«Осторожней», — сказал себе Леонардо.
— Ты уже ответил.
— Вот как?
Но Деватдар свел вместе большой палец и кончики остальных. Леонардо понял его жест: имей терпение, помедли. Айше хорошо обучила его — арабы говорят не только словами, но и руками.
— Завтра ты и твои друзья отправитесь в Эль-Каири, — сказал Деватдар.
— Я думал, ты будешь сопровождать нас, — заметил Леонардо.
Деватдар остро глянул на него, затем расслабился.
— Это было до того, как нас победили пираты.
— А капитан-командор Колумб? — спросил Леонардо.
— Он проследит за тем, чтобы этот корабль починили, и вернется в Венецию. У меня тоже есть кое-какие дела. Потом я, возможно, присоединюсь к вам.
И с этими словами Деватдар удалился.
Леонардо стоял у поручней и крутил кольцо на указательном пальце правой руки. Толстое кольцо было из чистого золота; зеленые и желтые драгоценные камни составляли герб Медичи — один из даров Лоренцо «лучшему художнику Флоренции». Если бы только он мог возвратиться во Флоренцию! Как тосковал он по ней…
Александрия была соткана из пронзительного света и мрака теней. Зловещая и иллюзорная, как джинн.
Даже когда Америго Веспуччи и Зороастро уже стояли рядом с ним, расспрашивая о беседе с Деватдаром, Леонардо чувствовал себя отделенным от мира. Он смотрел на зеркальную гладь моря, в его бездонные глубины — и был в своем соборе памяти.
Снова он шел по знакомым комнатам, широкими коридорами, мимо памяток и межевых камней своей жизни; и там, совершенные, как прямой угол, находились труды его будущего. Эти комнаты пусты… или, может быть, заполнены, но пока не исследованы.
Как он ни старался, он не мог достичь их. Он не находил ответов на свои вопросы — лишь прошлое, множество комнат и коридоров, выстроенных в изысканных подробностях. Там, в прошлом, он написал письмо. Письмо к герцогу миланскому. То, что нынче принадлежит Кайит-бею аль-Малик аль-Ашраф Абу Л’Hacp Сауф аль-дину аль Махмуди аль Заири, калифу Египта и Сирии, святейшему султану Вавилонии.
«Пресветлейший государь мой, увидев и рассмотрев в достаточной мере попытки всех тех, кто почитает себя мастерами и изобретателями военных орудий, и найдя, что устройство и действие названных орудий ничем не отличается от общепринятого, попытаюсь я, без желания повредить кому другому, светлости вашей представиться, открыв ей свои секреты и предлагая их затем по своему усмотрению, когда позволит время, осуществить с успехом в отношении всего того, что вкратце, частично, поименовано будет ниже.
1. Владею способами постройки легчайших и крепких мостов, которые можно без всякого труда переносить и при помощи которых можно преследовать неприятеля, а иногда бежать от него, и другие еще, стойкие и неповреждаемые огнем и сражением, легко и удобно разводимые и устанавливаемые. И средства также жечь и рушить мосты неприятеля.
2. В случае осады какой-нибудь местности умею я отводить воду из рвов и устраивать бесчисленные мосты, кошки и лестницы и другие применяемые в этом случае приспособления.
3. Также, когда из-за высоты вала или укрепленности местоположения нельзя при осаде местности применить бомбард, есть у меня способы разрушать всякое укрепление или иную крепость, не расположенную вверху на скале.
4. Есть у меня виды бомбард, крайне удобные и легкие для переноски, которые кидают мелкие камни, словно буря, и наводящие дымом своим великий страх на неприятеля с тяжелым доя него уроном и смятением.
5. Также есть у меня средства по подземельям и по тайным извилистым ходам пройти в назначенное место без малейшего шума, даже если нужно пройти под рвами или рекой какой-нибудь.
6. Также устрою я крытые повозки, безопасные и неприступные, для которых, когда врежутся со своей артиллерией в ряды неприятеля, нет такого множества войска, коего они не сломили бы. А за ними невредимо и беспрепятственно сможет следовать пехота.
