Музыка всегда меня завораживает. Вчера, например, я остановился на этом месте и не смог писать дальше, только лишь потому, что начал случайно проверять новые модные треки на интернете, в стиле funky house. Оказывается, сейчас это мой самый любимый стиль. Одну песенку я крутил около часа, по кругу, без передышек. Называется Sweaty Menu — потное меню. В тот вечер Оксана именно таким же образом меня заворожила. Она стучала спинкой кровати о подоконник, отбивая железный хауз ритм, и постепенно стала именно тем «потным меню» из вчерашней песенки. Ну-ка, еще разок послушаю… Точно, это именно о том, что происходило. Даже певица орет тем же полухриплым голосом точь-в-точь как Оксана, когда она кончила в первый раз.
А я не кончил, чему был сильно удивлен и отчасти горд. Видно, презерватив притупил ощущения. Оксана тяжело дышала, а я продолжал перебирать руками ее sweaty menu.
Эту компьютерную тематику навеяла моя нынешняя работа. В моей второй родине, Америке, жутчайший экономический кризис, а это значит, что все фотомодели и фотографы сосут лапу и ждут лучших времен. Просидев без заказов пару месяцев, я понял, что нужно спасаться, и занимаюсь теперь тем, что чиню компьютеры для правительства. Работаю в часе езды на электричке от Нью-Йорка — 2 часа в поездах каждый день. Городок называется Гринспук — полнейшая деревня. Люди в этом городе, как герои песни Питера Гебриэля: у них маленькие мысли, маленькие мозги, маленькие слова и маленькие дела. Тела, наоборот, большие. Несмотря на все это, городок считается одним из самых богатых в штате Нью-Йорк. Средний годовой доход его жителя около 100 000 $, средний капитал — полмиллиона баксов на человека. Внешне, впрочем, деревня деревней.
Экономический кризис породил два вопроса: что я делаю в этой стране и чем мне заняться в те 2 часа, которые я провожу в электричке ежедневно. Ответ на последний вопрос пришел неожиданно — теперь я пишу в поезде эту книжку на айфоне и посылаю написанное как имейлы самому себе.
Оксана продолжала скакать на мне в позиции всадника без головы, поэтому я и задумался. Волосы у нее были заплетены в косички и уложены на голове таким же образом, как у нынешнего премьер-министра Украины Юлии Тимошенко. Может, в связи с этим я неровно дышу, когда вижу Юлю на фотографиях или по телевизору. Оксана прыгала на мне так мощно, что у меня слегка сбивалось дыхание. Иногда она ловила меня на выдохе, и я пару раз закашлялся.
Как-то незаметно мы перешли на второй раунд. По-моему, она даже не слезла с коня, а просто посидела тихо минутку, отдуваясь, пока я не потянулся рукой к свежепобритому ежику. Половая щель у Оксаны была грубой и незатейливой — простой деревенской работы. Все было на месте: ничего лишнего, но и никаких наворотов. Я неуверенно поковырялся в ней, все вокруг да около, но достаточно скоро мне это наскучило, и я перешел на грудь. Сиськи были той же марки, что и пуся — made in Челябинский Тракторный. Мощно, просто, но без затей. Никаких тонких лекал, неожиданных кривых — простая работа токаря третьего разряда, в некоторых местах слегка с похмелья. Правда, кожа была отличная. Я неравнодушен к хорошей коже. Загорела она в своей Флориде неплохо. Все портили две большие горизонтальные складки на животе. Они уверенно отделяли верхнюю часть ее туловища от нижней, ясно показывая экватор ее тела. Эти два бугра жира также вполне недвусмысленно отделяли Оксану от женщин первого сорта. Мой голодный папарацци терялся каждый раз, когда я останавливал свой взгляд на этих переспевших накопителях энергии. Но, если закрыть глаза, ощущения были не так уж плохи.
На второй палочке Оксанка разошлась сильнее, и кровать начала жалобно поскрипывать от перегрузок. Весь мой футон шатался, словно флоридские пальмы во время тропического урагана. Как любой ширпотребовский американский футон, мой состоял из черной железной рамы, которая привинчивалась большими черными болтами к сваренным из труб спинкам — одна у изголовья, вторая у ног. На раму набрасывалась решетка, а на нее — затянутый в чехол матрас. Это был последний день здоровой жизни моего футона. На следующий день он станет инвалидом и будет частично рассыпаться после каждой удачной культурной программы.
