Нибелунги, с нетерпением ожидавшие смерти Сигурда, начали шипеть и ругаться.

—  Предааателъствооо… он нашшш… нашшшш!!!!!

Женщина на коне слышала их голоса. Она видела духов, носящихся вокруг корабля и дрожащих в предвкушении гибели принца, видела их злые глаза и выпущенные когти.

— Нить его судьбы прервется не сегодня, — заявила валькирия, глядя на безжизненное тело юноши.

В ее темных как ночь глазах не было беспокойства.

Возмущенные нибелунги взвились над кораблем.

—  Мореее… его могиииилаааа… нашшше прааавооо… — завывали они.

Воительница Одина натянула поводья, и огромный конь встал на дыбы, выбивая передними ногами искры из воздуха. Нибелунги зашипели от боли. Здесь действовала власть богов, а против их воли бестелесные создания не могли забрать жизнь Сигурда.

—  Мы знаааем тебяааа… твоююю цель… твое имяааа…

Валькирия легким движением соскользнула с коня, прыгнув на влажное дерево палубы. Из-под ее высоких сапог тоже брызнули искры.

— Вы знали меня, когда я была в теле человека. И тогда моя цель совпадала с вашей, потому что я хотела смерти ублюдка, которого Зигфрид когда-то зачал с той белокурой шлюшкой. — Она сильно ударила Сигурда ногой, так что он перекатился на спину, но при этом его лицо оставалось безучастным.

—  Отдай его нааам… отдааай его нааам…

— Нет! — закричала она, словно в ней что-то пробудилось при виде принца. — Вы не получите его! Клянусь своим именем, ибо я — Брюнгильда!

—  Брюююнгииильдааа… Брюююнгииильдааа… Брюююнгииильдааа…

Любая услуга Вульфгару была чудовищным унижением для Эолинда, и близость ксантенского короля вызывала у старика мысли о кинжале, которым он мог бы отомстить за Гернота и Эльзу. Но Эолинд поклялся в верности Сигурду и готов был отдать свою жизнь, чтобы защитить Исландию до его возвращения.

До возвращения освободителя. До возвращения короля.

Последние несколько дней стали для бывшего королевского советника настоящим адом, и Эолинд не выдержал бы, не будь у него надежды на Сигурда. Вульфгар позволил ему отправиться в поездку по стране, чтобы посмотреть, что осталось от его королевства после бесчинств ксантенских воинов. А оставили они немного. Повсюду валялись трупы, дома были разрушены или сожжены, а скот уничтожен. Ксантенцы оставляли в живых только стариков, которые не представляли для них опасности, и молодых девушек, которых они насиловали, пока те не надоедали им или же пока девушки не находили возможность собственной смертью положить конец своему позору. Вульфгар приказал перенести драгоценности из замка и добытую в шахтах руду на свои корабли.

И после всего этого Эолинду приходилось стоять рядом с развалившимся на троне завоевателем. Глядя на трон, на котором когда-то восседал Гернот, а до него Брюнгильда, старик чувствовал, как его охватывает неописуемый гнев, но, будучи сильным человеком, он не позволял своим чувствам отражаться на лице. В конце концов, он должен был радоваться тому, что вообще остался жив. Конечно, он был опытным распорядителем двора и мог бы оказаться очень полезным для Вульфгара, но ксантенский король буйствовал, словно берсерк, когда узнал, что ему не удастся надругаться над трупами короля и королевы. Он надеялся показать завоеванному народу полуразложившиеся тела его бывших властителей — Гернота, Эльзы, Сигурда и Лили.

Когда ксантенские воины нашли тайный туннель с выходом на берег, в душу Вульфгара закрались сомнения. Но Эолинд убедил его в том, что это он с Геленом и Ионом отнесли тела к морю. Сейчас старик пытался обмануть короля, рассказывая ему правду.

Вульфгар поднял голову от хроник, которые Эолинд принес для ксантенца из покоев королевы, и с презрением посмотрел на исландца.

— Неужели никто ничего не заметил? Никто не задавал никаких вопросов? — В его голосе звучало недоверие.

Эолинд покачал головой.

— Попытайтесь войти в наше положение, мой король. Разве кто-то при дворе Ксантена осмелился бы подвергнуть ваши слова сомнению? Если вы называете ребенка своим ребенком, то кто же станет возражать королю?

