— Поднимите его, — велела Джиневра, и один из слуг заворчал. — Идите за мной; мы отнесем мессера Гаддиано в постель… А ты — отправляйся во дворец Медичи и позови сюда мессера Пико делла Мирандолу.

— Что, к какому-то художнику?

— Он друг Первого Гражданина, так что поторапливайся! — властно приказала Джиневра, как будто она, а не Николини была хозяйкой этих людей.

Потом голоса вдруг исчезли, растворились в темной глубине большого дома, и Леонардо остался стоять один в коридоре без окон, где были слышны лишь его участившееся дыхание и испуганный стук сердца.

«Симонетта, ты не должна умереть. Ты не можешь умереть».

Он подумал о Джиневре.

Подумал о тонкой ниточке, связавшей его с покровителем, Великолепным.

О военных машинах, которые мечтал построить для него.

«Симонетта, ты облегчила мой путь наверх, к Медичи… и к Джиневре. Ты нужна мне. Ты должна жить. Я люблю тебя, сестра моя».

Он ощущал тягу к Симонетте, к ее извечной чистоте. Он жаждал целительной страсти и меланхолии, которую они безмолвно делили.

Она была инструментом и убежищем. Но он использовал ее и был ничем не лучше вора, ибо даже сейчас, наедине со своими мыслями, он грешил против нее и своей возлюбленной Джиневры.

Несколькими днями позже в мастерскую, где Леонардо по заданию Верроккьо трудился над терракотовой скульптурой Девы и единорога, ворвались Товарищи Ночи.

Леонардо повернулся к ним, удивленный и потрясенный; в одной руке он держал молот, в другой — резец, словно этим оружием намеревался отбиваться от чернорясых священников. Эти люди — полиция нравов — были облачены в одеяния поддерживавших Медичи доминиканцев; то были волки церкви, inquisitores. Величайшая ирония заключалась в том, что они служили самому Лоренцо. Казалось, чья-то страшная и искусная рука обратила их против своих.

— Леонардо, мы здесь! — обеспокоенно окликнул его Пико делла Мирандола, махая рукой из-за спин одетых в церковное облачение солдат. — Не делай ничего неосмотрительного. Мы с Сандро здесь, чтобы помочь тебе. — Он повернулся к капитану, старому воину с иссеченным шрамами лицом: — Могу я побеседовать наедине с синьором Леонардо да Винчи?

— Я получил приказ доставить его прямо в Сан Марко, — сказал капитан с долей почтительности в голосе, — но вы, синьор, если пожелаете, можете присоединиться к синьору да Винчи в карете. Боюсь, однако, что ваш друг… — Он кивнул на Сандро.

— Не беспокойтесь, я поеду следом в другой карете, — сказал Сандро, — если, конечно, капитан не против.

Капитан вежливо кивнул.

— Могу я узнать, что происходит?

Леонардо с трудом сдерживал гнев. О нем говорили так, словно он — мебель, которую собираются передвинуть с места на место.

— Вы обвиняетесь в преступлении, синьор.

— И что же это за преступление? — едко осведомился Леонардо.

— Леонардо, — предостерегающе проговорил Пико.

— Содомия. — Капитан понизил голос, словно из осторожности, хотя слышно это было всем в комнате.

— Что? — Голос Леонардо охрип от ярости. — А кто выдвинул это обвинение?

— Синьор Леонардо, будьте добры пройти с нами, — хладнокровно сказал капитан, который наверняка был привычен к таким ситуациям. — Или вы предпочитаете, чтобы вас заковали в кандалы?

Несколько Товарищей Ночи тотчас обнажили мечи и угрожающе наставили их на Леонардо.

— А теперь, пожалуйста, любезный, опустите ваши инструменты, а то ведь я уже готов потерять христианское терпение.

Леонардо все еще сжимал в руках молот и резец — в ярости он не думал ни о страхе, ни о последствиях.

— Я должен знать, кто выдвигает это злобное обвинение!

— Вы узнаете все очень скоро.

Капитан кивнул ближайшим своим солдатам и отступил.

— Я должен знать сейчас!

— Леонардо, — умоляюще сказал Пико, — опусти инструменты. Ничего не поделаешь, надо послушаться приказа. Я поеду с тобой, займусь твоим делом и поговорю с властями.

Леонардо хотел было что-то сказать, но, подумав, кивнул и отдал Пико резец и молот.

