Вурдалаки не собирались брать пленных. Конечно, этому могло хватить хитрости сохранить им жизнь, чтобы использовать в качестве заложников, но я что-то не встречал еще слишком уж сообразительных вурдалаков, и единственное качество, которое неизменно встречалось мне у всех известных мне до сих пор представителей этого вида нечисти, это неспособность держать свой аппетит в узде хоть мало-мальский промежуток времени.

Я торопливо упер посох в землю и напрягся, подкрепив собственную волю энергией Адского Огня — мистического источника энергии, доступ к которому открывало мне присутствие Ласкиэли. Я и так вымотался от неуклюжего огненного заклятия и всей этой беготни, так что мне не оставалось иного выбора, кроме как использовать эту чертову, пахнущую серой энергию и надеяться на лучшее.

Руны на моем посохе вспыхнули багровым светом, и я добавлял в заклятие энергии до тех пор, пока зловещее алое сияние не осветило мне дорогу. Жерло шахты заросло кустами, а большая часть деревянных опор обрушилась, так что дневной свет в нее почти не проникал.

Я двинулся вперед, зная, что Рамирес скоро догонит меня — ждать его было некогда. Воздух делался холоднее с каждым шагом, и дыхание, вырываясь изо рта, повисало в воздухе крошечным облачком. Туннель сделался шире и круче. Я шел, скользя левой рукой по стене, а правой выставив перед собой посох — и для света, и чтобы иметь оружие наготове в случае, если кто-то бросится на меня из темноты.

Слева от меня открылся боковой ход, и когда я почти миновал его, откуда-то из его глубины донеслось, отражаясь эхом от каменных стен, зловещее шипение.

Я повернулся и бросился в ту сторону. Под ногами поблескивали старые рельсы, по которым катили когда-то вагонетки с рудой. Звуки делались громче — рык, и шипение на разные лады.

И, возможно, очень слабые всхлипы.

Должно быть, мне стоило вести себя чуть осторожнее. Должно быть, мне стоило замереть на месте, приглушить свет, а потом красться вперед, на ходу пытаясь извлечь из окружения максимум информации о происходящем. Я даже обдумал такой подход — четверть секунды думал, не меньше.

К черту. Дети попали в беду.

Я всем телом с разбега пробил прогнившую деревянную перегородку. Вурдалак, совершенно лишившийся человеческих черт, одетый в такое же тряпье песчаного цвета, как остальные, стоял спиной ко мне, отчаянно царапая каменную стену обеими руками. Они потемнели от собственной крови, пара когтей сломалась у самого корня. Задыхаясь, он повторял одну и ту же фразу, и Ласкиэль явно продолжала делать свое дело, поскольку я понимал его слова.

— Подстава, — шипел вурдалак. — Подстава. Восстановить… это… равновесие сил… пустите меня!

Все замедлилось, только мысли роились у меня в голове с бешеной скоростью. Я с ужасающей отчетливостью видел все то, что находилось прямо передо мной, и то, что лежало по сторонам — так же ясно, как классную доску в свой первый день в школе.

Близнецы Трейлмен были похожи друг на друга, но не одинаковы. Терри, брат, уступал ростом своей младшей (на несколько минут) сестре пару дюймов, но рубахи и штаны так быстро становились ему малы, что перерасти ее было вопросом ближайшего времени.

Он так и не успел этого сделать.

Его тело лежало на дне туннеля, сплошь залитое кровью. Вурдалак вырвал ему горло. Еще он перегрыз ему бедренную артерию. Терри лежал с открытым ртом, и на губах его запеклась бурая кровь вурдалака. Я разглядел ободранные костяшки пальцев. Мальчик погиб, защищаясь.

Парой футов дальше я увидел ту, которую он защищал. Тина Трейлмен лежала на камне, глядя вверх незрячими глазами. Всю одежду ниже талии с нее сорвали. Горло и трапециевидные мышцы исчезли, равно как и грудь, если то, что у нее только намечалось, можно так назвать. Не так много осталось и от мышц правой ноги, на которой отчетливо читались следы вурдалачьих челюстей. Кровь залила весь каменный пол вокруг нее, и красная лужа продолжала расползаться.

Я увидел, как по телу ее пробежала дрожь, и рот ее беззвучно приоткрылся. Она была мертва — я знал это наверняка. Слишком часто я видел такое. Возможно, сердце ее продолжало еще биться, но отмеренные ей еще секунды ничего уже не меняли.

