Синклер в шутку поклонился ей, но у него это получилось настолько безупречно, что сделало бы честь любому джентльмену.

– Если хватает времени и настойчивости, то даже дикарь может научиться подражать тому, кто лучше.

– Как Йен Хепберн? Судя по тому, что вы говорили в церкви, он был одним из таких лучших в университете?

– Это было время, когда он, возможно, считал себя моей ровней. Но тогда он знал меня только как своего дорогого друга Сина. Однажды его дядюшка сообщил ему, что я – немытый, мерзкий Синклер с грязью под ногтями и перепачканными в крови руками, и он больше не захотел иметь со мной ничего общего.

– С тех пор как я сама несколько часов назад вас узнала, мне не в чем его упрекнуть.

– Да, девочка! – похлопал по своей груди Синклер. – Своим маленьким острым язычком ты пронзила меня в самое сердце. Неужели в твоей душе нет ни капли жалости к абсолютно невежественному шотландцу?

Эмма надеялась уберечься от необыкновенного влияния, которое оказывал на нее его бархатистый рокочущий акцент.

– Мое имя не девочка! – вскочила она на ноги. – Меня зовут Эммалина. Или мисс Марлоу, если вы достаточно воспитанны, чтобы соблюдать все тонкости общества. Мой отец – баронет, представитель мелкопоместного дворянства.

– Такой благородный, что готов продать свою дочь покупателю, предлагающему самую высокую цену? – фыркнул Джейми, сложив руки на груди.

– Единственному покупателю, – тихо заметила Эмма, вздернув подбородок и не собираясь пасовать перед его язвительным замечанием.

Подобное признание застало Джейми врасплох. Девушка была стройная и гибкая, как тростинка, с маленькой грудью, но при этом необыкновенно женственна. Если бы она родилась и выросла на этой горе, одурманенные поклонники выстраивались бы рядами, чтобы упасть к ее ногам.

– И не надо лепить из моего отца образ жадного злодея из готической мелодрамы, – добавила Эмма. – Почем вам знать, может, я по уши влюблена в графа.

– А я, может быть, король Шотландии, – расхохотался Джейми и позволил себе окинуть Эмму пристальным взглядом. – Существует только одна причина, по которой такая женщина, как ты, выйдет замуж за такой рассыпающийся старый мешок костей, как Хепберн.

– Вы похитили меня всего лишь несколько часов назад. – Эмма подбоченилась. – Как вы можете брать на себя смелость утверждать, что я за женщина?

Синклер даже сам не сразу понял, что он делает. Он шагнул к Эмме и загрубевшими костяшками пальцев провел по удивительно нежной коже щеки. Он никогда не принадлежал к тому типу мужчин, которым нравятся задиристые женщины, но в этой колкой на язык девушке было что-то такое, что пробудило в нем желание прикоснуться к ней, добиться от нее хоть какой-то реакции, пусть даже во вред себе.

– Я знаю, что ты все еще молода и хороша собой, – прижавшись к ее уху губами, прошептал Джейми, – поэтому тебе в постели нужен настоящий мужчина.

Внезапная дрожь, которая не имела никакого отношения ни к страху, ни к резкому ветру, пронзила тело Эммы. Когда Джейми отшатнулся назад и заглянул в ее лицо, она с полуоткрытыми дрожащими губами подняла на него широко распахнутые темно-синие глаза, в которых отражалась восходящая луна.

Испугавшись, что не устоит перед ее невольным приглашением, Джейми отвернулся и пошел, настроившись принести ей скатку с постелью и забыть о ней на ночь.

Но ее следующие слова заставили Синклера замереть на месте.

– Вы ошибаетесь насчет моего отца, сэр. Это не он корыстолюбив. Это я.

Джейми медленно повернулся, прищурился, чувствуя, как осторожность, сковавшая позвоночник, покидает его. Такое беспокойное чувство он много раз переживал прежде, обычно буквально за несколько секунд до того, как попасть в засаду бродячих банд наемных стрелков Хепберна.

В ее позе не было больше ни отчаяния, ни страха. Наоборот, всем своим видом Эмма демонстрировала непокорность. Ее голос звучал ровно, а глаза были холодными, как серебристый лунный свет, играющий на ее высоких веснушчатых скулах.