— Принц Исландский Сигурд — простой ублюдок, — удовлетворенно прорычал Вульфгар. — Кто бы мог подумать!

— Он и сам об этом не догадывался, — ответил Эолинд. — Он уехал в твердой уверенности, что он бургундский принц.

Это тоже не было ложью, скорее полуправдой, которая, как надеялся Эолинд, должна была успокоить кровожадного Вульфгара, собиравшегося организовать поиски принца Сигурда. Но бастард не мог помешать претензиям Вульфгара на трон Ксантена, а значит, тревожиться не о чем…

Вульфгар захлопнул хроники и отбросил тяжелую книгу в кожаном переплете в сторону.

— Если бы не было этих книг и записей, я подумал бы, что ты пытаешься обмануть меня. Я отрезал бы тебе палец за пальцем, пока ты не сказал бы мне правду.

Мудрый Эолинд оставался невозмутимым.

— Даже если бы вы отрезали мне пальцы и на ногах, мой ответ остался бы таким же, поскольку это правда. Сигурд не был сыном Гернота и Эльзы. Они подобрали его, когда ребенок остался сиротой.

Пару секунд Вульфгар смотрел на советника, словно раздумывая, доверять ему или нет. В конце концов он все-таки кивнул.

— Что ж, провозгласи меня королем. А военачальники пускай готовят к отплытию корабли. Я хочу как можно быстрее очутиться в Ксантене.

Затем он пошел в угол тронного зала и помочился, а Эолинд снова подумал о кинжале и о том, как чудесно было бы вонзить его в тело короля Ксантена.

Смерть не была окончанием существования. К тому же в ней было много преимуществ. При жизни отчаявшаяся Брюнгильда много страдала, ее мучили заботы об Исландии и мысли о безответной любви к Зигфриду. Это была тяжелая жизнь без конкретной цели, жизнь, постоянно наполненная болью. Но смерть от руки ее супруга Гунтера освободила ее, и теперь она стала валькирией. Она была свободна!

Свободна от вины. Свободна от печали. Свободна от страха.

Валькирии сопровождали воинов, погибших в битвах, в Валгаллу. Это было почетное задание, и Брюнгильда всегда исполняла его с честью. Она перевела через радугу уже многих воинов, которые теперь пировали за столом Одина. Но она никогда не упускала Сигурда из виду. Брюнгильда пользовалась каждым своим путешествием в мир людей, чтобы понаблюдать за ним. Как часто она скакала по облакам над исландским замком, словно комета в небе. Никто не видел ее, но Брюнгильда подозревала, что Эльза чувствует ее присутствие. И она знала, что Эльза боится.

Страх этой женщины был вполне обоснованным. Брюнгильда хотела смерти Сигурда не меньше нибелунгов, поскольку он был воплощением любви Кримгильды и Зигфрида.

Само существование Сигурда воспринималось валькирией как насмешка над верой Брюнгильды в то, что Зигфрид всегда любил только ее. Пока Сигурд был жив, в Брюнгильде жила память о ее позоре, о том, что Зигфрид взял себе в жены другую женщину.

Могла ли она противостоять нибелунгам? Едва ли. Один изгнал этих духов, но никому не было позволено противиться их воле. Так что же делала Брюнгильда, когда стояла на борту корабля и закрывала своим холодным телом Сигурда, спасая его от нибелунгов? Зачем же она вызывала их на битву? Видят боги, они не требовали ничего, что противоречило бы интересам Брюнгильды!

И все же…

Нибелунгам было все равно, какая смерть ожидает Сигурда. Главное, чтобы он умер как можно скорее. Они хотели снять проклятие, возникшее в тот день, когда Зигфрид, победив дракона Фафнира, забрал себе золото и отправился ко двору бургундского короля. Они хотели покоя.

Но Брюнгильда, увидев Сигурда, с криками бросавшего трупы родителей в море, внезапно поняла, что, хотя принц Исландии обречен на смерть, ему должно умереть как герою. Он должен умереть так, чтобы Брюнгильда могла забрать его душу в Валгаллу.

Все объяснялось просто: взглянув в лицо Сигурду, Брюнгильда увидела Зигфрида. И кровь в ее холодных жилах стала теплой, а сердце снова забилось в груди.