Ясное дело, она ошибалась. Вовсе это не легко.

Чего мне хотелось по-настоящему — так это перекусить и завалиться в постель, пока голова не пройдет немного. Впрочем, этого мне явно не светило.

Кем бы ни был этот Скави, что бы он там ни задумал, у меня оставалось не слишком много времени на то, чтобы остановить его, пока он не добавил к своему послужному списку еще одну жертву.

«Эмбер-Инн» для центра Чикаго, можно сказать, большая диковина: неплохая гостиница с очень и очень разумными ценами. Она не слишком большая, не слишком шикарная, и строили ее не Фрэнк Ллойд Райт, и не Мис Ван дер Роэ. В ней не жил, ей не владел никто знаменитый, и никого знаменитого в ней не застрелили. Все это вместе взятое, наверное, и служит причиной того, что номера в ней не нужно бронировать за месяц или два, хоть расположена «Эмбер-Инн» почти в самом центре города.

Я и сам предпочитаю останавливаться именно в таких местах в тех редких случаях, когда мне приходится по делу выезжать в другие города. В конце концов, моя работа заключается в расследовании, а не оценке прелестей пятизвездочных отелей. Главное, чтобы гостиница располагалась недалеко от нужного мне места, и чтобы счет за нее не выходил за размеры вообразимого. Я слыхал, некоторые частные сыщики любят пошиковать за счет клиента, но мне такое всегда казалось непрофессиональным и, в конечном счете, вредным для бизнеса. Полагаю, Элейн выбрала гостиницу по тем же соображениям.

Я не стал спрашивать, где она остановилась, у администратора. В этом не было нужды. Я просто повернулся к Мышу.

— Ищи, малыш, — сказал я ему.

Мыш повел носом, и мы двинулись по коридорам так, словно это место принадлежало нам. В нашем деле это очень важно: изображать уверенность. Это не дает людям возможности заподозрить вас в чем-либо, а если и не убеждает до конца, заставляет их относиться к вам чуть осторожнее.

Наконец Мыш остановился перед дверью, и я вытянул вперед руку и, полуприкрыв глаза, поискал следы магии. Дверь защищал оберег. Не то, чтобы он отличался мощью или крепостью — в отсутствие настоящего домашнего порога соорудить такой почти невозможно — но выполнен он был на славу, и я не сомневался, что это работа Элейн. Судя по всему, заклятие высвобождало только крошечную каплю энергии, возможно, лучик света или негромкий звук, предупреждающий ее о посторонних.

Пару мгновений я раздумывал, не войти ли громко, на манер Злого Серого Волка, и решил, что не стоит. Это могло бы показаться Элейн слишком невежливым, а я не хотел пугать никого, кроме Хелен Беккит — если она, конечно, находилась в номере. Ну и потом, поднятая сигналом тревоги, ожидающая нападения убийцы, Элейн запросто могла выпустить в дверь молнию прежде, чем разглядела бы, кто пришел. Я постучал.

Ничего не изменилось, но инстинкты подсказали мне, что за дверью кто-то стоит. И магия здесь ни при чем — просто только что я ощущал нечто подобное тому, что чувствуешь, стоя в пустом доме, а секундой спустя это ощущение исчезло.

Энергия, питавшая оберег, чуть дрогнула. Щелкнул замок, и дверь приоткрылась. За ней стояла Элейн, и губы ее кривились в легкой улыбке.

— А, понял, — сказал я. — Не оберег. Глазок.

— Такая уж наша девичья доля, — хмыкнула она. — Приходится импровизировать. Ты ужасно выглядишь.

— Ночь нелегкая выдалась.

— Похоже на то. Я думала, ты позвонишь.

— Проезжал мимо, вот и решил заглянуть.

Она задумчиво надула губы.

— Правда? — спросила она. Я увидел, что шестеренки у нее в голове пришли в движение; она кивнула и понизила голос. — Кто?

— Беккит, — прошептал я в ответ.

— Она здесь.

Я кивнул, и она открыла дверь и шагнула в сторону, пропуская меня. Номер оказался чистым, незамысловатым — двуспальная кровать, диванчик и журнальный столик.