– Даже самому обыкновенному бандиту, как вы, несомненно, должно быть, известно, что большинство женщин продадут не только свои тела, но и души, чтобы выйти замуж за такого богатого и влиятельного человека, как граф. Как только я стану графиней, у меня будет все, чего только может пожелать женщина: дорогие украшения, меха, земли и столько золота, что за всю жизнь я вряд ли смогу его потратить или пересчитать. И обещаю вам, что не буду испытывать недостатка мужчин в своей постели, – добавила Эмма, презрительно вздернув голову. – Как только я рожу ему наследника, уверена, граф не станет жалеть расходов на сезон в Лондоне и на здорового молодого любовника… или двух.

Прежде чем сказать что-то, Джейми долго в задумчивости смотрел на нее.

– Меня зовут не сэр, мисс Марлоу. Мое имя – Джейми.

С этими словами Синклер повернулся и ушел, оставив ее хрупкую фигурку бороться с резким ветром.

«Джейми, – подумала Эмма. – Какое безобидное имя для такого опасного человека».

Когда луна достигла вершины небесного свода и начала медленно опускаться, Эмма поглубже зарылась в гнездо из колючих шерстяных одеял, которые принес ей Синклер. На них остался его запах, и от этого она лишь острее ощутила свое мучение.

Для ее утонченного носа сильный запах мускуса с примешивающимися земными ароматами кожи, дыма костра и лошади должны были быть неприятны. Большинство знакомых ей мужчин, включая отца и всех джентльменов, с которыми она встречалась за три сезона в Лондоне, скрывали свои естественные запахи под удушливым слоем туалетного мыла и цветочных одеколонов. Можно было задохнуться, входя в зал для приемов и балов, переполненный щеголями, обильно надушенными самыми популярными душистыми водами с запахом меда или розы. Экзотический запах Синклера нисколько не оттолкнул Эмму, наоборот, она поймала себя на том, что глубоко вдыхает его, чтобы он проник в легкие, как будто обладал силой согреть ее продрогшее тело.

Эмма повернулась. На холодной твердой земле было так же неудобно, как на выступе скалы. Всякий раз, когда она шевелилась, находился какой-нибудь камень или ветка, который втыкался в ее нежную кожу. Да и не спала она вовсе, потому что рядом с ней, всего в нескольких шагах, спали опасные люди. И все это происходило в дикой местности Шотландии.

Но даже пьяный храп не мог заглушить полностью эхо ее собственного насмешливого голоса: «Я уверена, что граф не станет жалеть расходов на сезон в Лондоне и на здорового молодого любовника… или двух».

Эмма громко застонала и натянула одеяло на голову, размышляя, что это на нее нашло. Она умудрилась пережить искусственное веселье родителей и притворную зависть сестер по поводу ее бракосочетания с графом, так почему же мнение незнакомца о ней оказалось таким унизительным для ее гордости?

Почему-то пока она стояла там, в лунном свете, под холодным оценивающим взглядом Синклера, казалось, что пусть он лучше считает ее жадной до денег женщиной, а не жертвенным ягненком, смиренно шествующим к своей смерти. Пусть он лучше не выносит ее, чем жалеет. На несколько драгоценных секунд она почувствовала себя сильной и влиятельной, хозяйкой собственной судьбы.

Теперь же она чувствовала себя ужасно.

Она, наверно, могла бы сдержаться, если бы он не продолжал называть ее девочкой. Это выводило ее из себя. Из его уст благодаря бархатистой картавости произношения это слово звучало скорее как ласка, чем как фамильярное оскорбление. И это заставило ее самым отчаянным образом установить между ними дистанцию, хотя бы даже просто настаивая на том, чтобы он признал ее социальное превосходство, называя мисс Марлоу. Скорее всего он рассмеется ей в лицо, если узнает, что ее благородный отец находится на расстоянии одной фляжки бренди и одной неудачной партии за карточным столом от долговой тюрьмы.

Пока Эмма пыталась сделать из одеяла что-то наподобие подушки, его слова все время звучали у нее в голове. По телу прокатилась новая волна дрожи, когда она вспомнила, как загрубевшие костяшки его пальцев с обезоруживающей нежностью коснулись ее щеки. Его хриплый шепот навеял таинственные и соблазнительные образы того, что мужчина может делать с ней в постели. И эти образы не имели ничего общего с той неприятной обязанностью, о которой ей поведала мать. Даже сейчас от одних только воспоминаний об этом у нее забурлила кровь в венах, изгоняя озноб из продрогших костей.