Оксана подпрыгивала все выше и распалилась не на шутку. Ее раскаленные колени сжимали мои бока, мощный зад хлопал по яйцам, а два толстых кулака свернули простынь в жгуты и уже подбирались к чехлу от футона.
За окном спальни простирался необыкновенной красоты пейзаж, к которому я уже привык и был равнодушен. Но это не относится к тем женщинам, которые посетят мою студию в будущем. Все они восхищались видом из моего окна, и первое, что делали, зайдя в мою квартиру, это бежали к окну в большой комнате.
Мой дом находится на Ист Ривер, прямо на набережной этой известной всему миру речки. Окна выходят на Квинс Бридж, или Мост 69-й Улицы. Слева от моста тянутся черно-коричневые зубцы Манхеттена. Справа от него простирается Квинс. За мостом, дальше на север, вдоль реки, расположен Рузвельт Айленд, а потом Бронкс. Это вид из окна на сто миллионов.
Оксана имела меня лицом к окну. Оранжевые всплески заходящего солнца бились в ее узеньких, заплывших жирком глазах. Остатки слюны на нижней губе тоже отражали маленькие солнечные зайчики. Отблески заходящего солнца играли на загорелой коже и золотили волосы, уложенные а-ля Юлия Тимошенко.
Тогда я еще не знал, что в мире существует госпожа Тимошенко. А она уже успела побывать в вице-премьерах и тюрьме, и в момент, когда Оксана сосала мой член, Юля уже имела свою партию, названую ее именем, и практически возглавляла оппозицию.
В то время я был настолько оторван от действительности, что даже не знал, кто в в данный момент президенствует в России. Принципиально избавившись от телевизора, я не читал газеты и не смотрел новости на интернете. В пьяных разговорах в Стакане мелькали какие-то имена: Ельцин, Черномырдин, Ющенко, Путин, Янукович, Собчак. Мне они ничего не говорили, и одно время я даже был уверен, что Янукович — это или заместитель, или преемник Ельцина.
Оксана же совсем разошлась, в то время как я размышлял о политике, средствах массовой информации и необходимости накатить еще рюмочку виски. К тому времени виски — как шотландское, так и американское — уверенно победило всех других претендентов на мой желудок. Отказавшись от вина и перейдя на неразбавленный вискарь, запиваемый пепси-колой, я практически излечился от начинавшейся язвы желудка. Заработал я эту полуязву разводясь с женой — очень сильно переживал. Тогда же, кстати, я в последний раз посетил врачей. После того как третий доктор подряд полез мне затянутой в перчатку рукой в жопу, вместо того, чтоб лечить желудок, я с докторами надолго прекратил отношения. Сейчас, если все-таки решусь и пойду на постоянную работу в Гринспук, у меня опять появится медицинская страховка. Это серьезный соблазн. Я наверняка не удержусь и явлюсь к докторам на проверку, и 99 шансов из 100, что первый же доктор сразу полезет ко мне в жопу.
Да, Оксана… Никак не могу на ней сконцентрироваться, точно как в тот вечер. Видно, она меня все-таки плохо любила. Хотя очень мощно. Кровать уже не скрипела, кровать хрюкала. Ножки шатались и подкашивались. Во время одного из прыжков мой футон хрюкнул в последний раз, и угол рамы сорвался с болта. Потом оказалось, что болт просто перетерся. Рама перекосилась и легла одним углом на пол.
Оксана не останавливалась. Она доимела меня под этим диким углом и все-таки кончила, сжимая и разжимая колени от удовольствия. У меня в этот момент создалось ощущение, что она всасывает и выдавливает меня из своей половой ватрушки, так мощно она двигала ногами, приклеившись ко мне всем своим липким пахом. Она что-то тихо шептала своей девочке, восстанавливая дыхание.
Было жарко, и пот стекал струйками по ее лицу. При большом воображении можно было представить, что она плачет от радости. Похоже, мои мучения кончились. Я лежал на спине, отдуваясь, и подводил итоги вечера. Отсутствие Оксаны на моем животе вызвало отлив крови от нижней части тела, и мозг активно заработал.