— Идем, — сказал один из Товарищей, похлопывая Леонардо мечом плашмя по бедру.

— Так вы с Сандро знали об этом… обвинении? — спросил Леонардо у Пико.

— Нас предупредили, но было уже поздно. Его нашли этим утром в голове льва.

— А-а, — сказал Леонардо, сузив глаза.

Сердце его колотилось, на миг слезы затуманили взгляд.

Анонимы обычно опускали обвинительные письма в сосуд в форме львиной головы у ворот палаццо Веккио. Существование доносчиков было неизбежно в эпоху заговоров, соперничества и мелочной ненависти. Лоренцо, живший в страхе перед заговорами против своего дома, поощрял позорные ящики, ибо разве не может быть найдено внутри их нечто важное, даже жизненно важное?

— Я, кажется, знаю, кто мог сыграть эту предательскую шутку, — сказал Леонардо Пико, выходя из комнаты и позволяя свести себя вниз по нескольким пролетам лестницы к ожидавшим внизу погребально-черным каретам.

Пико и вправду позволили ехать с Леонардо в закрытой черной повозке, но места было мало, потому что с ними ехали еще двое солдат, зорких, как хорьки, и державших наготове на коленях остро наточенные рапиры. Солдаты были молодые, с румяными пухлыми лицами.

— Я буду твоим адвокатом, — сказал Пико; при всей его молодости он выглядел внушительно в белой мантии мага.

Пико был воплощением щегольства, и его обычно ярко-рыжие волосы сейчас были черны, как у Франческо Сфорцы. Они обрамляли бледное прекрасное лицо с пронзительными серыми глазами.

— Тебе придется пройти через унижение, друг мой, но тут уж ничего не поделаешь, — добавил он.

— Что тебе известно? — спросил Леонардо.

— Только то, что против тебя и других выдвинуто мерзкое обвинение.

— Но кем?

— Ящики для доносов — ящики для трусов, — сказал Пико. — Я ни разу не видел, чтобы хоть одно обвинение из найденных в них было подписано. Не ожидал увидеть этого и теперь. — Он пожал плечами. — Но Лоренцо не отменит их.

— Кто еще замешан в этом деле?

Пико покачал головой:

— Прости, но это все, что я знаю.

— А что Си…

Пико наступил Леонардо на ногу, остерегая его.

— Лоренцо сумеет это остановить, — тем не менее сказал Леонардо.

Глядя на солдат, Пико сделал еще один знак Леонардо, чтобы тот не раскрывался перед посторонними.

— Даже Первый Гражданин не может сорвать гражданский процесс, — сказал он вслух и, помолчав немного, добавил: — Тем не менее я уверен, что ему уже известно о твоих затруднениях.

Леонардо пытался сдержать дрожь. Кто мог обвинять его, да еще в содомии, самом мерзком и низком преступлении! Кому заплатил Николини? Что Николини причастен к доносу, в этом Леонардо не сомневался.

Он погиб. И потерял Джиневру.

Бесповоротно.

«Нет, не потерял, — подумал он. — Ее украли».

Но он принудил себя выбросить из головы эти злые и мучительные мысли. Он не должен думать о последствиях. Особенно о Джиневре. Вскоре ему предстоит защищаться от клеветы Николини. «Господи, помоги мне», — подумал он.

— Как мадонна? — спросил он, уже не называя имени.

Пико кивнул, давая понять, что понял — Леонардо имеет в виду Симонетту.

— Она больна и собирается покинуть город — городские испарения ослабляют ее.

— Ты виделся с ней?

Леонардо казалось, что ему снится кошмарный сон; тем не менее он видел себя как бы со стороны, словно смотрел извне на все происходящее. Он мог бы вырваться из кареты, но без оружия ему этого не сделать, а кроме того, при этом мог пострадать друг.

— Ну? — поторопил Леонардо, когда Пико не ответил.

— Она отказывает всем посетителям, — сказал Пико и быстро добавил: — Но это еще ничего не значит. Известно, что она отказалась видеть даже Лоренцо.

— Трудно поверить, — пробормотал Леонардо.

И тут он заметил очертания Сан Марко. Сердце его забилось быстрее. Теперь он желал только произвести хорошее впечатление, сохранить хотя бы внешнюю гордость. Он подумал о Пьеро, своем отце, и вспыхнул от стыда. Но самым непереносимым была все же потеря Джиневры.