– Я ухожу туда, где меня никому, кроме тебя, не будет видно, на такое время, пока я не
понадоблюсь тебе снова.
– Но ты мне всегда нужна! – Я возразила слишком рьяно, и Она укоризненно помахала рукой.
– Нет, не так. Когда я понадоблюсь, чтобы снова искать тебя саму.
– Разве такое сможет произойти снова?
– Жизнь непредсказуемо длинная штука, и в ней может произойти что угодно. Если однажды ты
почувствуешь, что сходишь с ума и не справляешься – я вернусь. Вернусь сама. Хотя, что-то
подсказывает мне, что ты будешь не рада снова меня видеть в тот момент, но я все равно буду
рядом – ведь я часть тебя. А теперь – до встречи.
Она грациозно махнула рукой, печально улыбнулась и выпорхнула из комнаты. Я ощутила лишь
теплый летний ветерок, скользнувший по занавескам и небольшое разочарование от
высвободившегося места в душе.
Глава 5.
– Я люблю тебя. – Артур пощекотал меня моей же косичкой и поправил сползающую с моего
плеча лямку майки.
– Я тебя тоже.
Мы сидели на берегу Красного моря и любовались закатом. Я смотрела на ярко-розовое зарево
неба и в очередной раз удивлялась волшебству единения человека и огромного водного
пространства.
После дорожных впечатлений, наблюдения за природой и созерцание пейзажей были моим самым
любимым занятием. Иногда мне казалось, что я могла бы всю жизнь провести, сидя на берегу
моря, с босыми ногами, зарытыми в теплый пушистый песок, и вдыхая острый соленый воздух.
«Пейзажетерапия» – я никогда не слышала такого слова, поэтому с полным правом считала себя
его создателем. Именно захватывающие дух пейзажи являлись предшественниками переломных
моментов в моей жизни, запоминались навсегда и четким снимком отпечатывались в сознании.
Громады гор, бесконечность неба, причудливые пушистые стога облаков и пугающая глубина
морей – что может быть прекраснее? Природа всегда будет на шаг впереди, сильнее, мудрее и
выше людей, и это радовало и успокаивало меня, как ребенка радует и успокаивает присутствие
взрослого рядом.
– Мила, за что ты меня любишь?
– Просто люблю.
– Ну, за что?
Подобный разговор повторялся снова и снова, и меня это начинало со временем пугать,
раздражать и отталкивать.
Насколько тяжело человеку признаться в любви другому в первый раз, настолько же легко и
непринужденно повторять это снова и снова после, вытряхивая из могучих слов последние крошки
искренности и волшебства.
Первые признания Артура радовали, волновали и возносили до небес, а последние напоминали
ежечасный бой часов, на который я, словно кукушка, должна была отвечать свое «ку-ку», и это
угнетало.
Иногда мне казалось, что Артур пытался из своих признаний соткать незаметную, но прочную
нить, связывающую меня по рукам и ногам, не дающую подумать, вздохнуть, улететь. Эта нить
была тросом между небом и землей, моими мечтами и реальностью.
«Неужели любовь есть желание поработить, привязать, поглотить? Может, тогда я не умею
любить? Но что за чувство тогда живет внутри меня – огромные порхающие бабочки, цветастые
поющие птицы и мохнатые зеленые гусеницы на раскачивающихся от легкого ветерка пахучих
листьях земляники? И почему так хочется петь, плясать, целовать и любить? Что растет во мне и
требует песни о жизни?..»
Эти выводы терзали меня, и мне снова хотелось исчезнуть, испариться, сойти на нет. Однако я
прогоняла их прочь со словами о том, что их время еще не пришло, и все проблемы нужно решать
постепенно, друг за другом, аккуратно расчесывать, как спутанные волосы – легкий взмах
расчески сверху и глубже, глубже, глубже, аккуратно, нежно и терпеливо. До тех пор, пока вся
шевелюра не засверкает ровным отражением шелка.
«Размышления о любви – это другая история», - решила я и запретила себе впредь думать на эту
тему, тем более что теперь у меня появился другой ориентир – мы ждали ребенка.
Беременность заполнила собой все вокруг: пустоту, тоску, тревогу, ожидания, стремления –
отныне все концентрировалось там, внутри, крепко переплетаясь с осознанием участия в чем-то
важном и сверхъестественном. Я была орудием Творца, и чувство созидания превращало все
остальное в бледно-желтые обесцвеченные тени.
Жизнь улыбнулась мне широкой улыбкой, и я снова катилась на гребне волны – избалованное,
любимое дитя судьбы, блудная дочь, вернувшаяся в родной дом. Сплошная радость, как в нирване.
Я все чаще стала с благодарностью вспоминать о Ней, но ужасалась мысли о Ее возврате, зная, что
визит этой нетактичной гостьи будет долгим. Я боялась возобновления булимии и погружения в
собственные мысли.
Однажды, наблюдая за собой в зеркале, мне стало страшно. Я обернулась, услышав злобный смех.
Дверь скрипнула, за дверью почудились быстрые шаги и шорох платья. Такие знакомые звуки.
Я посмотрела на весы – да, стрелка наклонилась вправо. Я поправилась, но я же должна расти –
малыш растет. От неожиданности и испуга в глазах появились слезы, и я стала нервно царапать
ногтем пальцы, сильно тереть щеки и глаза. «Так, нужно глубоко дышать. Все, к черту!
Успокойся!» - говорила я себе.
Встряхнув плечами, фыркнув, я бодро прошлась по комнате и нагнулась за ковриком для йоги.
«На этот раз тебе не взять меня так просто», – коврик взметнулся вверх и разостлался ровной
полосой. Спиной я почувствовала холодное дыхание, и, не оборачиваясь, произнесла:
– Возможно, ты вернешься, но не сейчас. Теперь – вторая жизнь, которую я хочу прожить, как
захочу.
Через полчаса занятий йогой и медитации я подошла к окну и посмотрела на детишек, прыгающих
во дворе через раскрашенные старые шины. Между ними и мной всего примерно двадцать лет –
пустяк в сравнении с целой жизнью, которую я когда-то потеряла. Потеряла, но нашла, и теперь я
буду проживать ее сама.
