Питт бережно извлек вахтенный журнал из-под костей и вышел из хижины.

— Что нашел? — спросила Мэйв, сгорая от любопытства.

— Позвольте, я угадаю, — сказал Джордино. — Огрома-а-адный сундук, набитый сокровищами пиратов.

Питт покачал головой:

— Не в этом плавании. А нашел я человека, который посадил «Танцующую Дороти» на скалы. Он так и не выбрался с этого острова.

— Он умер? — спросила Мэйв.

— Гораздо раньше, чем ты родилась.

Джордино заглянул в хижину:

— Хотел бы я знать, каким ветром его занесло в такую даль от проторенных путей.

Питт раскрыл журнал:

— Ответы должны быть тут.

Мэйв удивленно уставилась на страницы:

— Ты рассчитываешь разобрать, что там написано?

— Да. Журнал хорошо сохранился, а почерк очень разборчивый. — Питт присел на камень, пролистал несколько страничек. — Его звали Родни Йорк. Он был среди двенадцати яхтсменов, в одиночку пустившихся в кругосветное плавание. Старт был дан в Англии, в Портсмуте, спонсором гонок явилась какая-то лондонская газета. Первый приз — двадцать тысяч фунтов стерлингов. Йорк отправился из Портсмута двадцать четвертого апреля тысяча девятьсот шестьдесят второго года.

— Бедняга пропал без вести на тридцать восемь лет, — грустно заключил Джордино.

— Шел девяносто седьмой день плавания, он прилег соснуть на несколько часов, и в это время «Танцующая Дороти» столкнулась… — Питт умолк и улыбнулся, бросив взгляд на Мэйв, — с тем, что он называл Невзгодами.

— Йорк, должно быть, не изучал австралийский фольклор, — сказал Джордино.

— Судя по записям, — продолжил Питт, — Родни показал хорошее время в южной части Индийского океана, после того как обогнул мыс Доброй Надежды. Затем он в «ревущих сороковых» вышел на прямой курс через Тихий океан к Южной Америке и Магелланову проливу. По его прикидкам, он лидировал в гонке, когда вышел из строя генератор и Йорк потерял связь с внешним миром.

— Это многое объясняет, — сказал Джордино, заглядывая в журнал через плечо Питта. — Посмотрел я на его генератор. Двухцилиндровый движок в плачевном состоянии. Йорк пытался починить его, но не сумел. Я попробую, только сомневаюсь, что у меня получится лучше.

Питт пожал плечами:

— А как бы хорошо было воспользоваться радио Йорка, чтобы позвать на помощь.

— Что он пишет, после того как оказался на необитаемом острове? — требовательно спросила Мэйв.

— Робинзоном Крузо он не был. Когда яхту ударило о скалы и разворотило, он потерял большую часть запасов продуктов. Когда позже кеч вынесло на берег после шторма, он спас немного консервов, но они скоро закончились. Попробовал рыбачить, но ловил столько, что едва-едва хватало, чтобы оставаться в живых, даже при том, что удалось отыскать каких-то скальных крабов и подбить пять-шесть птиц. В конце концов организм стал сдавать. На этом мерзком прыщике на океанской глади Йорк продержался сто тридцать шесть дней. Вот его последняя запись: «Больше не могу ни стоять, ни передвигаться. Слишком ослаб, чтоб хоть что-то делать, кроме как лежать тут и умирать. Как жаль, что не увидеть мне больше восхода солнца над заливом в моем родном Корнуолле. Этому уже не бывать. Если кто-то найдет этот журнал и письма, которые я написал жене и трем дочерям, пожалуйста, позаботьтесь, чтобы они их получили. Я прошу у них прощения за огромные душевные страдания, которые, знаю, причинил им. Моя неудача не столько из-за какого-то просчета, сколько оттого, что не повезло. Рука устала писать. Молюсь, как бы не сдаться слишком скоро».

— Зря он рассчитывал, что его скоро отыщут, — сказал Джордино. — А вообще-то в голове не укладывается, что он пролежал тут десятки лет и ни разу сюда не заглянули ни команда проходящего судна, ни научная экспедиция.

— Опасности оказаться во власти бурунов и неприветливых скал вполне достаточно, чтобы превозмочь всякое любопытство, хоть научное, хоть какое другое, — ответствовал Питт.

