— Хорошо, теперь только мне осталось найти мужа, — бойко сказала Макетатон.

Потом она засмеялась и добавила:

— А мама, она что, одна останется?

Этот вопрос не вызвал интереса Меритатон. Макетатон вышла из комнаты, но Анхесенпаатон осталась.

— А что с тобой случилось на самом деле? — спросила она. Для девушки ее возраста у нее был необычно низкий голос.

Меритатон медленно повернулась к ней.

— Ничего, а что?

— Я хорошо знаю тебя. Ты что-то скрываешь.

Меритатон какое-то время смотрела на младшую сестру, затем легла на спину и закрыла глаза. Надо ли посвящать в свою ужасную тайну это невинное создание? Сказать ей, что отец был отравлен? Рассказать о разговоре, который поразил ее и Неферхеру в Архиве? Об убийстве поставщика яда? Зачем? Сестра не сможет удержать свой язык. Хуже того, она будет страдать. Или сойдет с ума. Станет подозрительной. Раздраженной.

— Ты все придумываешь, — устало возразила Меритатон.

— Где ты была вчера вечером? — не отставала Анхесенпаатон, и, так как удивленная сестра не отвечала, она продолжила: — Ты вышла, когда еще не было полуночи, а вернулась незадолго до рассвета.

Меритатон удивленно смотрела на нее.

— Ты, оказывается, шпионишь за мной! — воскликнула она.

— И твое платье было грязное, — хитро улыбаясь, добавила Анхесенпаатон.

— Я тебе запрещаю следить за мной! — заявила Меритатон. — А сейчас позволь мне отдохнуть.

— Очень хорошо, — жалобно сказала Анхесенпаатон. — А я выйду замуж за Пасара. Я не хочу быть царицей, не хочу выходить замуж за Тутанхатона. Пасар мне сказал, что возьмет меня в жены.

И пошла к двери.

— Кто такой Пасар? — спросила Меритатон.

— У каждого свои секреты, — ответила Анхесенпаатон.

— Иди сюда!

Но Анхесенпаатон уже закрыла за собой дверь. Меритатон осталась одна, терзаясь муками, которые были сравнимы с коликами в животе. Теперь у нее бурлило не в животе, а в голове. Вертелся назойливый вопрос, причиняя ей острую боль: кого же готовился отравить Пентью?

На какое-то время она вспомнила о Сменхкаре. Где же он? Как переживает свою опалу? И что он думает обо всем этом? Во время их редких встреч до смерти Эхнатона он всегда демонстрировал свое хорошее отношение к ней. Она вспомнила его томный взгляд, глаза, обведенные сурьмой, сдержанные деликатные жесты, задумчивость. Все это контрастировало с авторитарным и даже грубоватым поведением его сводного брата, царя. Что их связывало? Правда ли то, что эти двое мужчин делили одно ложе? Она однажды слышала это от служанки своей матери. Что бы это значило? Ей хотелось поговорить с ним, рассказать о своих сомнениях, тайнах и страданиях. У нее было чувство, что этот обещанный и вдруг отнятый муж был единственным, кому она может излить душу. Но его не было рядом.

Она была пленницей во дворце, где никто не говорил друг с другом искренно, где правдивые слова были неслышны, потому что произносились шепотом.

Большой зал для аудиенций Царского дворца наполнился шепотом и скрипом сандалий. Двустворчатая дверь, инкрустированная золотыми пластинами, открылась.

Уадх Менех встал с золотого кресла и спустился с постамента, чтобы поприветствовать посетителей. Он не мог поступить иначе: эти люди были великими жрецами самых богатых и древних культов. Помимо жрецов Амона и Пта, Хумоса и Нефертепа, здесь были жрецы не менее важных культов: Аписа, Хоруса и Хатхор. Даже если их боги не почитались в Ахетатоне, Распорядитель церемоний не мог не оказать им должного почтения.

Он попросил Панезия, Первого слугу Атона, помочь ему в приеме гостей.

В Двух Землях почитались и религия, и власть.

