— Компьютер, в каком состоянии расчеты для возвращения в двадцать третий век?

- Все расчеты завершены. Коэффициент вероятности вычислен. В нем учтены все факторы риска, траектория, сила тяги, угол орбиты, скорость и факторы успешности. Требуется ли отчет?

— Нет…

Значит, у Кэла все готово к отлету. Либби догадывалась об этом, хотя пыталась убедить себя в том, что у нее есть еще несколько дней, которые она может провести с ним. Он ничего ей не сказал, и она решила, что понимает, в чем дело. Кэл не хочет причинять ей боль, а ведь он знает, не может не знать, что она сейчас чувствует. И как бы она ни пыталась представить их отношения всего лишь мигом во времени, мигом, наполненным страстью, нежностью и взаимным желанием, он видит ее насквозь. Он старается быть добрым.

Либби понимала, что ей полагается радоваться за него. Если она его любит, то должна радоваться…

Она целую минуту сидела неподвижно, свыкаясь с новым положением, а потом все-таки решилась на второй вопрос:

— Компьютер!

- Слушаю.

— Кто такой Калеб Хорнблауэр?

- Хорнблауэр Калеб, капитан МКВ в отставке. Родился второго февраля у Катрины Хардести Хорнблауэр и Байрама Эдварда Хорнблауэра. Место рождения: Филадельфия, Пенсильвания. Закончил Академию имени Уилсона Фримонта. Поступил в Принстонский университет, покинул его через год и четыре месяца, без диплома. Поступил на службу в МКВ. Прослужил шесть лет и семь месяцев. Послужной список…

Поджав губы, Либби слушала отчет о военной карьере Кэла. Великолепные характеристики — и обилие выговоров за нарушение дисциплины. Как пилот он был безупречен. Но вот дисциплина — совсем другое дело. Она невольно улыбнулась.

Она подумала о своем отце и его врожденном недоверии к военным. Да, наверное, будь у них побольше времени для общения, Уильям успел бы по-настоящему полюбить Кэла.

- Кредитный рейтинг — пять целых восемь десятых… —продолжал компьютер.

— Хватит! — Либби вздохнула. Ее не интересует кредитный рейтинг Кэла. Она и так слишком глубоко влезла в его личную жизнь. Если она хочет узнать ответы на другие вопросы, она должна получить их непосредственно от него. И быстро.

Она встала и принялась бродить по звездолету.

Где Кэл? Ей подсказала музыка. Сначала Либби издалека услышала приятные негромкие звуки. Ей стало любопытно. Что это? Явно классика. Идя на звуки, она пыталась вспомнить композитора.

Кэла она нашла в его отсеке. Он спал. Мягкая, успокаивающая и в то же время вкрадчивая и соблазнительная музыка звучала тихо, но заполняла собой все пространство. Либби безумно захотелось лечь рядом с Кэлом, прижаться к нему, дождаться, пока он проснется, и…

Она тряхнула головой, отгоняя соблазн. Все дело в музыке, наверное. Она одновременно усыпляет и будит чувственность… Музыка как поцелуи. Нет, нельзя поддаваться! Иначе она забудет, что злится на Калеба.

И все же она сфотографировала спящего и с виноватым видом сунула снимок себе в карман.

Прислонившись к дверному косяку, она вскинула вверх подбородок. Вызывающая поза помогла ей собраться с духом.

— Вижу, вижу, как ты усердно работаешь.

Хотя ей пришлось повысить голос, Кэл продолжал спать. Либби решила подойти к нему и потрясти за плечо, но потом придумала кое-что получше. Сунула в рот два пальца, набрала побольше воздуха и издала пронзительный свист — точно как ее учила сестренка Санни.

Кэл мигом сел на кровати.

— Готовность номер один! — крикнул он и тут заметил Либби. Она стояла на пороге и улыбалась. Кэл откинулся на изголовье и прикрыл рукой глаза.

До того как Либби его разбудила, он видел сон. Он летел в космосе, а вокруг простирались бесконечные миры. Либби тоже была с ним — сидела рядом, обнимала за талию, и на ее лице застыло выражение восторга.

А потом что-то пошло не так. Звездолет затрясло, замерцали приборы, заверещала сирена. Они ухнули куда-то, и Кэл услышал крик Либби. Он не знал, что делать. В голове стало пусто и темно. Он не сумел спасти ее!

