Сначала я пошла в южном направлении по дороге, идущей вдоль берега, но потом она повернула в глубь острова, к Уйесаунду. Я сделала крюк, обошла холм Буррагарт и направилась в Лундавик, к развалинам церкви Святого Олафа. Построенная в двенадцатом веке, она была одной из немногих древнескандинавских церквей, руины которых еще остались на островах. Это место очень популярно среди туристов, в основном из-за изумительного вида, который открывается оттуда на пролив Блумалл и остров Йелл. Однако в тот день я была там совершенно одна. Обойдя развалины церкви, я остановилась. Внизу был залив Лунда Вик. Ветер стих, но море по-прежнему было неспокойным. Штормовые волны разбивались о берег и откатывались назад. Ходить под парусом в такую погоду было небезопасно, да я и не испытывала ни малейшего желания снова оказаться в лодке.

Вокруг меня были сотни морских птиц, которыми всегда славились Шетландские острова. Моевки, олуши, глупыши, крачки и поморники сидели на камнях, пикировали со скал и парили в воздухе. Они летали вокруг меня и оглашали воздух пронзительными криками. Я вертела головой, наблюдая за тем, как нарастает их возбуждение. Когда же оно достигло кульминации, птицы, парившие надо мной, почти одновременно спикировали к заливу и набросились на косяк песчанок, которых штормом вынесло на мелководье. В сплошном вихре перьев невозможно было ничего разобрать.

Мне захотелось кофе, и я уже задумалась, хватит ли у меня сил добрести до кофейни в Уйесаунде, как вдруг буквально в десяти метрах от дороги заметила вертикально стоящий, немного покосившийся камень. Он был примерно трех с половиной метров в высоту и, порос бледно-серым лишайником. Мне стало любопытно, и я подошла. У меня не было какой-либо определенной цели, скорее я просто хотела убить время. Камень был гладким – если не считать вырезанных на нем знаков. Я не знала этих знаков, но они показались мне знакомыми. Я совершенно точно видела их в книжке о древнескандинавской письменности, которую Дана взяла в библиотеке. Руны. Правда, я отнюдь не была уверена в том, что хочу и дальше заниматься этим делом, но в тот момент мне было гораздо легче думать о рунах, чем о Дункане.

Я снова отправилась в путь. Десять минут спустя зазвонил мой мобильный. Это была Дана.

– Я слышала о несчастном случае с лодкой. Как у тебя дела?

– Нормально, – автоматически ответила я, так как подобный вопрос предполагает именно такой ответ, верно? – Но как ты могла узнать?

В трубке раздался треск, и я остановилась. Связь снова наладилась.

– …в участке увидела отчет береговой охраны. Послушай, может быть, тебе нужна помощь? Хочешь, я приеду?

Я была тронута. Мне очень хотелось, чтобы она сейчас была рядом, но я понимала, что это чистой воды эгоизм. У Даны чересчур много работы, чтобы все бросать и нянчиться со мной. Я зашагала дальше.

– Спасибо, за мной здесь хорошо присматривают. Есть какие-то новости?

– В общем-то да. Я бы позвонила тебе в любом случае. Ты сейчас можешь разговаривать?

Я оглянулась по сторонам, увидела удобный камень и плюхнулась на него.

– Конечно. Я тебя внимательно слушаю. Правда, связь может оборваться в любую минуту.

– Я еще раз поговорила с лечащим врачом Мелиссы Гээр. Хотела перепроверить кое-что из того, что он мне рассказал в первый раз.

– И что?

– Он сказал, что хотя опухоль Мелиссы определенно нужно было обследовать, он не особенно встревожился, когда обнаружил ее, предполагая, что в самом худшем случае это окажется злокачественное образование на очень ранней стадии развития. Он сказал, что был потрясен, когда услышал о скоропостижной смерти Мелиссы. Он, конечно, не сказал прямо, что такое невозможно, но у меня создалось впечатление, что он недвусмысленно намекает именно на это.

Ветер усиливался, и я подняла воротник куртки.

– Хочешь знать, что я думаю по этому поводу?

– Конечно, – нетерпеливо сказала она. – Что ты думаешь?

– Это, конечно, был бы не совсем обычный случай, – начала я. – Такое случается очень редко, но все же случается. Возможно, она не сразу заметила опухоль, и та спокойно разрасталась в течение довольно длительного времени, прежде чем Мелисса пошла на прием к своему лечащему врачу. А врач мог просто недооценить опасность.

