— Ежели ты, граф, считаешь, что так нужно, мы можем снова высечь его.

Она обращалась к юноше едва ли старше Никколо, который стоял рядом с Лоренцо и Джулиано Медичи у покрытой тканью ступени, что вела к кровати.

Это был граф Пико делла Мирандола, любимец двора Лоренцо, юный чародей и ученый, который раскрыл тайны иудейской каббалы и написал блестящий «Трактат о платонической любви» — комментарий к поэме своего друга Джироламо ди Паоло Бенивьени. Этот миловидный юноша обладал необычной внешностью: очень бледная кожа, пронзительные серые глаза, белые ровные зубы, крупное мускулистое тело и тщательно причесанные рыжеватые волосы. Он носил обычную одежду чародея — лавровый венок и чистую белую шерстяную хламиду. От жары он вспотел; все остальные, включая Верроккьо и Лоренцо, были в рубахах и облегающих штанах, а слуги и вовсе полуголые.

— Оставьте, вы сделали, что могли, — сказал Мирандола, и шлюха отошла от кровати вместе со своей подругой, которая была до того плоскогруда, что смахивала на мальчика.

— Ваше великолепие, — сказала крупнотелая, — а может, вы пожелаете, чтобы мы остались… помочь другим гражданам? — Она бросила взгляд на Никколо, а после — на Мирандолу. Кожа ее лоснилась и блестела в свете огня. — Магу-то вашему уж точно не помешало бы разок перепихнуться, верно я говорю, мой глубокоуважаемый господин?

Мирандола сделал вид, что ничего не слышал, хотя щеки его вспыхнули.

— Спасибо, никому не надо, — с улыбкой ответил Лоренцо и положил по флорину в протянутые ладони женщин.

После ухода шлюх Симонетта подошла ближе, но держалась настороже. Взяв Лоренцо и Леонардо за руки, она умоляюще спросила:

— Что мы можем сделать? Это так… унизительно.

Глаза ее были полны слез, и она не могла отвести взгляда от Сандро, который, должно быть, почуял ее присутствие, потому что вдруг беспокойно зашевелился.

Он резко сел на постели, испуганно озираясь, словно пробудился от кошмара, и, прежде чем его успели удержать, соскочил на пол. Твердя ее имя снова и снова, он тянулся к Симонетте; Джулиано сбил его с ног, но он, как и другие, был захвачен врасплох. Леонардо, Лоренцо и Верроккьо схватили Сандро и держали крепко, хотя это было нелегко: он дрался и лягался, изворачиваясь с нечеловеческой силой. И вдруг, словно обессиленный несуществующим оргазмом, снова впал в кому, мелко дышал и то и дело вздрагивал.

Когда его подняли и с трудом перенесли на кровать, Мирандола взял Симонетту под руку и твердо повел к двери.

— Мадонна Симонетта, разве я не велел вам держаться за дверью? Находиться здесь слишком опасно и для вас, и для мессера Боттичелли.

— Не сердитесь на меня, Пико. Какой вред я могу принести сейчас? Я только хочу помочь. Кажется, что он чахнет, что им овладели демоны, да защитит его Бог. Я боюсь, что он близок к смерти.

— Возможно, и нет. Я собираюсь испытать еще одно средство, мадонна. Если и оно не поможет, я обращусь к вам.

— И?..

— И тогда вам придется принимать решение, которое, возможно, поставит под угрозу вашу жизнь.

Симонетта кивнула с каким-то странным облегчением.

А потом выскользнула из жарко натопленной комнаты.

Когда один из слуг спросил Лоренцо, можно ли теперь уменьшить огонь, покуда кому-нибудь не стало дурно, за Великолепного ответил Мирандола:

— Наоборот, огня нужно прибавить, только сперва приведи старуху.

— Да какой же прок от этого огня? — спросил Леонардо.

— Наверное, можно бы залить его. — Лоренцо отирал платком пот со лба. — Эта жара, кажется, совсем не помогает Сандро.

— Прошу тебя, Великолепный, потерпи еще немного. Огонь нужен не маэстро Сандро, а нам. Жара защищает нас от опасного влияния его эротических фантазий.

— А почему жара защищает нас? — заинтересовался Леонардо этим странным суеверием.

— Ты разве не знаком с Аристотелевым разделением на холодные пары меланхолии и чистые или горячие пары сангвинического состояния?

