Перспектива поспать манила. Но Томас, возможно, нуждался в моей помощи. Вот умру — отосплюсь как следует.

Я покосился на свою изувеченную руку, взял гитару и уселся на диван. Потом зажег несколько свечей и, сосредоточившись на обожженной кисти, принялся за дело. Сначала несложные аккорды, потом еще несколько упражнений для разогрева, потом спокойная, негромкая игра. Ну, конечно, стопроцентно здоровой свою руку я бы никак не назвал, но она была уже гораздо лучше, чем прежде, да и пальцы уже достаточно слушались меня, чтобы хоть отдаленно воспроизводить мелодию.

Мыш поднял голову и посмотрел на меня. Он негромко вздохнул, поднялся с места и побрел в спальню, закрыв за собой дверь носом.

Развелось тут критиков…

— Ладно, Лаш, — произнес я, не прекращая игры. — Давай поговорим.

— Лаш? — произнес негромкий женский голос. — Я что, наконец-то заслужила у тебя ласкательное прозвище?

Только что в кресле передо мной никого не было, а мгновением спустя в нем — фьють — волшебным образом возникла женщина. Высокая, футов шесть, атлетического сложения. Обыкновенно она являлась мне в образе пышущей здоровьем молодой женщины, красивой, но не вызывающей внешности, одетой в короткую, выше колен античную тунику. На ногах ее красовались кожаные сандалии со шнуровкой до щиколоток. Цвет ее волос менялся, но в целом внешность оставалась более-менее неизменной.

— С учетом того, что ты падший ангел, в буквальном смысле слова старше времени и способный на мысли и действия, постичь которых до конца я не в состоянии, тогда как я всего лишь смертный со способностями чуть выше средних, мне это представляется, скорее, почти неприкрытой дерзостью, — я улыбнулся ей. — Лаш.

Она откинула голову и рассмеялась, на вид, искренне.

— Слышать это от тебя не так оскорбительно, как от любого другого смертного. И, в конце концов, я же не та, о которой ты говоришь. Я всего лишь ее тень, представитель, гость в твоем сознании.

— Гостей приглашают, — возразил я. — Ты больше похожа на торговца пылесосами, который уговорил пустить его в дом и не хочет уходить.

— Туше, хозяин мой, — признала она. — Хотя хочу надеяться, я оказалась полезнее и значительно вежливее, чем названный тобой персонаж.

— Даже так, — сказал я. — Это не отменяет того факта, что тебя никто не приглашал.

— Так избавься от меня. Возьми монету, и я воссоединюсь с остальной своей частью. Ты избавишься от меня, и все.

— Угу, — я презрительно фыркнул. — Именно. До тех пор, пока Большая Сестра не залезет в мою голову целиком, превратив меня в сумасшедшую игрушку, и я не сделаюсь монстром наподобие остальных динарианцев.

Ласкиэль — падший ангел, все существо которого в настоящий момент находилось в замурованном у меня в подвале древнем римском динарии, умиротворяющее подняла руку.

— Скажи, разве я не с уважением относилась к твоему жизненному пространству? Разве я не вела себя так, как ты просил: неподвижно, беззвучно? Скажи, хозяин мой, когда я в последний раз вмешивалась, когда говорила с тобой?

Я взял неверный аккорд, поморщился и начал этюд сначала.

— В Нью-Мехико. Только не говори, что об этом просил я.

— Разумеется, ты, — возразила она. — Выбор всегда за тобой.

Я мотнул головой.

— Я не знаю языка вурдалаков. И насколько мне известно, из людей его не знает никто.

— И в древнем Шумере никто из них не жил, — заметила Ласкиэль.

Я проигнорировал эту реплику.

— Мне нужно было допросить этого вурдалака, чтобы вернуть ребят. Времени ни на что другое не оставалось. Я обратился к тебе как к последнему средству.

— А сегодня? — поинтересовалась она. — Сегодня я последнее средство?

Следующие два аккорда вышли у меня резче и громче, чем полагалось бы.

— Это Томас.

Она сложила руки на коленях и уставилась на пламя ближней от нее свечи.

— Ах, да, — произнесла она еще тише. — Ты ведь очень за него переживаешь.

— Он и я — одной крови.

— Позволь мне сформулировать по-другому. Твоя забота о нем излишне иррациональна, — она склонила голову набок и внимательно посмотрела на меня. — Почему?

