– Простите, что нарушил такой волнительный момент, – не испытывая ни малейшего угрызения совести, сказал незваный гость и натянул поводья, подняв лошадь на дыбы. – Вы же понимали, что я не смогу не засвидетельствовать свое почтение по такому знаменательному поводу. Должно быть, мое приглашение затерялось на почте.

– Единственное приглашение, которое Синклер может получить от меня, – потряс дрожащим кулаком в сторону всадника граф, – это приказ из магистрата об аресте и свидание с палачом.

В ответ на угрозу незнакомец озадаченно выгнул бровь:

– А я так надеялся, что в следующий раз открою дверь этой церкви на твоих похоронах, а не на еще одной церемонии бракосочетания. Но ты всегда был старым распутным козлом. И мне следовало знать, что ты не сможешь устоять перед соблазном купить еще одну невесту, чтобы согреть свою постель.

Впервые за все это время насмешливый взгляд незнакомца метнулся к Эмме. Но даже этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы вспыхнули ее бледные щеки. В его словах присутствовала неоспоримая и убийственная правда.

Йен Хепберн снова встал между ними, и Эмма почувствовала облегчение.

– Ты можешь насмехаться над нами и притворяться, что мстишь за своих предков, как делаешь это всегда, – презрительно ухмыляясь, сказал Йен, – но любой здесь знает, что Синклеры всегда были всего лишь обыкновенными головорезами и ворами. Если ты и твои бандиты пришли лишить гостей двоюродного деда ювелирных украшений и кошельков, тогда почему, черт возьми, тебе не заняться этим и перестать попусту тратить слова и наше время?

Жених Эммы с удивительной энергией метнулся вперед, едва не сбив ее с ног.

– Я не хочу, чтобы внучатый племянник принимал участие в моих сражениях. Я не боюсь такого дерзкого щенка, как ты, Джейми Синклер, – заворчал граф, проходя мимо племянника и потрясая сжатым костлявым кулаком. – Делай что хочешь, я тебя не боюсь!

– О! А я пришел не за тобой, старикашка! – Ленивая улыбка коснулась губ незнакомца, и он, достав из-за пояса килта блестящий черный пистолет, указал им на белоснежный лиф свадебного платья Эммы. – Я пришел за твоей невестой.

Эмма пристально всматривалась в холодные зеленые глаза незнакомца поверх дула пистолета, и в ее голову вдруг пришла мысль, что, оказывается, существует кое-что похуже брака с трясущимся стариком. Густые темные ресницы, обрамляющие эти глаза, ничуть не скрывали невысказанной угрозы, блиставшей в их глубине.

При виде пистолета, направленного на грудь Эммы, ее мать прикрыла рукой рот, чтобы заглушить вырвавшийся крик. Элберта и Эдвина уцепились друг за друга, на одинаковых шляпках дрожали букетики шелковых фиалок, а голубые глаза расширились от ужаса. Эрнестина судорожно искала в сумочке нюхательную соль.

Отец Эммы вскочил на ноги, но так и не сделал ни одного шага. Казалось, что какая-то сила, более мощная, чем самозабвенная любовь к дочери, пригвоздила его к месту.

– Послушайте, – рявкнул он, уперев руки в спинку передней скамьи, – что вы этим хотите сказать, черт возьми?

Священник отступил к алтарю, умышленно отдаляясь от Эммы, граф опустил сжатый кулак и медленно, еле волоча ноги отодвинулся назад. Теперь между сердцем Эммы и заряженным пистолетом не осталось никакой преграды. Судя по выжидающей тишине, повисшей среди гостей церемонии, Эмма с Синклером, видимо, превратились в двух главных героев. Эмма подумала, что ей надо как-то отреагировать на происходящее. Наверно, она должна упасть в обморок, разразиться слезами или хорошенько умолять незнакомца сохранить ей жизнь.

Она понимала, что скорее всего именно этого от нее ждут все присутствующие. И это придало ей мужества подавить собственный пробуждавшийся страх, встать прямо и, вздернув подбородок, с дерзким блеском в глазах встретить безжалостный взгляд незнакомца. Она изо всех сил вонзила ногти в букет, чтобы скрыть отчаянную дрожь в руках, выжимая из хрупких цветов слабый запах вереска. На какую-то неуловимую долю секунды в холодных зеленых глазах незнакомца промелькнуло не то удивление, не то восхищение.

