Ливингстон постоял немного в прихожей, оглядываясь.

“Если бы только портреты предков сэра Джилберта Экснера могли говорить”, — подумал он, разглядывая их суровые лица. Поместью этому, наверное, лет триста. Бог с ними, с первыми двумястами девяноста годами. Он хотел бы знать, что тут происходило за последние десять лет. Не говоря о том леске, что неподалеку, где было обнаружено тело Атены.

Откуда-то сверху до него донеслись приветственные крики.

— Э-эй. Я здесь, наверху. Это кричала Пенелопа.

— А я-то думал, что она тут полумертвой лежит, — пробормотал Ливингстон и стал медленно взбираться по ступеням вверх.

Пенелопа выглядела во много раз лучше, чем когда он навещал ее в больнице. Но говорила она по-прежнему еще мало. Ливингстон снял с единственного в ее комнате стула плюшевого медвежонка и сел. Стул угрожающе закачался, пришлось упереться ногами в пол для устойчивости. Это не помогло. Пришлось встать, придержать стул руками и только потом вновь, очень осторожно, опуститься на него.

“Сколько же мне лет осталось до отставки, до пенсии?” — устало подумал Ливингстон.

— Вы хорошо выглядите сегодня вечером, мисс Этуотер, — соврал Ливингстон.

— О, вы и вправду так думаете? — Улыбка Пенелопы почему-то напомнила комиссару персонажа известной и весьма глупой американской программы “Господин Эд”. Зная, что рискует, давая собеседнице повод порассуждать о ее здоровье, комиссар тем не менее сказал: — Я очень надеюсь, что вы чувствуете себя лучше.

Десять минут кряду Ливингстону преподавали краткий курс гастрокишечных заболеваний. И все же ему удалось немного изменить направление беседы, перевести ее на темы, которые в большей степени его интересовали.

— Мне страшно жаль, что вы не смогли отправиться в круиз вместе с леди Экснер. Собираетесь ли вы присоединиться к ней в Штатах?

Улыбка слетела с губ Пенелопы, рот вытянулся в тонкую, напряженную линию.

— Я еще не определилась со своими планами. “Это должно означать, — решил Ливингстон, — что леди Экснер не собирается оплачивать ее перелет за океан”. Комиссар попытался выказать знаки сочувствия.

— Понимаю. Что ж, вы действительно побывали в опасной передряге, и поэтому хороший отдых вам отнюдь не помешает. Через месяц леди Экснер вернется, и тогда, я уверен, вы проведете прекрасно время вместе, планируя свадьбу Филиппа и Вэл. — Комиссар приподнял бровь. — Что-то я не вижу в вас энтузиазма, мисс Этуотер. — Ливингстон доверительно склонился к пожилой женщине и спросил: — Или я ошибаюсь? — При этом стул под ним едва не развалился.

Результат превзошел все ожидания комиссара: плотина была прорвана и на полицейского обрушился поток информации. Пенелопа Этуотер при этом буквально подскочила на подушках.

— Энтузиазма?! Я проявлю энтузиазм лишь в том случае, если его хоть немного проявит жених. Леди Экснер и я были просто шокированы, когда Филипп и Вэл объявили на днях о своей свадьбе! Леди Экснер совершенно права: Филиппа в этой жизни трогают только две вещи — его работа в колледже и его цветочки.

— Но, насколько я знаю, они с Вэл встречаются уже почти десять лет, — осторожно предположил Ливингстон.

— В том-то и дело, — перешла на заговорщический шепот Пенелопа. — Именно Вэл всегда была инициатором всего, что случалось между ними. Леди Экснер и я считаем, что именно она предложила и обручение.

Ливингстон вновь подался вперед. На этот раз более осторожно.

— Не хотите ли вы сказать, что…

— Ребенок? Нет, вовсе нет. Но чем-то она его все же держит.

Пенелопа Этуотер дала комиссару богатую пищу для размышлений. Это полицейский понял уже потом, усевшись в самое удобное из кресел, стоявших в студии. Видимо, Пенелопе надоело показывать, что она страшно рада предстоящему бракосочетанию Филиппа и Вэл. Вот она и решила отреагировать на очередное о нем упоминание не показным, а самым естественным и, надо признать, здравым образом.