Уадх Менех, сын крестьянина, с юности обученный держаться с достоинством писаря, благодаря особому расположению хозяина поместья знал, насколько переменчива власть. Еще один династический переворот, и он рискует остаться без своих титулов и привилегий. Если он не понравится новым властителям, то падет так же быстро, как и вознесся. Поэтому он относился к визитерам, как хитрый землевладелец относится к потенциальным покупателям его земель.

Каждому из жрецов полагалось по два писаря и носильщик опахала. Кроме того, каждого из них сопровождали шесть писарей второго ранга. В целом явилось около пятидесяти человек. Возглавлял эту процессию Хумос.

Бритые головы сановников блестели от жары. Возможно, их потому и брили, что с возрастом только на висках оставалось немного волос.

Менех и прибывшие стали приветствовать друг друга и выказывать знаки уважения. После этого посетители заняли пять роскошных кресел из кедрового дерева, инкрустированных слоновой костью. Уадх Менех и Панезий устроились напротив на не менее роскошных сиденьях. Слуги принесли подносы, уставленные кувшинами с вином, пивом, маленькими хлебцами в меду и медными кубками, и принялись обслуживать гостей. Другие слуги взяли на себя заботу об их спутниках.

— Мы пришли спросить тебя, почтенный, соизволит ли госпожа регентша принять нас по нашей просьбе? — обратился Хумос к Уадху Менеху.

Тот придал своему лицу приветливое выражение.

Лицо Панезия осталось непроницаемым, он стоял неподвижно, будто его мумифицировали раньше времени.

— Регентша занята решением вопросов, связанных с наследованием. Она не может принять вас, несмотря на вашу просьбу. Возможно, мои высокочтимые гости согласятся сообщить мне, недостойному, причину своего визита. Тогда ваш покорный слуга, возможно, осмелится донести ваши слова до божественно мудрой регентши.

«Божественно мудрой» прозвучало слишком напыщенно — божественность была присуща только царю, живому богу, и его деяниям. Однако всем было известно, что происхождение регентши не было божественным. Но никто из высокопоставленных лиц не обратил внимания на это несоответствие.

— Мы пришли смиренно спросить, предполагает ли регентша своей властью восстановить культы наших богов в царстве и снова взять под свое покровительство все культы.

Иначе говоря, собирается ли она пустить их в Ахетатон. Уадх Менех был поражен. Возродить, вернее, основать в Ахетатоне культ Аписа или Амона! Он знал о недовольстве жрецов, но храм Амона или Хоруса в Ахетатоне! Менех слегка повернулся ко все еще невозмутимому Панезию и, немного поразмыслив, ответил:

— Мне неведомы высшие намерения божественной регентши.

Хумос бросил на своих соратников вопросительный взгляд. Аписхем — «Апис царствует» — очевидно, верховный жрец этого бога, сдержанно улыбался. Нефертеп устремил мрачный взгляд на Панезия — жрецы мгновенно поняли друг друга. Только верховный жрец культа Хатхор слегка шевельнул ногой. Короче говоря, внешне реакция жрецов никак не проявилась.

— Ни аудиенции, ни перспектив, — подвел итог Хумос.

Это было дерзостью, но Уадх Менех воздержался от выражения недовольства. Два писаря записывали этот обмен репликами — несомненно, Нефертити потребует представить ей краткое содержание беседы.

— Ну что ж, будем считать, что отсутствие ответа и есть ответ, — заметил Нефертеп.

Уадх Менех поднял обе руки.

— Мне остается только сказать, что к сделанному вами выводу следует проявить уважение, — произнес он.

Затем снова повернулся к Панезию, но тот словно в статую превратился.

— Мы намерены возродить наши храмы, — сообщил Хумос напоследок.

На этом аудиенция была окончена. Снова произошел обмен любезностями. Визитеры встали, Уадх Менех и Панезий тоже, слуги унесли блюда.

Часом позже один из писарей Хумоса отправился к Тхуту. Бывший распорядитель и Сменхкара ознакомились с описанием переговоров.

В царстве ничего не изменилось и ничего не изменится. Солнечный Диск Атон останется единственным богом, признаваемым властью в Ахетатоне, в этом искусственном анклаве, созданном умершим фараоном. Верования остального царства настойчиво и глубоко презирались.

Во время ужина Тхуту заявил своему высокому гостю:

— Господин, отныне ты единственная надежда всех униженных священнослужителей.