В дальнем левом углу холла три маленькие ступеньки вели к сводчатому проходу. Там царила тьма и метались тени. Я хотела было включить фонарик, но поняла, что тогда стану легкой мишенью. Средняя ступенька скрипнула, но, похоже, кроме меня, этого никто не услышал.

Я находилась в коридоре в задней части дома, в месте, где раньше сновали слуги. Наверх вела деревянная винтовая лестница. Конца коридора я не видела, но вдоль стен висели пальто и шляпы, на полу стояли сапоги. Я подождала несколько секунд, чтобы убедиться, что никто не прячется среди пальто, шляп и сапог. Потом двинулась дальше.

Комната, открывшаяся моему взору, оказалась столовой. Опять массивная мебель мореного дуба, опять фарфор, стеклянная посуда и серебро. Неужели здесь живет один человек? Очевидно, этот человек, вышедший из низов, страдал манией величия, раз купил и содержал такой особняк только для себя, любимого.

Я решила, что в столовой все стоит на своих местах, и сделала шаг назад. Теперь я крайне осторожно — мне очень не нравился этот ворох пальто — прошла еще несколько шагов по коридору. Дверь справа вела в кухню. У одной из стен стояла громадная плита, напротив нее — раковина. Тут были еще большие кухонные шкафы, и я понимала, что стоило бы заглянуть и туда, но мое сердцебиение, и без того учащенное, просто зашкалило. В кухне я ощутила запах — слишком хорошо мне знакомый.

«Поосторожнее, Клара, ты подошлауже очень близко», — шептал знакомый рассудительный голос в моей голове.

Дверь слева от меня вела в еще одну кухню. Люди, знакомые с планировкой особняков, называют эту комнату буфетной, помещением для мытья посуды — для меня же она была второй кухней. Тут находились раковина, нечто, похожее на большую посудомоечную машину, полки, забитые стеклянной посудой и разными приборами. Еще один коридор, очередная комната.

Не успела я пройти по коридору и двух метров, как увидела блестящую темную лужу на полу и поняла, что обоняние меня не подвело. Тут явно пахло свежей кровью.

«Осторожно, Клара! Успокойся, — приказывал голос. — Еще несколько шагов».

Я не помнила, как сделала эти шаги. Я понятия не имела, сколько прошло времени, прежде чем я поняла, что сейчас увижу. А потом, стоя уже в третьей кухне особняка, я включила фонарь и посветила на то, что когда-то было человеком.

Не помню я, и как вновь очутилась на улице. Я стояла, опершись о машину Мэта, дождь — ледяной ливень как из ведра — лил мне на голову, но я была даже этому рада. Подняла голову и увидела, как с бескрайнего неба падают мне на лицо дождевые капли. Я подставила им лицо, желая, чтобы дождь омыл меня и изнутри, вымыл из памяти воспоминания, из ноздрей — оставшийся там запах. Но даже тогда я прекрасно понимала, что это невозможно.

На подкашивающихся ногах я прошла через сад и снова подошла к дому, но уже с тыльной стороны. Мне казалось, что я навидалась всякой жестокости, какую только может животное под названием «человек» причинить себе подобным. Но я ошибалась.

У человека, лежащего на полу в кухне, не было головы; просто бесформенное месиво, кости и мясо. То, что когда-то было головой, — частички мозга, лица, клочья волос — было разбросано по полу. Как будто ее разорвало изнутри.

Мерзкий привкус во рту и непроизвольное сокращение мышц живота дали понять, что меня вот-вот вырвет. Я остановилась, согнулась пополам и начала блевать, но я целый день ничего не ела, поэтому рвала одной желчью. Когда я смогла выпрямиться, опять подняла лицо к небу, желая — впервые за свою сознательную жизнь — найти слова, чтобы искренне помолиться, от всего сердца. Потому что именно сейчас мне просто необходима была вера.

«Осторожно, Клара». Опять этот голос! Такой навязчивый, успокаивающий, знакомый, от которого хотелось свернуться в клубочек и прижаться к чему-то теплому и безопасному, к тому, что олицетворял собой этот голос. «Спокойно, — продолжал голос, — ты знаешь, что тебе нужно делать».

Я стала пересекать лужайку, примыкающую к тыльной стороне дома.