Оказывается, она здесь, жива и невредима. Только сердце у него учащенно бьется. Какое вызывающее у нее выражение лица! Как будто собирается драться с ним.

— В чем дело, черт побери?

Либби заметила, что Кэл в недоумении. Ну и правильно — на такую реакцию она и рассчитывала.

— Мне показалось, я придумала самый надежный способ тебя разбудить. Береги себя, Хорнблауэр! Если и дальше будешь так же надрываться, гореть на работе, так сказать, ты скоро выбьешься из сил!

— Я устроил перерыв. — Сейчас Кэлу больше всего хотелось выпить хороший глоток убойного синего «Антеллиса». — Вчера ночью я почти не спал.

— Очень жаль. — Сочувствие ушло. Не спуская взгляда с его лица, Либби достала из пакета овсяное печенье.

— Диван у тебя в гостиной старый и продавленный.

— Я запомню. Наверное, поэтому ты сегодня встал не с той ноги. — Либби не спеша откусывала кусочек за кусочком. Она хотела пробудить в нем энергию, и ей это удалось, хотя и не в том смысле, на который она рассчитывала.

Он почувствовал, как напрягаются у него мышцы — все вместе и каждая в отдельности.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Это выражение такое.

— Я в курсе. — Кэл понимал, что говорит сухо и резко, но ничего не мог с собой поделать. Глядя, как Либби облизывает губы, подбирая крошки печенья, он еле сдержался. — Я никогда не встаю не с той ноги.

— Наверное, ты по натуре мрачный тип, просто в последнее время научился подавлять свою угрюмость.

— Я не мрачный тип, — буркнул он.

— Правда? Ну, тогда надменный. Так лучше? — Ее полуулыбка призвана была взбесить его, довести до белого каления — и довела, но до совершенно другого состояния.

Стараясь не обращать внимания на Либби и на то, что творится внутри его мятежного тела, Кэл посмотрел на часы.

— Ты задержалась в городе.

— Я вправе распоряжаться своим временем, Хорнблауэр.

Кэл нахмурился. Если бы Либби так не гордилась удачным, по ее мнению, ответом, она бы наверняка заметила, как потемнели его глаза.

— Хочешь драться?

— Кто, я? — Либби улыбнулась и состроила невинную мину. — Калеб, ты ведь познакомился с моими родителями и знаешь, что я — пацифистка во втором поколении. А на ночь мне пели народные колыбельные песни.

Кэл вполголоса произнес бранное слово — Либби очень удивилась, так как думала, что в двадцать третьем веке употребляют совсем другие ругательства. Заинтригованная, она склонила голову набок.

— А, значит, у вас тоже отвечают так, когда в голову не приходит ничего путного или остроумного. Какое утешение сознавать, что некоторые традиции пережили века!

Кэл спустил ноги на пол и, не сводя глаз с Либби, медленно встал. К ней он не подошел — еще рано. Нужно вернуть самообладание, иначе он не выдержит и сделает что-нибудь недостойное. Странно, раньше он и не замечал, до чего она упрямая! И не видел у нее такого вызывающего взгляда.

А самое опасное заключается в том, что ее надменность не только злит, но и возбуждает.

— Ох, милашка, ты играешь с огнем! Считаю своим долгом предупредить: в моей семье пацифистов нет.

— Что ж… — Либби не спеша вынула из пакета очередное печенье. — Твои слова определенно вселили в меня страх. — Скатав упаковку, она швырнула ею в него, и он, механически стиснув пакет в кулаке, раскрошил его содержимое. — Не знаю, Хорнблауэр, почему ты так меня раздражаешь, но думать об этом сейчас некогда — у меня другие заботы. Так что, если хочешь, оставайся здесь и продолжай дуться, а я возвращаюсь домой и сажусь за работу.

Выйти за порог ей не удалось. Кэл схватил ее за руки и притиснул к стене. Позже Либби задастся вопросом: почему она всегда чутьем знала, что под его невинной внешностью скрывается необузданный, вспыльчивый нрав.

— Хочешь знать, что на меня нашло? — Его глаза так близко от ее лица, в них словно сверкают молнии. — Ты нарочно испытываешь мое терпение?

— Мне все равно, что на тебя нашло. — Она по-прежнему хорохорилась, хотя во рту у нее пересохло. Либби знала: ей всегда легче извиниться, чем продолжать спорить. Иногда она называла эту свою черту не пацифизмом, а трусостью. Она расправила плечи и сделала глубокий вдох. На этот раз она не уступит!