– То есть такое возможно?

Мне стало зябко. Чтобы не замерзнуть окончательно, я встала и снова зашагала по дороге.

– Да. Теоретически такое возможно.

Она попросила меня еще раз повторить то, что я сказала. Потом связь прервалась, но почти сразу восстановилась.

– Что тебе удалось выяснить насчет Стивена Гээра?

– Вчера я заехала к нему домой. Славное местечко. Познакомилась с его новой женой и ребенком, который якобы у нее от первого брака.

– Ну? – нетерпеливо сказала я. В ее словах явно был какой-то подтекст, но пока я не могла понять, к чему она клонит.

– Это маленький мальчик. Ему почти два года. Зовут его Коннор Гээр. Стивен официально усыновил его.

– Ну и молодец. А…

– Мальчик удивительно похож на своего отчима. И они очень близки.

Я все еще не могла понять, к чему она мне все это рассказывает. Мне не было никакого дела до семейной жизни Стивена Гээра. Сейчас меня гораздо больше беспокоила моя собственная. Точнее, ее отсутствие.

– У него ярко-рыжие волосы, очень красивая светлая кожа и тонкие черты лица. С другой стороны, его мать – смуглая брюнетка.

На этот раз до меня дошло.

– Черт побери!

– Вот-вот, и я о том же.

В трубке снова раздался треск. Я не была уверена, что Дана меня слышит, но на всякий случай пообещала перезвонить ей вечером из дому и продолжила путь в Уйесаунд, который представлял собой плотное скопление домов на берегу небольшой бухты.

Кофейню я нашла довольно быстро. За одним из столиков сидела пара туристов-хайкеров, за другим – какой-то мужчина в деловом костюме. Три остальных столика были свободны, и я села за один из них. Пожилая женщина выглянула из-за двери, ведущей в служебные помещения, оглядела зал, судя по всему, не заметила меня и снова скрылась. Я достала из кармана куртки шариковую ручку, взяла одну из бумажных салфеток и начала чертить разные фигуры. Это помогало мне думать.

Коннор Гээр… Светлокожий мальчик двух лет от роду. Учитывая мою зацикленность на детях, не было ничего удивительного в том, что с той минуты, когда выяснилось, что убитая женщина незадолго до смерти родила, я постоянно думала о том, что же случилось с ее ребенком. Конечно, возможно, что он тоже умер. А если нет? Если он живет где-то в блаженном неведении, понятия не имея о том, что случилось с его матерью? Неужели Дана его нашла?

Но если Стивен Гээр растит своего собственного сына от Мелиссы, выдавая его за ребенка своей новой жены, то он совершенно точно имеет самое непосредственное отношение к смерти Мелиссы. Тут двух мнений быть не могло.

– Пишете кому-то из троу?

От неожиданности я подпрыгнула на стуле. Пожилая официантка стояла рядом с моим столиком и рассматривала салфетку. Я по памяти начертила на ней несколько рун с камня, который я обнаружила неподалеку от церкви Святого Олафа.

– А, это… – сказала я. – Это руны. Они высечены на камне рядом с заливом Лунда Вик.

Официантка кивнула.

– Ага. Знаки троу.

Я с трудом понимала, что она говорит. Шетландский диалект достаточно своеобразен, а местные жители еще и утрируют его, когда видят чужака.

– Простите, а кто такие троу? – спросила я.

Женщина ухмыльнулась, обнажив плохие зубы. Ее когда-то светлая кожа потемнела от постоянных ветров, а волосы напоминали сухую солому. Я бы дала ей все шестьдесят, хотя понимала, что она вполне может быть лет на пятнадцать моложе.

– Троу, – повторила официантка. – Серый народец.

Это было что-то новенькое.

– Я думала, что это руны. Руны викингов.

Женщина кивнула. Казалось, она потеряла интерес к моим рисункам.

– Ага. Говорят, они пришли сюда из Норвегии. Что вам принести?

Я заказала сэндвич и кофе, и женщина снова скрылась в кухне. Троу? Может быть, тролли? Я записала незнакомое слово так, как его услышала. Мне никогда прежде не доводилось слышать ни о каких троу, но это могло оказаться важным. То, что я считала рунами викингов, местные жители называли знаками троу. Кто же это такие? И зачем им понадобилось вырезать свои знаки на теле Мелиссы?