Мэйв заплакала:

— Бедные его жена и дети, должно быть, все эти годы гадали, где он, что с ним.

— В последний раз Йорк брал пеленг на маяк на юго-восточном мысе Тасмании. — Питт снова зашел в хижину и вернулся с адмиралтейской картой Тасманова моря. Расстелив ее на земле, внимательно поизучал, поднял голову и сказал: — Я понимаю, почему Йорк назвал эти скалы Невзгодами. Именно так они обозначены на карте адмиралтейства.

— И на сколько дальше нас занесло, чем ты рассчитывал? — спросил Джордино.

Питт достал циркуль-измеритель, который прихватил со стола в хижине, и замерил расстояние до того места, которое вычислил с помощью своей алидады.

— Я так полагаю, что километров на сто двадцать дальше к юго-западу.

— Не так уж и плохо, если учесть, что ты не знал, в каком точно месте Дорсетт выкинул нас со своей яхты.

— Да, — скромно признал Питт. — Это обнадеживает.

— Так где в точности мы находимся? — спросила Мэйв, утирая ладонями мокрые щеки.

Питт ткнул пальцем в крошечную черную точку посреди моря синевы:

— Вот тут, на этой песчинке, примерно в девятистах шестидесяти пяти километрах от города Инверкаргилл, что в Новой Зеландии.

— Кажется так близко, когда по карте смотришь, — тоскливо заметила Мэйв.

Джордино сорвал с запястья часы и принялся тереть их стеклом о рубашку.

— Не так уж и близко, когда подумаешь, что никто не удосужился заглянуть к бедняге Родни почти за сорок лет.

— Давайте поменяем точку зрения, — заразительно улыбнулся Питт. — Представьте, что вы скормили тридцать восемь долларов четвертаками игровым автоматам в Лас-Вегасе и ничего не выиграли. Закон средних чисел должен оправдать себя на следующих двух четвертаках.

— Дурное сравнение, — пробурчал Джордино.

— Это почему?

Джордино многозначительно указал взглядом в сторону хижины:

— Да потому, что нам нипочем не разжиться двумя четвертаками.

— В нашем распоряжении девять дней, — гласил Сэндекер, обводя взглядом небритых мужчин и поблекших женщин, сидевших вокруг стола в его укромном зале для совещаний.

То, что еще несколько дней назад было уютным и опрятным местом сбора ближайших сотрудников адмирала, ныне напоминало боевой штаб во время осады. Фото, морские карты, торопливо набросанные поясняющие рисунки как попало лепились на тиковые панели стен, бирюзовый ковер был усеян обрывками бумаги, а столешница из куска погибшего корабля заставлена чашками с кофе, завалена блокнотами, исписанными расчетами, загромождена батареей телефонов и громадной пепельницей с окурками адмиральских сигар. Сэндекер был единственным из присутствующих, кто позволял себе курить, но система очистки воздуха была поставлена на максимум, дабы уносить табачное зловоние.

— Время против нас, — сказал доктор Сэнфорд Эдгейт Эймс. — Просто физически невозможно создать рефлекторную установку и успеть разместить ее до крайнего срока.

Гений акустики и его сподвижники находились в Аризоне, Сэндекер со своими сотрудниками — в федеральном округе Колумбия, но общались они так, словно их не разделяли тысячи километров. Перед спаянными рядами оптоволоконных и компьютерных чудес отступают часовые пояса и пространства.

— Обоснованный вывод, — согласился Сэндекер. — Если только мы не сумеем использовать существующий рефлектор.

Эймс снял голубоватые двухфокусные очки и поднял их на просвет, словно проверяя, не замутились ли стекла. Убедившись, что очки чистые, доктор снова водрузил их на нос.

— По моим расчетам, — заявил он, — нам потребуется параболический рефлектор размером с центральный круг футбольного поля, а то и больше, с воздушным зазором между поверхностями для отражения звуковой энергии. Просто представить себе не могу, кто изготовит это в такое короткое время.

Сэндекер взглянул через стол на усталого Руди Ганна, у которого от бессонницы за толстыми стеклами очков воспаленно краснели глаза.

— Руди, есть идеи?

— Я изучил все логические возможности, — отозвался Ганн. — Доктор Эймс прав: вопрос об изготовлении в требуемый срок рефлектора рассмотрению не подлежит. Наша единственная надежда — найти существующую установку и доставить ее на Гавайи.