В глазах моих покраснело от ярости. А может, от Адского Огня. Я добавил еще темной энергии в посох, сжал его обеими руками и, с силой сунув его концом в поясницу вурдалака, выкрикнул: — Fuego!

Должно быть, удар сам по себе сломал вурдалаку один или два позвонка. Одновременно из конца посоха вырвался огонь, залив туннель светом и грохотом.

Чудовищный жар расцвел передо мной, хлынул потоком в тело вурдалака и разорвал его пополам.

И эта же волна жара ударилась в каменную стену и, отразившись от нее, хлынула обратно. Я успел еще прикрыть лицо локтем и бросить посох, чтобы спрятать кисти рук в рукава ветровки. В общем, сильных ожогов я избежал, хотя больно все равно было черт знает как. Впрочем, все это я припомнил потом, а в тот момент в голове моей не оставалось ничего кроме ненависти.

Я отшвырнул ногой продолжавшую дергаться нижнюю часть тела вурдалака в зияющее жерло шахты и повернулся к верхней.

Кровь у вурдалаков не красная, поэтому обугленный торс сделался черным и коричневым как гамбургер, упавший с гриля на угли. Он бился, визжал и даже сумел перевернуться на спину. При виде меня он в отчаянном жесте выставил руки перед собой.

— Пощады, о Великий! — выкрикнул он. — Пощады!

Шестнадцать лет.

Господи Иисусе.

Секунду-другую я смотрел на вурдалака сверху вниз. Я не хотел убивать его. Это и вполовину не искупило бы зла, которое он натворил. Мне хотелось порвать его в клочки. Мне хотелось вырвать его сердце. Мне хотелось растоптать его ногами в труху. Или вонзить пальцы в его глазницы — глубоко, до самого мозга. Мне хотелось растерзать его ногтями и зубами и плюнуть ему в лицо его же собственной проклятой плотью. В общем, чтобы он умирал долго и мучительно.

Пощады — нет не от Гарри.

Я снова накопил немного Адского Огня и прорычал несложное заклинание, каким воспламеняю обычно свечи у себя дома. Укрепленное Адским Огнем, направляемое моей яростью заклятие устремилось в тело вурдалака и подожгло его подкожный жир, и нервы, и сосуды. Они вспыхнули как фитили, питаемые не воском, но всем телом обезумевшего от боли вурдалака.

Я нагнулся, взял вурдалака — вернее, его верхнюю половину — за остатки одежды и, не обращая внимания на вырывавшиеся там и здесь из-под кожи вурдалака язычки огня, поднял его на уровень глаз и заглянул ему в лицо. Потом заставил посмотреть на тела. Потом снова повернул лицом к себе и сам не узнал своего голоса, таким диким, звериным он сделался.

— Никогда, — произнес я. — Ни-ког-да больше.

И бросил его в шахту.

Секундой спустя он вспыхнул ярким пламенем — это встречный поток воздуха раздул тлевшее внутри его тела пекло. Я смотрел ему вслед, слышал его полный боли и ужаса вой. Потом, где-то далеко-далеко внизу он ударился о что-то. На мгновение он расцвел огненным цветком, потом пламя медленно погасло. Разглядеть детали я уже не мог; во всяком случае, там ничего не шевелилось.

Я оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть пробиравшегося через остатки деревянной перегородки Рамиреса. Мгновение он смотрел на меня, стоявшего в дымящейся ветровке над шахтой, в глубине которой что-то еще багрово светилось. В воздухе стоял острый запах серы.

Рамирес редко не находится, что сказать.

Так вот, мгновение он смотрел на меня. Потом взгляд его упал на мертвых детей, и он коротко, резко охнул. Плечи его дрогнули. Он припал на колено и отвернулся от меня.

— Dios…

Я подобрал с пола посох и побрел к выходу из шахты.

Рамирес догнал меня, когда я спустился по склону на несколько ярдов.

— Дрезден, — произнес он.

Я не обернулся.

— Гарри!

— Шестнадцать, Карлос, — прохрипел я. — Шестнадцать лет. И эта дрянь убила их меньше, чем за восемь минут.

— Гарри, подожди.

— О чем я, черт подери, думал? — огрызнулся я, щурясь на солнечный свет. — И посох, и жезл, и вся моя гребаная амуниция лежали в палатке. Война ведь, чтоб ее.