7. Также, в случае надобности, буду делать я бомбарды, мортиры и метательные снаряды прекраснейшей и удобнейшей формы, совсем отличные от обычных.
8. Где бомбардами пользоваться невозможно, буду проектировать машины для метания стрел, манганы, катапульты и другие снаряды изумительного действия, непохожие на обычные; словом, применительно к разным обстоятельствам буду проектировать различные и бесчисленные средства нападения.
9. И случись сражение на море, есть у меня множество приспособлений, весьма пригодных к нападению и защите; и корабли, способные выдержать огонь огромнейшей бомбарды, и порох, и дымы.
10. Во времена мира считаю себя способным никому не уступить, как архитектор, в проектировании зданий и общественных, и частных, и в проведении воды из одного места в другое.
Также буду я исполнять скульптуры из мрамора, бронзы и глины. Сходно и в живописи — все, что только можно, чтобы поравняться со всяким другим, кто б он ни был. Смогу приступить к работе над бронзовой конной статуей, которая будет бессмертной славой и вечной честью блаженной памяти отца вашего и славного дома Сфорца. А буде что из вышеназванного показалось бы кому невозможным и невыполнимым, выражаю полную готовность сделать опыт в вашем парке или в месте, какое угодно будет светлости вашей, коей и вверяю себя всенижайше.
Ваш покорный слуга,
Леонардо да Винчи, флорентиец».
Подобно одному из джиннов, о которых он говорил, Деватдар исчез, едва «Надежный» пристал в Александрии.
Однако Куан Инь-ци остался и с первыми лучами солнца велел Леонардо, Зороастро и Америго Веспуччи сойти на берег вместе с несколькими офицерами-мамлюками и примерно пятнадцатью ранеными солдатами Деватдара. Странно, но Куан оделся как знатный араб; на нем были такие же одежды и такой же тюрбан, как у Деватдара. Двое солдат вынесли на носилках стонущего в горячке Бенедетто. Леонардо боялся, что его друг не переживет ночи.
— Куда мы направляемся? — спросил у Куана Леонардо.
— Разве Деватдар не объяснял?
— Да, он сказал, что нас должны представить калифу. Но чтобы вот так, в этакую рань?
Куан улыбнулся:
— Ты недоволен тем, что тебе не дали поспать? Так надо. В свое время я все объясню.
— Но мой друг нуждается в лечении.
— Я приложил мазь, но, чтобы она подействовала, необходимо время.
Зороастро изобразил на лице отвращение:
— С виду плесень, а воняет точно женская промежность.
— Это и есть плесень, — сказал Куан, — но ее целительная сила поразительна. Вы сами в этом убедитесь.
Леонардо заинтересовался, но Куана расспрашивать не стал. Его внимание отвлеклось на что-то иное — он не мог сказать, на что именно, но только чувствовал, что на причалах и улицах что-то не так. Здания складов образовывали высокую серую стену и были частью системы крытых улиц — этакий огромный караван-сарай, паутинной ниточкой тянувшийся в сердце города, являвшего собой гигантский лабиринт, столь же враждебный, как внутренность улья. Однако примыкающие к причалам улицы были забиты народом: рабы грузили и разгружали суда, купцы и надсмотрщики приглядывали за ними, нищие и святые дервиши, одетые в лохмотья, тянули руки за милостыней, торговцы в тюрбанах и одеждах из грубого хлопка наперебой предлагали свой товар. Сам город казался сотворенным из теней. Лишь яркий свет солнца мог облечь плотью призраки людей, собак, верблюдов, ослов и мальчишек, что играли в прятки на узеньких крытых улочках.
Тяжелые запахи тмина, базилика и куркумы смешивались с вонью мочи и испражнений, людских и животных; и Леонардо не мог отделаться от ощущения, что их подстерегает какая-то опасность.
Слишком тихо…
Уличный шум стихал, когда приближались Куан и солдаты, словно беда уже поджидала их. Каждая тень была предвестием опасности, ощутимой, быстрой, живой. Даже Куан нервно озирался, потом пожал плечами и сказал:
— Не тревожься о своем друге, Леонардо.
Но эти слова были сказаны настолько запоздало, что потеряли всякий смысл.