Сюзанна вскочила и соскребла остатки еды в миску Сади.

— Я ответила на твой вопрос?

— Нет.

Холт отодвинул свою тарелку и вытащил сигарету.

— Я хочу знать, почему ему удалось убедить тебя, что ты ничтожество.

Сюзанна выпрямилась, не поворачиваясь.

— Потому что я любила его. Или того воображаемого мужчину, за которого вышла замуж, и хотела, всеми силами пыталась стать женой, которой он мог бы гордиться. Но чем сильнее старалась, тем большую неудачу терпела. Потом родила Алекса, и мне показалось… что я совершила что-то совершенно невероятное. Привела в этот мир восхитительного ребенка. И это оказалось так легко, так естественно для меня быть матерью, что я никогда ни в чем не сомневалась, не совершала никаких оплошностей. Настолько упивалась счастьем, настолько сосредоточилась на ребенке и увеличившейся семье, что не заметила, как Бакс очень осмотрительно начал заводить более увлекательные отношения. А догадалась обо всем, когда забеременела Дженни.

— Значит, он изменял тебе.

Мужской голос звучал обманчиво спокойно.

— И что ты предприняла?

Сюзанна не обернулась, включая воду, чтобы вымыть тарелки.

— Тебе не понять, на что это походит, когда тебя предают именно таким способом. Дают почувствовать себя неполноценной. Что это значит — носить ребенка и узнать, что тебе уже нашли замену.

— Нет, не понять. Но мне кажется, я бы рассвирепел.

— Злилась ли я?

Сюзанна почти засмеялась.

— Да, конечно, но еще больше я… ощущала обиду. Ненавижу вспоминать, как легко ему удалось разрушить меня. Алексу исполнилось всего лишь несколько месяцев, мы не планировали других детей. Но обнаружив, что снова жду ребенка, я была безумно счастлива. А он больше не хотел никого. Ничто из того, что он вытворял со мной прежде, не сравнится с болью и потрясением от его реакции на известие о новой беременности. Бакс не то чтобы рассердился… скорее, утомленно скривился.

Сюзанна сумела усмехнуться и погрузила руки в мыльную воду.

— У него уже имелся сын, — продолжила она, — так что род Дюмонтов не прервется, и он не собирался отягощать свою жизнь детьми и, уж конечно, не горел желанием таскать меня по светским вечеринкам — такую толстую, уставшую и некрасивую. Самое практичное решение, по его мнению, — было сделать аборт. Мы ужасно ругались из-за этого. Впервые у меня хватило смелости противостоять ему… что резко ухудшило ситуацию. Бакс привык идти собственным путем, так происходило всегда, и с тех пор, как не сумел заставить меня уступить его воле, в отместку начал мастерски мстить.

Немного успокоившись, Сюзанна отложила тарелку, чтобы потом вытереть, и стала отмывать сковороду.

— На публике он крайне осторожно вел себя со своими любовницами, но постоянно сообщал мне о них и с удовольствием расписывал, какая я жалкая по сравнению с красотками, с которыми он спит. Аннулировал мое право выписывать чеки, отозвал мое имя с открытых счетов в магазинах, так что всякий раз, когда мне требовались деньги, я была вынуждена просить у него, что превратилось в одно из самых изощренных унижений. Ночь, когда родилась Дженни, он провел с очередной женщиной, о чем с наслаждением и поведал мне, когда приехал в больницу, чтобы журналисты смогли нащелкать фотографий, где он изображает из себя гордого отца.

Холт не двигался. Не настолько доверял себе, чтобы двигаться.

— Почему ты оставалась с ним?

— Сначала потому, что не теряла надежду стать достойной любимого мужчины. Потом, когда заподозрила, что наш брак не удался, у меня уже был один ребенок, и на подходе второй.

Сюзанна взяла полотенце и принялась вытирать посуду.

— И еще оставалась с ним потому, что в течение долгого времени — очень долгого времени — не сомневалась, что он прав насчет меня: я бесталанная, неумная и немодная. Не соблазнительная и сексуально непривлекательная. Единственное мое достоинство — преданность. Я осознавала, что дальше так жить невозможно, но нужно было подумать и о детях. Их не следовало травмировать. Я бы не пережила, если бы распад нашего брака с Баксом причинил им боль. Но однажды внезапно поняла, что все напрасно, что попусту трачу свою жизнь и, скорее всего, наношу Алексу и Дженни гораздо больший вред, притворяясь, что семья существует. Бакс мало внимания обращал на сына и вообще никакого на дочь. Почти все время проводил с любовницами, а не с семьей.