— Признаться, нет.

— Довольно будет сказать, что жара препятствует заражению фантазмами и видениями «холодной», а значит, нечистой меланхолии.

Леонардо решил, что лучше не расспрашивать Мирандолу подробнее, чтобы ненароком не унизить этого невежественного и напыщенного юного аристократа, особенно в присутствии Лоренцо.

— Если ведьма не разрушит этих оков, — сказал Мирандола, обращаясь к Лоренцо и Джулиано, — тогда ему сможет помочь только Симонетта.

— Как это? — спросил Лоренцо.

— Больной дух Сандро может быть очищен, если он сумеет восстановить связь с объектом своих стремлений — Симонеттой. Но чтобы сделать это, Симонетте придется вобрать в себя образ, отравляющий Сандро. — Он помолчал и добавил: — Можно только надеяться, что душа в нем не умерла. Если же это случилось, то он живет лишь благодаря объекту своих устремлений, и тогда он потерян для нас.

Суеверие, подумал Леонардо, но суеверие опасное.

— А что же будет с Симонеттой?

— В итоге она заберет себя — свой образ — назад. Но этот образ, созданный душой Сандро в муках меланхолии, заражен. Это не истинное отражение Симонетты. Она словно бы примет яд.

— Тогда этого нельзя допустить, — резко сказал Лоренцо.

— Однако, — продолжал Мирандола, — возможность ее исцеления, снятия чар весьма велика, если начать лечение немедля. Это очень рискованно, но противоядие существует. Вы также должны понять, что, если душа нашего Сандро уже зачахла, он умрет, когда Симонетта отнимет образ, созданный им.

В этот миг в комнату вошла ведьма, и Леонардо едва не задохнулся от вони. Она склонила голову перед Лоренцо и Мирандолой и сказала:

— Я ничего не обещаю, господа.

Но Мирандола, словно не заметив ее, подошел к постели.

Устремив взгляд прямо в глаза Сандро — или на фантом, отраженный в его глазах, — он произнес:

— О верховный владыка священного имени, о повелитель Сатурн, ты, кто холоден и бесплоден, суров и лишен сострадания; ты, кто мудр и непостижим, кто не ведает ни наслаждений, ни радости, кому открыты все уловки и хитрости божественного обманщика, кто несет процветание или гибель, наслаждение или страдание! О Сияющий Отец, прошу тебя, в своей доброте и благоволении позволь своим слугам исцелить ослабевшую, оскверненную душу этого человека от его фантомной болезни!

Сандро дрожал, плотно закрыв глаза. Потом начал мотать головой из стороны в сторону, словно у него опять начинался приступ.

— Привяжите его руки и ноги к кровати, — приказала ведьма. — Да поживее, пока он опять не потерял сознание!

Леонардо воспротивился, но Мирандола кивнул слугам, и они сделали то, что велела старуха. Пока Сандро привязывали, Лоренцо сказал:

— Леонардо, это тяжко для нас всех, но у нас нет выбора, если только мы не хотим, чтобы наш друг умер.

Леонардо не мог объяснить Лоренцо или кому-нибудь другому из присутствующих, что колдовство не сработает; и особенно опасно было противоречить молодому графу Мирандоле, любимцу Великолепного.

Когда это издевательство закончится, он сам позаботится о Сандро.

А ведьма между тем не теряла времени. Она бросила в огонь два перевязанных бечевкой мешочка. Они вспыхнули и затрещали, источая дым, пахнущий травами, благовониями, муравьиной кислотой и смолой. От дыма щипало глаза, а пламя меняло цвет, и в нем проступали какие-то смутные образы.

У Леонардо закружилась голова, словно он слишком много выпил, на грани его зрения замелькали образы, тени. Он был уверен, что ведьмины курения предназначены для того, чтобы затуманить головы тем, кто их вдыхает, а потому отступил от огня и прикрывал рот и нос рукавом, покуда дым не рассеялся.

Ведьма обошла кругом постель Сандро и принялась резким голосом ругать его. Она называла его евреем и подставляющим зад содомитом; она чернила Симонетту, предмет его страсти, называя ее сукой, потаскухой, продажной стервой; она склонялась над ним, отбросив накидку, и ее груди, отвисшие как вымя, болтались нелепой пародией чувственности. Потом она заговорила громче, закричала, тряся его за плечи: