Две Земли, живущие по указке Хоремхеба, стали совсем иной страной.

Смелая душа должна принять то, что в жизни есть свои сезоны, правда, все они именуются «Прошлое».

Когда до похорон оставалось девять дней, Анкесенамон вызвала Уадха Менеха.

— Моя сестра принцесса Нефернеруатон уехала в Мемфис вместе с супругом неделю назад и почему-то задерживается. Пусть направят посланца в Мемфис, во дворец, где она находится. Необходимо поторопить ее с возвращением. Нам еще кое-что надо обсудить.

Пришедший в смятение Главный распорядитель церемоний выкатил глаза.

— В Мемфис? Как она туда добралась, твое величество?

— Но… без сомнения, на «Славе Амона».

— Прости меня, твое величество, но «Слава Амона» стоит у набережной с начала паводка. Я расспрошу начальника хозяйственной службы, но, насколько мне известно, никто не заказывал поездку в Мемфис.

Анкесенамон нахмурила брови и продемонстрировала все признаки беспокойства, какие только пришли ей в голову.

— Что это означает? — пробормотала она. — Расспроси всех, кто может что-нибудь знать, и возвращайся ко мне с отчетом.

Минутой позже Уадх Менех, на этот раз чрезвычайно взволнованный, возвратился вместе с начальником хозяйственной службы.

— Твое величество, — сказал тот, — «Слава Амона» пришвартован у набережной, ни царевна Нефернеруатон, ни царевич Шабака не отдавали указаний о подготовке судна для поездки в Мемфис. Когда царевна уехала?

— Вот уже восемь дней прошло с тех пор.

Она проделала свои сто шагов, как будто охваченная волнением.

— Очень странно, — сказала она Уадху Менеху. — Попроси начальника охраны Рамзеса прийти ко мне.

Прошел час, прежде чем Рамзес появился у входа в царские покои.

— Начальник охраны, — обратилась она к нему, — прошло восемь дней с тех пор, как царевна Нефернеруатон и ее супруг царевич Шабака известили меня о том, что отправляются в Мемфис, где у царевича были дела. Я полагала, что они воспользовались царским кораблем, но только что узнала, что корабль стоит у набережной. Начальник хозяйственной службы мне, к тому же, сообщил, что не получал приказа готовить судно к отплытию. Все это очень странно. Моя сестра, ее супруг и их ребенок исчезли. Я тебя попрошу как можно быстрее узнать, где они находятся.

Рамзес казался потрясенным. Само исчезновение царевны уже было неординарным событием, но исчезновение супружеской пары вместе с ребенком за несколько дней до похорон царя — это была катастрофа. Он опасался, что это дело рук кого-нибудь из безрассудных приверженцев Хоремхеба.

— Хорошо, твое величество.

Несколькими минутами позже он докладывал об этом деле Хоремхебу. Главнокомандующий был озадачен.

— Можно ли опасаться, что кто-то из наших людей пошел на преступление без нашего ведома, как это сделал когда-то Хнумос? — спросил Рамзес.

— Но именно тебе надлежит ответить на этот вопрос. Однако я не думаю, что среди наших людей найдется такой безумец.

— Я тоже так считаю.

— Двор заявит о покушении на жизнь сына Нефернеруатон, Аменхотепа, — озабоченно сказал Рамзес.

— Мнение двора мало что значит. Но все же постарайся пролить на это дело свет.

Буквально на следующий день в Фивах распространился слух об исчезновении второй царственной пары, а самое главное, второго возможного наследника трона. Также высказывались предположения об убийстве царевны, ее супруга и их ребенка.

До похорон Хоремхеб оставался мрачным. Среди других причин было и то, что таинственное исчезновение Шабаки лишало его возможности устроить показательную месть, которую он готовил для нубийца.

Двор гудел от слухов. Похоронная церемония имела множество нюансов, и это лишь подливало масло в огонь. Впервые во главе траурной процессии шли только женщины — дочь и внучка покойного. В царской семье не осталось ни одного мужчины, так как Себатон и Сагор не были наречены царевичами. В Большом зале дворца присутствовали почти все главы ведомств и высокопоставленные лица.