Сюзанна вздохнула, убирая тарелки.

— Так что я запрятала свои бриллианты в подгузники Дженни и попросила развода.

Когда она обернулась, усталость снова вернулась на лицо.

— Я ответила на твой вопрос?

Очень медленно, не сводя с нее глаз, Холт встал.

— А тебе никогда не приходило в голову, ни разу не осенило, что это он тебя недостоин, что именно он ничтожество? Что он всего лишь испорченный эгоистичный ублюдок?

Сюзанна слегка скривила губы.

— Ну, последнее, безусловно, приходило мне в голову, как и то, что моя маленькая история страдает односторонностью. Полагаю, у Бакса совсем иной взгляд на наши отношения, и не без некоторых на то оснований.

— Он все еще умеет жать на нужные кнопки в тебе, — рявкнул Холт с едва сдерживаемой яростью. — Значит, ты неумна? Конечно, ведь любая дура в состоянии растить двоих малышей, да еще и управлять бизнесом. Унылая, значит?

Шагнул к Сюзанне и еще сильнее рассвирепел, заметив ее инстинктивный порыв обхватить себя руками.

— Да уж, и не припомню, когда так маялся от скуки, но тогда большинству мужчин должны быстро надоедать умные и волевые красотки, особенно если они к тому же мягкосердечны и практичны. Никто не усыпляет меня скорее, чем женщина, вкалывающая весь день ради благополучия своих детей. Господь свидетель, насколько ты несексуальна. Вчера вечером я просто не придумал лучшего способа убить время, кроме как сходить по тебе с ума.

Холт заманил ее в ловушку между раковиной и своим телом, пылая таким гневом, что Сюзанна почти физически ощущала его.

— Ты спросил, я ответила. Не знаю, что еще ты хочешь услышать.

— Хочу услышать, что тебе наплевать на него.

Холт схватил ее за плечи и приблизил к ней лицо.

— Хочу услышать собственные слова, которые велел тебе повторять, когда был в тебе и настолько упивался тобой, что не мог дышать. Ты моя, Сюзанна. Прошлое не имеет никакого значения, потому что теперь ты моя. Вот что я хочу услышать.

Сильные руки скользнули вниз и сжали ее запястья. Сюзанна приготовилась что-то сказать, и он заметил легкую гримасу боли. Выругавшись, глянул вниз, увидел намечающиеся синяки и отдернулся, словно она ударила его.

— Холт…

Брэдфорд поднял ладонь, призывая к молчанию, и отвернулся, чтобы прочистить рассудок от алого злобного тумана.

Он оставил отметины на ее коже. Конечно, не нарочно и в порыве ярости, но от этого синяки не исчезнут. Хватая с такой силой, и сам-то вел себя не лучше ублюдка, ранившего ее сердце.

Холт запихнул руки в карманы и обернулся:

— У меня есть дела.

— Но…

— Мы и так уже задержались, Сюзанна. Моя вина. Знаю, что тебе пора на работу, да и мне нужно кое-чем заняться.

Что ж, случилось то, что и следовало ожидать — она обнажила душу, и теперь он уходит.

— Ладно, увидимся в понедельник.

Кивнув, Холт направился к черному входу, затем выругался и остановился, опершись на дверной косяк.

— Прошедшая ночь многое значит для меня. Понимаешь?

Сюзанна еле слышно вздохнула:

— Нет.

Напряженные пальцы свились в кулак.

— Ты очень важна для меня. Я волнуюсь о тебе, жажду видеть тебя здесь, заниматься с тобой… Ты очень нужна мне. Я достаточно ясно выражаюсь?

Сюзанна изучила кулак на двери, нетерпение во взгляде, тело, застывшее от гнева, причину которого не совсем понимала. Достаточно, осознала она. Пока более чем достаточно.

— Да, пожалуй, ясно.

— Не желаю, чтобы тем все и закончилось.

Холт мотнул головой в сторону спальни, взгляд снова помрачнел и ожесточился: