В лучах фар высветилась человеческая фигура, скорчившаяся сбоку от узкой тропинки. Либби поспешно нажала на тормоз. «Лендровер» занесло; во все стороны полетела грязная жижа. Когда машина, наконец, остановилась, она схватила фонарик, выбралась из машины и опустилась на колени рядом с незнакомцем.

Она приложила пальцы к его шее, стараясь нащупать пульс. Жив! Либби вздохнула с облегчением. Незнакомец, одетый во все черное, вымок до костей. Она накрыла его одеялом, которое также захватила с собой, и начала ощупывать руки и ноги — нет ли переломов.

Незнакомец оказался молод, худощав и мускулист. Осматривая его, Либби молилась про себя: только бы он выжил! Не обращая внимания на вспышки молний, то и дело раскалывающих небо, она посветила фонариком ему в лицо.

Глубокая рана на лбу внушала опасения. Несмотря на проливной дождь, кровотечение не останавливалось. Либби боялась двигать незнакомца — вдруг у него сломан позвоночник? Как бы там ни было, надо стянуть края раны… Она сбегала к машине за аптечкой и наложила ему на лоб повязку «бабочка». Неожиданно незнакомец открыл глаза.

«Слава богу!» — подумала Либби, инстинктивно хватая его за руку.

— С вами все будет хорошо. Не волнуйтесь. Вы один?

Он смотрел на нее в упор, но едва ли понимал, кто перед ним.

— Что?

— С вами еще кто-нибудь есть? Больше никто не пострадал?

— Нет. — Он попытался сесть, но перед глазами все закружилось, и он ухватился за нее, чтобы не упасть. Рука скользнула по мокрой ткани дождевика. — Я… один, — с трудом произнес он и потерял сознание.

Почти всю ночь Либби спала урывками. С трудом она ввела незнакомца в хижину и уложила на диван. Потом раздела его, обтерла полотенцем, обработала раны. Сама она пристроилась в большом кресле у камина.

Незнакомец перенес шок; поэтому время от времени Либби вставала, щупала ему пульс и проверяла зрачки. Она решила, что сотрясение мозга у него определенно есть. Зато остальные раны оказались незначительными. Несколько сломанных ребер и кровоподтеки. «Ему крупно повезло», — думала Либби. Она пила чай и разглядывала спасенного при свете камина. Говорят, дуракам везет. Кто еще, кроме дурака, полетел бы в горы в такую погоду?

За стенами хижины по-прежнему бушевала гроза. Либби поставила чашку на пол и подбросила в огонь еще полено. Пламя взметнулось выше, по комнате побежали тени. «Дурак, но очень симпатичный», — подумала она и улыбнулась, разминая затекшую шею. Ростом под метр девяносто, хорошо сложен.

И еще в одном ему повезло. Либби сильная, привыкла таскать тяжелые рюкзаки и оборудование. Прислонившись к каминной полке, она наблюдала за незнакомцем.

Да, он, несомненно, очень привлекателен. Хотя он смертельно бледен, видно, что черты лица у него классические. «В нем есть что-то кельтское», — подумала Либби, разглядывая узкие, высокие скулы и широкий чувственный рот. Судя по всему, он пару дней не брился. Из-за щетины и повязки на лбу вид у него был диковатый, почти внушавший опасение. Она запомнила, что глаза у него голубые — темно-голубые, почти синие.

«Да- да, у него явно кельтские корни», — снова подумала она, беря чашку с чаем. Волосы черные, цвета воронова крыла и слегка вьются. Значит, он не военный — военные коротко стригутся. Либби нахмурилась, вспоминая, какая у незнакомца странная одежда. Черный комбинезон выглядит очень даже по-военному, и на нагрудном кармане какой-то значок или эмблема. Может, он в каком-нибудь элитном отряде воздушных войск?

Пожав плечами, Либби вернулась в кресло. Странный комбинезон военного образца и при этом старые, потертые высокие кеды. Да, и еще у него очень дорогие часы — на них с полдюжины крошечных циферблатов. Либби осмотрела часы и поняла одно: часы идут неправильно. Показывают неправильное время. Наверное, пострадали при аварии — как и их владелец.

— Насчет часов не знаю, — зевая, обратилась она к незнакомцу, — но с тобой, по-моему, все будет в порядке. — С этими словами она задремала.

