— Что тут, черт возьми, творится?!

Вопрос лорда Гомфри словно бы стегнул ее кнутом.

— Н-ничего.

Он решительным шагом приблизился к ней и одним рывком поднял на ноги. На лице его не осталось ни кровинки, нижняя губа опухла и треснула, на щеках проступили разноцветные гематомы. Характер у графа был такой же скверный, как и моральные устои: он сам напросился на драку, из которой не мог выйти победителем, а теперь искал повод для такой, где перевес был бы на его стороне.

— Если бы я хотел выйти в свет с плаксой, то подобрал бы какую-нибудь соплячку на улице за один шиллинг. Ты же обошлась мне куда дороже.

Он достал носовой платок и презрительно швырнул его Джулиане.

— На, вытрись. И волосы причеши. Все тебя ждут, и я не позволю тебе показаться в таком виде.

Джулиана послушно промокнула уголки глаз. Отвернувшись от графа, она деликатно высморкалась, после чего спрятала платок в ридикюль. А потом раскрыла ладонь и скорбно воззрилась на перышко, брошенное Сином. Повинуясь неведомому импульсу, она отправила перо вслед за платком и резко стянула завязки ридикюля.

Повернувшись, она заметила на стене напротив узкое прямоугольное зеркало. Оно послужило поводом, чтобы отойти от лорда Гомфри, — надо было привести прическу в порядок.

На отражение свое она посмотрела хмуро. По женщине в зеркале было видно, что она недавно страстно целовалась: губы покраснели и припухли. Пытаясь вырваться из объятий Сина, она потеряла несколько заколок; пришлось подобрать выбившиеся пряди.

— Ты рассказала Синклеру о нашем уговоре?

Он подошел к ней сзади, отразившись в том же зеркале.

— Нет. А зачем? По-моему, я вынесла достаточно унижений за один вечер.

— Нет, недостаточно, — возразил он, поглаживая ее шею и плечи. — Зачем ты позволила ему себя поцеловать?

— Я не позволяла, — твердо ответила она.

Лорд Гомфри с силой швырнул ее о стену, и позолоченная рама врезалась в ее правую щеку раньше, чем она успела закричать. Схватив ее за волосы, он заставил ее взглянуть назад, словно стремясь переломить. Зеркало сорвалось и рассыпалось в осколки у их ног.

— Никогда мне больше не ври, леди Джулиана! — Граф провел рукой по напрягшимся мускулам ее шеи. — Последствия будут не из приятных.

Боковым зрением Джулиана заметила лорда Чиллингсворта, чуть отодвинувшего занавес и исподтишка наблюдавшего за ужасной сценой. Давно ли он там стоял? Какая, впрочем, разница. Тогда как лорд Сейнтхилл любезно предложил ей свои услуги, друг его, лорд Чиллингсворт, скорее аплодировал бы извергу Гомфри.

Джулиана предпочла не замечать его нахальной ухмылки.

— Простите, если помешал, — вежливо начал Чиллингсворт, — я уже собирался уходить. У меня сложилось впечатление, что мне лучше вернуться на свое место более, так сказать, традиционным способом.

— Идемте, миледи, — сказал лорд Гомфри, подхватывая ее под руку. — Нам тоже следует вернуться. — А подлому лорду он сказал следующее: — Передайте Синклеру, что я в восторге от его вкуса. — Чиллингсворт проводил Джулиану масляным взглядом. — Скажите, что я с нетерпением жду исполнения всех моих плотских капризов, включая самые дерзкие, и благодарю его за то, что у меня появилась такая возможность.

— Непременно передам, — вполголоса заверил его лорд Чиллингсворт.

Джулиана взглянула на него напоследок, но он не задержал колыхнувшуюся на место кулису и оставил девушку графу на растерзание.

Несколько часов спустя лорд Гомфри уже ехал домой, созерцая свое новейшее приобретение. Именно так ощущала себя Джулиана — обновкой, пешкой, которую можно использовать и отбросить прочь. Сначала матери вздумалось во что бы то ни стало выдать дочерей замуж, чтобы облегчить свою ношу, потом Син совратил ее по прихоти своей злобной сводной сестры, а теперь она досталась очередному эгоисту в качестве трофея.

Глядя в окошко дилижанса, она пыталась вообразить свое будущее, и оно представлялось ей таким же мрачным, как улицы Лондона.

— Чудесный выдался вечерок! — позлорадствовал Гомфри. Он сидел напротив нее, закинув длинные ноги на ее скамью; грязные подошвы его ботинок задевали ее левое бедро.

— Вы не производили впечатления довольного человека, когда лорд Синклер расквасил вам нос.

Лорд Гомфри машинально притронулся к носу и насупился.

— Напрасно ты так часто упоминаешь Синклера. Если твоя собственная шея тебя не волнует, подумай о матери и сестрах.

Как ни досадно было это признать, граф был прав. Глупо было его провоцировать.

— Я ни в коем случае не хотела вас обидеть, милорд. Просто констатировала факт. Я действительно не понимаю, как вы можете считать «чудесным» вечер, окончившийся дракой с лордом Синклером.

Этим кротким извинением ей удалось умаслить его. Она даже увидела проблеск его белоснежных зубов в полумраке кареты. Он подался вперед и похлопал ее по коленке.

— Может, Синклер и действовал по наущению леди Гределл, но и своего не упустил. Он, должно быть, рассчитывал лакомиться тобой еще какое-то время, иначе с чего ему было злиться из-за того, что я тебя переманил? — Граф чуть ли не пел от удовольствия. — Вероломный удар, который я ему нанес, стоил небольшого кровопролития.

Джулиана откинулась на спинку сиденья и погрузилась во мглу. Последняя надежда вернуться сегодня домой умерла, когда она услышала, что граф велит кучеру ехать в особняк Гомфри.

Судя по всему, он вознамерился украдкой изменить условия своего соглашения с маркизой и был этим очень доволен.

По-прежнему злясь на Сина, граф решил отомстить ему, уложив Джулиану в свою постель. Сама мысль, что он может лишить маркиза чего-либо ценного, почему-то несказанно радовала лорда Гомфри.

Безвольно прикрыв веки, она наблюдала за уличной кутерьмой сквозь вуаль своих густых ресниц. Единственным мужчиной, познавшим ее тело, был Син. Поначалу она пугалась тех отзвуков, что он с легкостью пробуждал в ее теле, но вскоре научилась наслаждаться плотской любовью.

Интересно, все ли любовники одинаковы?

Смогут ли прикосновения лорда Гомфри разжечь в ней тот же огонь? Сможет ли граф заставить ее забыть соленый вкус плоти Сина, который она изведала, облизывая ему соски? Забыть запах его возбуждения, низкий блаженный хрип, который вырывался из его горла, когда семя покидало тело? Грудь сковывала нестерпимая боль, стоило ей вспомнить о предательстве Сина, об исполненных ненависти словах, которыми они бросали друг в друга.

Неужели все это была игра, неужели все то, что они испытали вместе, не имело для него никакого значения?

Джулиана готова была продать душу, чтобы узнать истину.

— Ты уснула. — Лорд Гомфри коснулся ее плеча властно, но в то же время, как ни странно, с нежностью. — Мы приехали, миледи.

Когда она вышла из кареты, он накинул ей на плечи манто и повел к двери.

— Вас не волнует?.. — Она тут же прикусила губу и пожалела, что заговорила об этом.

— Что меня не волнует? — Граф отворил дверь и пригласил ее пройти внутрь. — Ты, наверное, еще не до конца очнулась ото сна. Ты еще грезишь, дорогуша?

— Нет. Уже не грежу.

Она стояла во мраке, дрожа всем телом, и слушала, как лорд Гомфри запирает замки. Затем он прошел вперед — вероятно, чтобы зажечь свечу или лампу.

— Если ты хочешь что-то у меня спросить, спрашивай.

Чиркнула спичка — и свечка ожила трепетным огоньком. Она не сводила глаз с этого огонька.

— Вас не волнует, что Син опередил вас?

Лорд Гомфри хмыкнул в кулак. С серебряным подсвечником в руке он подошел к ней, купая ее лицо в отсветах огня. На губах его играла улыбка.

— Твоя наивность совершенно очаровательна, Джулиана. Ты притворяешься или тебе действительно удалось сберечь простодушие после всех тех гадостей, которые Синклер вытворял с твоим усладительным телом? — Граф взял ее за руку и поцеловал в висок. — Отвечаю на твой вопрос: нет, меня не волнует, что Син переспал с тобой первым. Осознание того факта, что он по-прежнему тебя хочет, но не может получить, поможет сделать наше сношение еще слаще.