Йен Хепберн с горящими презрением глазами прошагал мимо деда и на безопасном расстоянии остановился перед всадником.

– Значит, теперь ты опустился до осквернения церкви и угроз застрелить беспомощную безоружную женщину. Думаю, что ничего другого ожидать от такого ублюдка, как ты, Син, не стоит, – добавил он, прошипев его уменьшительное имя так, словно это было самое мерзкое словечко.

Синклер бросил короткий взгляд на Йена:

– В таком случае ты не должен быть разочарован, а, друг?

– Я тебе не друг! – выкрикнул Йен.

– Не друг, – тихо согласился Синклер, и в его голосе послышались нотки не то горечи, не то сожаления. – Полагаю, ты никогда им не был.

– Ты – живое доказательство того, что одной учебы в Сент-Эндрюсе[1] недостаточно, чтобы из горной крысы превратиться в джентльмена! – Даже отступая, граф держался с вызывающей наглостью. – Твой дед, должно быть, ужасно злится, осознав, что твоя учеба в университете оказалась пустым расточительством его драгоценных монеток, которые его разношерстная банда явно украла из моих сундуков!

– Я бы не стал называть это расточительством. – Оскорбления графа, казалось, вовсе не обескуражили Синклера. – Если бы я не поехал в Сент-Эндрюс, здесь я, возможно, никогда бы не познакомился с вашим очаровательным племянником. – Услышав эти слова, Йен сверкнул глазами в его сторону. – Но могу вас заверить, что обязательно передам ваш привет деду, когда в следующий раз его увижу.

Значит, этот разбойник какое-то время жил среди культурных людей. Именно поэтому самые грубые звуки в его произношении сгладились, сделав его голос опасно бархатистым и музыкальным.

– И что же ты, самонадеянный молокосос, собираешься сделать? – потребовал граф. – Ты приехал, чтобы ускорить свое неизбежное путешествие в ад, хладнокровно убив мою невесту перед алтарем в церкви?

Эмма с тревогой отметила, что ее преданного жениха подобная перспектива не особенно испугала. С его титулом и богатством ему будет довольно просто купить другую невесту. Эрнестина с Элбертой достаточно взрослые для замужества. Возможно, соглашение о выплате графом долгов отца останется в силе, если он предложит ему выбор между двумя дочерьми и церемония продолжится не прерываясь.

Но конечно, сначала они уберут следы ее крови.

Эмма глупо хихикнула. Получается, что она не упала в обморок и не стала умолять сохранить ей жизнь только для того, чтобы скатиться до истерики. Только сейчас она осознала, что действительно может умереть в руках этого безжалостного незнакомца: невинная невеста, никогда не знавшая настоящей страсти или нежных прикосновений любовника.

– В отличие от некоторых, – с подчеркнутой вежливостью начал Синклер, – у меня нет привычки убивать невинных женщин. – По его губам скользнула нежная улыбка, но она была опаснее любой насмешки или сердитого взгляда. – Я же сказал, что пришел за твоей невестой, Хепберн, а не убить ее.

Эмма поняла его намерение за секунду до всех остальных гостей в церкви. Это читалось по его квадратному небритому подбородку, напряжению, которое волной прокатывалось по его мускулистым бедрам, по тому, как его сильные руки держали потертые поводья.

Но Эмма стояла на месте, словно приросла к каменной плите, парализованная грубой решительностью его прищуренного взгляда.

Казалось, что все случилось в один миг. Синклер вонзил свои каблуки в бока лошади. Животное рвануло вперед, дико выкатив глаза и раздувая ноздри. Лошадь неслась по центральному проходу церкви прямо на Эмму. Ее мать издала леденящий кровь крик и упала без чувств. Священник нырнул за алтарь, его черные одежды развевались у него за спиной, как крылья ворона. Эмма закрыла лицо руками, приготовившись быть затоптанной копытами огромного животного.

В последнюю секунду лошадь круто свернула влево, а Синклер сильной рукой подхватил Эмму за талию, поднял и положил ее на живот на свои колени, словно она весила не больше мешка червивой картошки. Эмма все еще пыталась отдышаться, а Синклер уже круто развернул лошадь. Копыта лошади взметнулись в воздух. Эмма судорожно вздохнула, абсолютно уверенная, что это ее последний вздох, ведь лошадь непременно опрокинется назад и сбросит их обоих.