Он проснулся оттого, что голова раскалывалась. Перед глазами все расплывалось. Он видел огонь — или его прекрасную имитацию. Пахло дымом… и, кажется, дождем. Он смутно помнил, как, сгорбившись, брел под дождем. Потом он сосредоточился на главном: он жив. И ему тепло. А совсем недавно было холодно и мокро; он понятия не имел, где находится. Сначала он испугался, что упал в океан. Потом из темноты кто-то появился. Женщина. У нее низкий, спокойный голос, мягкие, ласковые руки. Он попытался вспомнить что-то еще, но голова раскалывалась от боли, и у него ничего не получилось.

Потом он увидел свою спасительницу. Она сидела в старом, продавленном кресле, накрыв колени пестрым одеялом. Галлюцинация? Возможно, но галлюцинация определенно приятная. У нее темные волосы до шеи, очень густые и взлохмаченные; на них пляшут отблески огня. Она спит; ее грудь ритмично поднимается и опускается. При тусклом свете пламени кажется, что кожа у нее отсвечивает золотом. Черты лица резкие, какие то экзотические; большой рот, мягкий и расслабленный во сне.

Галлюцинации проходят; с этим ничего не поделаешь.

Он вздохнул, закрыл глаза и проспал до рассвета.

Когда он проснулся, спасительницы в кресле не оказалось. Однако в очаге по-прежнему потрескивал огонь, а через окно пробивался тусклый, бледный, водянистый свет. Хотя голова не прошла, боль стала вполне терпимой. Он осторожно ощупал повязку на лбу. Наверное, он пролежал без сознания несколько часов — а может, и дней. Снова попытался сесть, но оказалось, что он очень ослаб. Руки и ноги его не слушались.

Голова тоже отказывалась соображать. Он напряг все силы и огляделся. Оказывается, маленькое, тускло освещенное помещение, в котором он находится, сделано из камня и дерева! Ему доводилось видеть бережно сохраненные реликвии, построенные из этих устарелых, примитивных материалов. Однажды они с родителями ездили в отпуск на Запад. В стоимость тура входило посещение исторических заповедников. В некоторых из них сохранились такие вот памятники старины. Он скосил глаза к очагу и стал следить, как огонь пожирает поленья. В помещении было жарко; от очага шел запах дыма. Неужели ему предоставили убежище в музее или историческом парке? Не может быть!

— А, проснулись! — Либби остановилась на пороге. В руках она держала чайную чашку. Когда незнакомец молча воззрился на нее, она ободряюще улыбнулась и подошла к дивану. Вид у него был такой беспомощный, что она легко преодолела застенчивость, от которой страдала всю жизнь. — А я волновалась за вас. — Она присела на край дивана и пощупала ему пульс.

Наконец- то он смог как следует разглядеть свою спасительницу. Она успела причесаться, разделив волосы на косой пробор. Оказывается, они у нее светло-каштановые. Он решил, что слово «экзотическая» все-таки лучше всего подходит для описания ее внешности: миндалевидные глаза, тонкий нос, полные губы. В профиль она напомнила ему одну картину, изображавшую древнеегипетскую царицу Клеопатру. Пальцы, лежавшие у него на запястье, оказались прохладными.

— Кто вы?

«Состояние стабилизировалось», — думала Либби, кивая и продолжая считать пульс. Да, он заметно окреп.

— Я не Флоренс Найтингейл, и все же лучше меня у вас никого нет. — Она снова улыбнулась и, по очереди приподняв ему веки, внимательно осмотрела зрачки. — А ну-ка, скажите, сколько женщин вы сейчас видите перед собой?

— А сколько надо?

Спасительница улыбнулась и поправила ему подушку.

— Я всего одна, но у вас сотрясение мозга, возможно, у вас в глазах двоится.

— Я вижу только вас одну. — Улыбаясь, он поднял руку и дотронулся до ее чуть заостренного подбородка. — Только одну красавицу.

Либби поспешно отклонилась и залилась густым румянцем. Она не привыкла к тому, чтобы ее называли красавицей. Гораздо чаще ее называли умницей и ценным работником.

— Вот, попробуйте. Тайное зелье моего отца. Его еще даже не выпустили в продажу.

Не давая незнакомцу отказаться, она поднесла чашку к его губам.