“Действительно, — принялся размышлять Ливингстон, — Филипп может нравиться некоторым женщинам, особенно молоденьким романтичным студенткам”. Слухи, ходившие в округе, это подтверждали. Пенелопа рассказала, что, согласно ее наблюдениям последних четырех лет, если бы Филипп решил жениться, то такие слишком агрессивные женщины, как Вэл, скорее отталкивали бы его, чем привлекали. Пенелопа высказалась по этому поводу следующим образом: “Вэл иногда очень умеет услужить, показаться необходимой, если вы знаете, о чем я говорю. Но если и есть люди, рожденные оставаться холостяками, то Филипп как раз и является одним из них”.

Ливингстон пришел к выводу, что совсем не прочь был бы продолжить разговор на эту тему с Пенелопой. Однако к концу их беседы женщина показалась ему такой усталой, что он вынужден был оставить ее отдыхать.

Комиссару и самому очень хотелось спать. Он даже подумывал о том, чтобы все-таки отложить допрос Вэл Твайлер до завтрашнего утра.

Но потом передумал. Инстинкт, который старые полицейские служаки называют еще охотничьим нюхом, имеющимся только у прирожденных детективов, подсказал ему, что сходить со следа нельзя, надо продолжать преследование.

Ему почему-то вспомнилась Риган Рейли. Сегодня он ей так и не перезвонил. Докладывать ей было особенно и нечего. Он посчитал в уме разницу во времени между Оксфордом и лайнером. Здесь сейчас половина десятого. А какое время на “Куин Гиневер”? Он знал, что в круизе пассажиры должны были каждую ночь переводить стрелки часов на час назад, так что на лайнере сейчас, должно быть, где-то половина шестого вечера. Мисс Рейли, наверное, на каком-нибудь коктейле. Уж лучше он перезвонит ей завтра утром по тому номеру в Нью-Джерси, который она ему оставила. Может быть, после разговора с Филиппом и Вэл у него в деле появится нечто существенное, что он сможет сообщить Риган.

“В последней ночи на корабле есть нечто необычное, — думала Риган. — Может быть, некоторая грусть перед расставанием с людьми, которые на время становились членами вашей семьи”. Риган понимала, что, вероятно, никогда уже больше не встретится с Марио и Иммакулатой, но всегда будет вспоминать их с теплотой в сердце. И по Веронике она будет скучать.

Вот с Камероном Хардвиком дело обстояло совершенно иначе. Она посмотрела на него через ресторанный стол. По какой-то непонятной причине он всячески старался быть чрезвычайно предупредительным с Вероникой, то и дело по своей инициативе вступал с ней в разговор. Сильви оживленно переговаривалась с Дейлом и Кеннетом. Гэбби же, казалось, готов был расплакаться. Он вдруг громко сообщил всем, что на какое-то время решил отказаться от круизов. Риган подумалось, что у него, вероятно, не осталось больше денег, поэтому круизы теперь и стали для него слишком роскошным времяпрепровождением. Почему-то Риган даже стало жалко Гевина.

Ужин получился просто изысканным. Паштеты, креветки в стручках гороха, лобстерный суп-пюре, телячьи медальончики, форель в миндале. Остальное Риган запомнить просто была уже не в состоянии. При этом ей хотелось съесть тарелку простой итальянской пасты. “Мне бы сейчас спагетти — “пряди ангелочка” — соус “маринара”, кусок чесночного хлеба, и я бы была на седьмом небе!” Джефф всегда подшучивал над Риган, говоря, что вкус у нее так и остался на уровне шестилетнего ребенка.

Марио настоял на том, чтобы все заказали после ужина что-нибудь выпить за его и Иммакулаты счет.

— Нам так понравилось проводить время в вашем прекрасном обществе! — уверял Марио, поднимая тост за дружбу.

Риган заметила, что Иммакулата была очень близка к тому, чтобы расплакаться, и лишь силою воли сдерживала слезы, пряча лицо за бокалом с “Крем-де-мант-фраппе”.

— Мне поможет перенести наше с вами расставание только мысль о том, что на пирсе нас будут встречать Марио Младший, Роз, Марио Третий и Консепсьон.

Риган взглянула на Веронику. Рука Камерона Хардвика лежала на спинке стула леди Экснер. Их бокалы с бренди “Александр” стояли на столе совсем рядом. Вероника кивала головой, соглашаясь с тем, что Хардвик шептал ей на ухо.