Алан Ливайн был похож на Джимми Стюарта[17] в пятьдесят пять лет, что привлекало к нему пожилых пациентов. Ричард и Алан нравились друг другу. Они общались с простой сердечностью уважающих друг друга профессионалов, им приятно было при случае вместе выпить, помахать друг другу на поле для гольфа.

Ричард сразу перешел к делу.

— По некоторым причинам мы интересуемся Вестлейкской клиникой. Уинифред Вестлейк была твоей пациенткой. Ее кузен стремился посеять сомнения в том, что она умерла от сердечного приступа. Что ты можешь об этом сказать?

Алан взглянул на Ричарда, отпил мартини, посмотрел через венецианское окно на засыпанный снегом канал и сжал губы.

— Мне придется ответить на этот вопрос в два этапа, — медленно произнес он. — Во-первых, да, Уинифред была моей пациенткой. Долгие годы она страдала язвенными болями. У нее были все классические симптомы язвы двенадцатиперстной кишки, но на рентгенограмме язвы видно не было. Когда у нее появлялись боли, я делал рентген, получал отрицательный результат, прописывал язвенную диету, и ей становилось легче практически сразу. Никаких особых проблем. За год до встречи с Хайли и замужества у нее случился острый приступ гастроэнтерита, вызвавший изменения кардиограммы. После двух дней в больнице кардиограмма вернулась в нормальное состояние.

— То есть непонятно, было ли у нее больное сердце? — спросил Ричард.

— Я не считал, что у нее больное сердце. Стандартные тесты ничего не показывали. Но ее мать умерла в пятьдесят восемь от инфаркта. А Уинифред в момент смерти было почти пятьдесят два. Она ведь была старше Хайли на десять лет. Через несколько лет после замужества она стала приходить ко мне чаще, постоянно жалуясь на боли в груди. Тесты не показали ничего существенного. Я велел ей соблюдать диету.

— А потом у нее случился смертельный приступ? — Доктор Ливайн кивнул:

— Однажды вечером за ужином у нее случился приступ. Эдгар Хайли немедленно позвонил в телефонную службу, дал им мой номер, номер больницы, попросил связаться с полицией. Мне сказали, что Уинифред неожиданно упала прямо у стола.

— Она умерла при тебе? — спросил Ричард.

— Да. Хайли все пытался ее спасти, но безуспешно. Она умерла через несколько минут после моего приезда.

— И ты удовлетворился тем, что это был сердечный приступ?

Доктор Ливайн снова чуть помедлил:

— Она несколько лет жаловалась на боли в груди. Не все болезни сердца видны на кардиограмме. За два года до смерти у нее стало периодически повышаться давление. Не подлежит сомнению, что болезни сердца наследственные. Да. Тогда я так считал.

— Тогда, — подчеркнул Ричард.

— Думаю, что все эти три года меня беспокоила уверенность кузена в том, что с ее смертью что-то нечисто. Я практически вышвырнул его из кабинета, когда он пришел и обвинил меня в фальсификации отчетов — ни больше, ни меньше. Решил, что он злобный родственник, ненавидящий мужчину, который увел у него завещание. Но Глен Никерсон — хороший человек. Он тренер в парквудской школе, там учатся мои дети. Они все его обожают. Он порядочный семьянин, активный прихожанин, член городского совета — явно не тот человек, чтобы чуть с ума не сходить из-за того, что лишился наследства. И, разумеется, он должен был знать, что Уинифред оставит все состояние мужу. Она обожала Хайли. Никогда этого не понимал. Если я встречал кого-нибудь, кто холоден как рыба, так это Хайли.

— Вижу, ты его не любишь. Алан — Ливайн допил мартини.

— Я очень его не люблю. Видел статью про него в «Ньюсмейкере»? Вышла как раз сегодня. Выставляет его этаким божком. Он станет еще невыносимее, полагаю. Но вынужден отдать ему должное: он блестящий врач.

— Достаточно блестящий для того, чтобы намеренно вызвать сердечный приступ у жены?

Доктор Ливайн прямо посмотрел на Ричарда.

— Признаюсь, я часто жалею о том, что не настоял на вскрытии.

Ричард попросил счет.

— Ты мне очень помог, Алан. — Его собеседник пожал плечами:

— Не понимаю, чем. Какая тебе от этого польза?

