перед вами…

Любовь Григорьевна, по всей видимости, жила замкнутой жизнью. Вряд ли она позволяла себе оглянуться в сторону понравившегося ей мужчины или просто выпить кофе в какой-нибудь забегаловке, наверняка она страдала от неразделенной любви к одному из сотрудников, и наверняка она не знала, что я – это тот экземпляр душевности и человечности, который все это ей предоставит в самое ближайшее время.

От моих слов Любовь Григорьевна села на стул.

– Воды? – заботливо предложила я.

3
{"b":"143630","o":1}