— Он мой брат, — произнес я совсем тихо.

— Я понимаю твои слова, но смысла в них от этого не больше.

— Его и нет, — сказал я. — Для тебя нет.

Она нахмурилась, и ее обращенный на меня взгляд сделался чуть обеспокоенным.

— Ясно.

— Нет, — возразил я. — Ничего тебе не ясно. Не дано.

Лицо ее сделалось отстраненным, взгляд вернулся к свече.

— Не будь так уж уверен, хозяин мой. У меня тоже были братья и сестры. Когда-то давно.

Мгновение я молча смотрел на нее. Бог свидетель, это прозвучало чертовски искренне. Это не так, Гарри, сказал я себе. Она лжет. Она из кожи вон лезет, пытаясь понравиться тебе или по крайней мере втереться в доверие. И стоит ей этого добиться, как тебе прямая дорога на призывной пункт Адского Легиона.

Я в жесткой — очень жесткой — форме напомнил себе о том, что предлагал мне падший ангел: знание, силу, сотрудничество… не бесплатно, совсем не бесплатно. С моей стороны было бы верхом глупости продолжать и дальше полагаться на ее помощь — даже при том, что в прошлом это, несомненно, не раз спасало жизнь и мне, и многим другим. Я напомнил себе, что полагаться на нее слишком часто закончится для меня очень, очень и очень плохо.

Впрочем, вид она до сих пор имела опечаленный.

Некоторое время я молча подбирал мелодию на гитаре. Трудно не испытывать время от времени некоторое сочувствие к ней. Фокус только в том, чтобы не забывать о том, каковы ее истинные цели: искушение, совращение, подчинение своей воле. И избежать этого я мог единственным способом — принимать каждое решение обдуманно, взвешенно, на холодную голову, не позволяя эмоциям брать верх. В противном случае я очень скоро окажусь в руках Ласкиэли — той, настоящей, заключенной в монете.

Блин, то-то весело будет…

Я постарался выбросить эту мысль из головы и с грехом пополам одолел «Every Breath You Take» из репертуара «Полис», а потом и акустическую версию «I Will Survive», которую сам, собственно, и подобрал. Покончив с этим, я попытался изобразить маленькую пьесу собственного сочинения, которая должна была бы звучать как испанская гитара, одновременно разрабатывая два наиболее непослушных пальца левой руки. Я исполнял ее, должно быть, раз тысячу, и хотя добился, конечно, некоторого прогресса, слушать ее, не морщась, все-таки пока не мог.

Только не в этот раз.

Доиграв где-то до середины, я вдруг сообразил, что делаю это безупречно. Я исполнял ее быстрее обычного темпа, добавляя новые расцветки, переборы — и на слух выходило неплохо. Очень неплохо. Сантана не постыдился бы.

Я доиграл пьесу до конца и посмотрел на Ласкиэль.

Она спокойно встретила мой взгляд.

— Иллюзия? — спросил я.

Она чуть качнула головой.

— Я просто хотела помочь. Я… я безумно давно не писала музыки. Несколько веков как не писала, и не играла. Я просто…помогла той музыке, что ты слышал у себя в мыслях, передаться на твои пальцы. Минуя несколько поврежденных нервов. Но музыка твоя, хозяин мой.

Наверное, это лучшее, что могла сделать для меня Ласкиэль. Поймите меня правильно: я чертовски благодарен ей за те случаи, когда она спасала мне жизнь — но игра на гитаре это совсем другое дело. Она помогла мне создать нечто прекрасное, и это задело какие-то струны, спрятанные во мне так глубоко, что я даже не догадывался о их существовании. Не знаю, откуда, но я совершенно твердо знал: никогда, никогда больше в жизни мне не удастся самому сыграть так хорошо. Ни-ко-гда.

Способно ли зло, настоящее Зло с большой буквы «З» на такое? Создать нечто, столь цельное и прекрасное?

Осторожнее, Гарри, осторожнее…

— Это не поможет ни мне, ни тебе, — негромко произнес я. — Спасибо, но мне нужно освоить это самому. Прорвусь как-нибудь, — я отставил гитару в сторону. — И потом, надо заняться делом.

Она коротко кивнула.

— Очень хорошо. Это касается квартиры Томаса и того, что в ней находилось?