Присцилла в светло-зеленом свитере и плотной шерстяной юбке сидела на диване, глядя на меня с неодобрением, достойным Диккенсовского персонажа. Эбби с Тото расположились на полу, где последний затеял смертный бой с белым спортивным носком, который ему удалось наполовину стащить с ноги своей пухлой хозяйки, имевшей какой-то отрешенный вид. Анна сидела на краю кровати, и ее темные, покрасневшие от усталости глаза смотрели куда-то в пространство. Хелен, как и накануне, стояла у окна, чуть отодвинув занавеску и глядя на улицу.

При виде Мыша Тото немедленно покинул поле битвы и принялся нервно кружить в радиусе двух дюймов от ног Эбби. Мыш не спеша подошел, обнюхал его и начал старательно вылизывать своим огромным язычищем.

— Леди, — вежливо произнес я и выдержал небольшую паузу. — Миссис Беккит.

Она не повернулась ко мне, только улыбнулась, не отрывая взгляда от окна.

— Да, мистер Дрезден?

— Что вам известно? — спросил я.

— Прошу прощения? — удивилась она.

— Вам об этом что-то известно, и вы об этом не говорите. Колитесь.

— Не имею ни малейшего представления, о чем это вы, — сказала она.

Анна Эш встала и нахмурилась.

— Мистер Дрезден, вы ведь не обвиняете Хелен в причастности к этому делу?

— Еще как обвиняю, — буркнул я. — Им известно о нашей прошлой встрече, а, Хелен? Вы им не рассказывали?

Теперь уже все в помещении смотрели в нашу сторону.

— Хелен? — прервала затянувшуюся паузу Эбби. — Что он имеет в виду?

— Скажите им, мистер Дрезден, — произнесла Хелен, и голос ее чуть заметно окрасился нотками сухого юмора. — Я и в мыслях не имела лишать вас наслаждения глядеть сверху вниз на кого-то, менее праведного, чем вы.

— О чем это она? — встрепенулась Присцилла и испепелила меня взглядом. Похоже, она окончательно определилась с тем, как относиться ко мне — вне зависимости от того, что я скажу.

Приятно сознавать, что в жизни все-таки есть что-то неоспоримое, ибо Беккит меня разочаровывала. Ее сподвижницы ничего не знали о ее прошлом. Открыв им его, я, возможно, уничтожил бы ту жизнь, которую она сумела построить для себя за годы, прошедшие с ее освобождения из тюрьмы — для большинства людей в ее положении это тяжелейшая травма. Она давно уже потеряла дочь, вскоре после этого — мужа, отсидела срок в тюрьме, и ее преступления до сих пор оставляли на ней темный след.

Я ожидал, что она попытается уйти от разговора, настаивать на своей невиновности или обвинять меня во лжи. Поскольку ни того, ни другого, ни третьего она не сделала, я предположил, что она ударится в панику и попытается бежать, или наглухо замкнется. В зависимости от того, как сильно я по ее мнению сломаю ей жизнь, я мог даже ожидать от нее попытки убить меня.

Вместо этого она стояла, как ни в чем не бывало, не выказывая ни малейшего страха, и на губах ее играла легкая улыбка — ни дать, ни взять новоявленная святая перед тем, кто вот-вот убьет ее.

Что-то тут не сходилось. Терпеть не могу, когда что-то не сходится. Но раз уж я ввязался в эту конфронтацию — тем более, здесь, на глазах у всего ордена — идти на попятную я не мог без риска лишиться репутации… а ведь ради этого и затевалась вся эта буча: подорвать репутацию Совета.

Я сдержал свою агрессивность и постарался держать себя вежливо даже сочувственно, но серьезно.

— Известно ли кому-нибудь из вас, что миссис Беккит — уголовница?

Присцилла округлила глаза под линзами очков. Она переводила взгляд с Хелен на Анну и обратно. Хелен все с той же легкой улыбкой смотрела в окно.

Первой заговорила Анна.

— Нет, — произнесла она, хмурясь. — Она не говорила нам этого.

Судя по реакции, Беккит вообще оглохла.

— Она входила в секту, возглавляемую чернокнижником, которого мне пришлось устранить несколько лет назад, — сказал я. Я говорил ровно, бесстрастно. — Она принимала участие в ритуалах, с помощью которых получался наркотик, от которого пострадало множество людей, а также в других ритуалах, имевших целью убийство соперников чернокнижника.

Последовало потрясенное молчание.

— Н-но… — пробормотала Эбби. — Но это же Первый Закон. Первый Закон.