«Так тебя заметят, Клара, прижмись к изгороди».

Я повернула к живой изгороди, окружающей лужайку по периметру. Она, казалось, была далеко. Внезапно в мозгу пронеслось воспоминание: человеческий глаз, выскочивший из глазницы, откатился на добрый метр от тела и закатился под стол. Я упала. Стояла на четвереньках в мокрой траве, руки увязали в грязи.

«Клара, не останавливайся».

Я не могу.

«Нет, можешь! Бедолага, которого ты видела, — не Мэт». Я заставила себя подняться. На кухонном полу, среди всего этого жуткого месива, нигде не было видно продолговатых очков в черной оправе. На шее у жертвы при свете фонарика блеснула тоненькая золотая цепочка, а на мизинце левой руки — перстень-печатка. Мэт украшений не носил. К тому же и одежда на нем была не та, да и мужчина этот был выше и плотнее Мэта. Я тут же поняла, что передо мной останки Клайва Вентри. Если бы там лежал Мэт, я бы, наверное, до сих пор продолжала стоять над трупом.

Это не Мэт, не Мэт. Повторяя про себя эти слова, будто молитву, я добралась до конца лужайки и взобралась на каменную стену, отделяющую сад Клайва от остальных его угодий. Только теперь эти земли Клайву не принадлежали. Они перешли в собственность двух его дядей: крайне опасного Альфреда, давным-давно запроторенного в психиатрическую лечебницу, и Арчи, который уже один раз пытался убить своего двоюродного брата.

Убить близкого родственника. Арчи, Сол-старший, Гарри и Эделина пытались убить Альфреда. Первым троим он приходился двоюродным братом, а последней — родным. Достаточно ли это близкое родство? Если Альфред решил наконец отомстить, не этим ли объясняется древнеримский символизм, который просматривается в его преступлениях? Но откуда человек с интеллектом ниже среднего, практически без образования, узнал о poena cullei? Что-то не сходится. Сол-младший, конечно, совсем другое дело. Если он полагал, что все жители поселка повинны в смерти его родителей, он мог бы прибегнуть к самосуду, подражая древним казням. Но был он главным дирижером последних событий или нет, больше он уже никому не причинит зла.

«Лендровер» стоял там, где я его припарковала. Мобильная связь по-прежнему отсутствовала. Приходилось лишь надеяться, что Рэчел повезет больше, чем мне. Я стянула мокрую куртку и забралась на водительское сиденье.

Куда ехать?

«Конечно, в дом со змеями».

Я уронила голову на руки, при этом больно стукнувшись о рулевое колесо. Почему? Почему, Господи Боже мой, я должна туда ехать?

«Потому что туда отправился Мэт. Он обнаружил тело Клайва и решил выследить и задержать Альфреда. От Мэта уже больше часа нет никаких вестей».

Я подняла голову. Альфред будет начеку. Он заметит, как я приближаюсь.

«Но есть еще один ход. Ты знаешь где. Недавно узнала».

Не могу.

Молчание. Но я узнала этот голос; я отлично знала, кому он принадлежит, и мне было известно, что, если начинала с ним спорить, всегда проигрывала.

Тогда зачем терять время?

Прошло еще пятнадцать минут, прежде чем я добралась до реки. Рискуя увязнуть в грязи, сдала назад, пока машина задним бампером едва не коснулась воды, и заглушила мотор. Я нашла и натянула на себя болотные сапоги, непромокаемые штаны и спасательный жилет. Даже в тихую погоду (что уж говорить о сегодняшней буре) течение в реке было очень сильным. Кроме того, нам в головы спасатели вдолбили железное правило (я действовала на автомате): работаешь возле воды — надевай все, что положено.

Я набросила на плечи легкую непромокаемую куртку и выбралась из машины. Одной тянуть и спускать на воду спасательную шлюпку было неудобно, но я справилась. Положила сумку с инструментами на дно, забралась сама и что было сил оттолкнулась от берега.

Мое подсознание наконец разгадало загадку, мучившую меня несколько дней. Если кто-то живет в старом доме Уитчеров, как он может входить туда и выходить, как может передвигаться по поселку, чтобы его никто не видел? Теперь я знала ответ. Он передвигается по воде и заброшенным меловым шахтам. Этим вечером я последую его примеру.