— Пока это дает мне необходимые предпосылки для разговора с другими людьми. А после — кто знает…

Они разошлись у бара. Ричард порылся в кармане в поисках мелочи, подошел к телефону-автомату и позвонил в отель «Эссекс Хаус».

— Доктора Эммета Салема, пожалуйста. Раздались пронзительные звонки гостиничного телефона. Три, четыре, пять, шесть раз.

— К сожалению, никто не отвечает, — произнесла телефонистка.

— Вы уверены, что доктор Салем зарегистрировался? — спросил Ричард.

— Да, сэр, уверена. Он специально предупредил, что ожидает важного звонка и хочет быть уверенным, что ему дозвонятся. Это было всего двадцать минут назад. Но, видимо, он передумал или еще что-нибудь. Мы точно звоним в его номер, но там никто не отвечает.

Выйдя от Скотта, Кэти отправилась к Рите Кастайл, и они вместе занялись материалами для предстоящих слушаний.

— Это вооруженное ограбление на Двадцать восьмой, — сказала Кэти, — где обвиняемый постригся утром после преступления. Нам понадобится свидетельство парикмахера. Неудивительно, что свидетели не могут с уверенностью опознать его. Хоть мы и заставляем его надевать на опознание парик, он все-таки выглядит по-другому.

— Понятно. — Рита записала адрес парикмахера. — Очень жаль, что ты не можешь рассказать присяжным о том, сколько раз Бентон фигурировал в процессах по делам о несовершеннолетних.

— Таков закон, — вздохнула Кэти. — Я очень надеюсь, что когда-нибудь он перестанет защищать преступников. Это практически все, что у меня есть для тебя на сегодня, но в выходные меня не будет, так что на следующей неделе предстоит настоящий завал. Готовься.

— Не будет? — Рита подняла брови. — Что ж, пора бы. Ты не брала полностью выходные уже месяца два. Надеюсь, поедешь куда-нибудь и развлечешься.

— Не знаю, насколько это будет весело, — усмехнулась Кэти. — Да, Рита, мне показалось, что Морин сегодня чем-то расстроена. Между нами, ты ничего такого не знаешь? Она все еще переживает из-за разрыва с женихом?

Рита покачала головой:

— Нет, вовсе нет. Это было просто детское увлечение, и она это понимает. Обычный роман, когда хочется считать, что с пятнадцати лет вместе, и это навсегда, обручальное кольцо на выпускном балу. Прошлым летом они оба поняли, что не готовы к семейной жизни. Он теперь в колледже, так что все нормально.

— Тогда почему она так несчастна? — спросила Кэти.

— Раскаяние. — Рита пожала плечами. — Как раз когда они разошлись, она узнала, что беременна и сделала аборт. Ее гнетет чувство вины. Она сказала мне, что ей все время снится ребенок, что она слышит во сне детский плач и пытается этого ребенка найти. Сказала, что сделала бы что угодно, лишь бы его вернуть, даже родила бы и отдала на усыновление.

Кэти вспомнила, как надеялась забеременеть от Джона, в какую пришла ярость, когда после его смерти кто-то сказал, как ей повезло, что у нее нет ребенка.

— Жизнь несправедлива, — вздохнула она. — Беременеют те, кто этого не хочет, а потом так легко сделать непоправимую ошибку. Но это все объясняет. Спасибо, что рассказала. Я боялась, что чем-то обидела ее.

— Ничего подобного, — ответила Рита. Она собрала документы, которые поручила ей Кэти. — Ладно, вручу эти повестки и займусь парикмахером.

После ухода Риты Кэти откинулась на спинку стула. Она хотела еще раз поговорить с Гертрудой Фитцджеральд и Ганой Крупшак. Миссис Фитцджеральд дружила с Эдной, они часто вместе обедали. Миссис Крупшак постоянно заглядывала к Эдне по вечерам. Может, Эдна рассказывала кому-то из них о докторе Фухито и Венджи Льюис. Это стоило проверить.

Она позвонила в Вестлейкскую клинику, где ей сказали, что миссис Фитцджеральд больна, и дали ее домашний телефон. Миссис Фитцджеральд взяла трубку, и было понятно, что она до сих пор не пришла в себя.