За исключением одного единственного человека — Хоремхеба.

Был ли он лишен милости царицы? Но в таком случае что там делали преданные ему люди, Рамзес и Майя? Его имя было внесено в протокол, он должен был шествовать вместе с главами ведомств. Почему он отсутствовал?

Хумос поднял руку. Молитвы очищения и обращения к Амону-Ра были произнесены. Дымились благовония. Царица склонилась над первым саркофагом, пока его не закрыли, созерцая золотую маску, представляющую улыбающегося молодого царя, каким его, без сомнения, никто не помнил, и положила на грудь покойного, туда, где лежали скипетр и боевой цеп, гирлянду из роз и незабудок. Мутнехмет возложила венок из лотосов.

Ввиду ожидаемой вечности крышку первого саркофага запечатали гвоздями. Он был вставлен во второй саркофаг, второй — в третий, затем все саркофаги поместили в деревянный гроб. Тройную укладку установили на тот же паланкин, обтянутый сукном, расшитым золотом, который уже не однажды использовался для похорон. Все это подняли на плечи десять мужчин и понесли к выходу головой вперед, как предписывал протокол.

Именно тогда царица, Мутнехмет и ее братья, Себатон и Сагор, стали демонстрировать, насколько они горюют — они пытались не дать унести саркофаг. Им полагалось кричать: «Не уходи!» Но душа Анкесенамон была далеко, и ее губы едва шевелились, когда она положила руки на саркофаг. Мутнехмет казалась настолько потерянной, что можно было опасаться, как бы она не сошла с ума. Несколько громче звучали просьбы ее молодых братьев.

Впрочем, плакальщицы оглушительно вопили, и больше ничего не было слышно.

Процессия пересекла большой двор и добралась до парадной двери со статуями Амона по обе стороны.

Если бы кто-нибудь поднял глаза, то увидел бы Хоремхеба, наблюдающего за процессией с одной из террас.

Анкесенамон и Мутнехмет взобрались каждая на свой паланкин, вслед за ними потянулась вереница паланкинов других участников процессии, — наместника Гуи, Себатона, Сагора и их жен, Усермона, глав ведомств, затем везли тележки с царским имуществом. Как обычно, нелегко дался проезд по улицам, между выстроившимися с обеих сторон рядами зрителей, которые следили за каждым жестом участников процессии.

На протяжении всего шествия к месту Маат Анкесенамон размышляла о причине отсутствия Хоремхеба. Что предвещала такая дерзость и пренебрежение священной церемонией, самой важной в жизни человека, тем паче царя, — его переезда в жилище для вечной жизни? Это вызывало у нее тревогу. Или, возможно, Хоремхеб решил пренебречь участием в церемонии, которую возглавлял не он?

Процессия остановилась перед новым храмом, все выстроились согласно ритуалу: во главе жрецы, за ними члены семьи покойного, затем высокопоставленные лица. С земли поднимался тонкий позолоченный слой пыли, делая все вокруг нереальным.

«Возможно, все эти люди также умерли, — думала Анкесенамон. — Возможно, эти обряды выполняются уже в загробной жизни. Возможно, я умерла…»

Сквозь мерцающую пыль она перехватила чей-то взгляд: это был взгляд Итшана, озабоченный, тоскливый. Протокол запрещал ему находиться рядом с нею. Мимолетно она подала ему знак, слегка наклонив голову.

— Чей это храм? — прошептала она, обращаясь к Мутнехмет.

Усталость от поездки и выпавшие на ее долю испытания последних дней притупили ее слух и зрение. Ее походка стала жесткой и механической. Дойдя до храма, она стала напоминать сомнамбулу. А до обрядов завершения церемонии было так далеко! Она охотно прилегла бы прямо здесь, на пол.

— Это храм моего отца, — ответила Мутнехмет.

Ай давно уже подготовил свой переход в другое царство. Он заставил построить храм недалеко от своей гробницы. В часовне, где предстояло проводить обряд Открытия рта, возвышались четыре статуи, у которых были его лица. Саркофаг поместили у подножия статуи Амона, сверкающего новой позолотой, и жрецы приступили к обряду Очищения четырьмя чашами.