— Либби… — Он провел рукой по заросшему подбородку. — Я стараюсь перенять ход мыслей мужчин из твоего времени и ответить тебе так, чтобы все стало понятно. Но ничего не получается.

— Думай лучше по-своему, — сказала Либби. Она, наконец, приняла важное решение, может быть, самое важное в своей жизни. И была уверена в том, что не ошибается. Все же она немного побаивалась. Предвкушала удовольствие, ждала его — и вместе с тем сомневалась в своей женской состоятельности.

Кэл кивнул. Он-то не сомневался, был уверен, что все мужчины испокон веку испытывали те же чувства, что и он. Но едва ли это просто влечение. В горле пересохло, ладони увлажнились. Чем больше он призывал себя к здравомыслию, тем гуще делался туман в голове.

— Давай все спокойно обсудим… — сказал он.

Либби смотрела ему прямо в глаза, хотя от страха хотелось опустить голову.

— Разве ты меня не хочешь?

— Я много раз представлял, как занимаюсь с тобой любовью.

По спине у нее пробежал холодок. Страх сменился возбуждением.

— Когда ты это представлял, где мы с тобой тогда находились?

— Здесь. В лесу. Или далеко-далеко отсюда, в космосе. Рядом с нашим домом есть пруд; вода в нем прозрачная, как стекло, а рядом растут цветы, которые посадил мой отец. Там я тоже тебя представлял…

Ему стало тоскливо при мысли, что он вернется к тому пруду, куда она не может за ним последовать. Зато у них есть здесь и сейчас. Настоящее — вот все, что имеет значение. Во всяком случае, для нее.

Либби подошла к нему, понимая, что ей предстоит сделать первый шаг. Первый и очень важный для них обоих.

— Вот и хорошо. — Она провела пальцем по его щеке. — Калеб, поцелуй меня еще раз.

Можно ли отказать в такой просьбе? Калеб посмотрел на Либби. Какой мужчина в такой ситуации способен устоять? Либби ждала. Глаза у нее сделались огромными и темными, рот приоткрылся. Он медленно опустил голову и коснулся губами ее губ. Сначала легонько, как будто пробуя. Она тихо вздохнула, и что-то в нем взорвалось. Страстное, дикое желание вырвалось на волю. Потрясенный неожиданно открывшейся в нем бездной, он положил руки ей на плечи и отстранил от себя.

— Либби…

— Не заставляй меня соблазнять тебя, — прошептала она. — Я не умею.

Глухо рассмеявшись, он прижал ее к себе, зарылся лицом в ее волосы.

— Поздно. Ты уже меня соблазнила.

— В самом деле? — Она льнула к нему, обнимала за шею, тянула к себе, хотя обещала самой себе, что в нужный час отпустит без труда и сожаления. Он легонько куснул ее за мочку уха, она задрожала всем телом. — Я не знаю, что делать дальше.

Кэл подхватил ее на руки.

— Наслаждаться, — прошептал он и понес ее на второй этаж.

Он хотел, чтобы они соединились в той самой постели, где он грезил о ней. Через окно в комнату проникали бледные лунные лучи. Он бережно положил ее на кровать. Сейчас он отдаст ей всего себя. И возьмет ее всю. Кэл умел ценить страсть; привык окунаться в глубины любви, наслаждаться ее многогранностью. Скоро, очень скоро Либби тоже это поймет.

Он медленно, нарочито медленно раздевал ее, растягивая удовольствие и все больше изумляясь. Его восхищало каждое новое открытие: тонкие лодыжки, гладкие икры, стройные бедра. Он жадно наблюдал за нею.

Ее глаза сделались огромными, подернулись дымкой страсти.

Он поцеловал ей руку.

— Такой я тебя и представлял, — прошептал он. — Хотя старался этого не делать.

Раньше Либби думала, что в такой миг ей будет неловко, даже стыдно. И вот она лежит обнаженная, залитая лунным светом, и ей кажется, что красивее ее нет никого на свете. Кэл жадно смотрит на нее и не может наглядеться.

Улыбаясь, она подняла руки и начала его раздевать.

Он решил быть терпеливым, бережным и очень, очень нежным. Он отлично знал — а она, как выяснилось, еще нет, — что к наслаждению ведут сотни тропинок. Пусть этот раз, ее первый раз, будет сладким. От прикосновения ее неопытных пальцев у него закипела кровь. Соблазн оказался слишком велик. Он схватил ее за руки, сдерживая стон.

Она напряглась.

— Я что-то делаю не так?

— Нет. — Он усмехнулся, заставил себя расслабиться. — Наоборот… все так… и даже слишком… — Отстранившись, он скинул с себя остатки одежды. — В следующий раз обязательно раздень меня так же… — Он отбросил ей челку со лба и прильнул губами к ее губам. — Я все сделаю для тебя. Доверься мне.

— Я тебе верю. — Либби казалось, что она видит странный, волнующий сон. Его руки, нежные и мягкие, ласкали ее, играли на ней, как на скрипке; ее накрыло волной жара до самых кончиков пальцев. Она таяла от его поцелуев, тонула в бездонной, обволакивающей глубине. Его опытные пальцы добрались до особо чувствительного места у нее на пояснице, и у нее закружилась голова.

Он не переставал целовать ее и в какой-то момент почувствовал, что она начинает откликаться. Она застонала и выгнулась, прижимаясь к нему всем телом; она стала текучей, как вода. Решив проверить свои ощущения, он ослабил объятия, а потом снова прижал ее к себе — и сам задрожал от испытываемого ею удовольствия.

— Невероятно! — прошептал он, но Либби закрыла ему рот поцелуем.

Она проснулась для любви и теперь отвечала ему. Она горела, плавилась от страсти. Если он сейчас возьмет ее, она обрадуется, но желание — лишь часть цветка. А ему хотелось подарить ей весь цветок.

Глубоко вздохнув, он постарался успокоиться. Сейчас его задача — продлить страсть, а не отдаться на ее волю. Либби, хрупкая и невыразимо прекрасная, все больше воспламенялась. Он приник губами к ее шее, где бился пульс.

Ни одна самая дерзкая фантазия, ни одна женщина, с которой Кэлу довелось побывать, не воспламеняли его так, как Либби, которая обнимала его сейчас. Он сплел свои пальцы с ее пальцами. Как найти слова, способные выразить, что значит для него волшебная ночь, проведенная с ней?

Таких слов нет. Но можно объяснить ей все по-другому.

Либби нес бурный поток, вливавшийся в водопад. Стремительный порыв, и она словно взлетела в вихре ароматов, ощущений, симфоний звуков. Она сгорала и таяла в них одновременно. Ее касания, сначала робкие, становились смелее. Она принялась ласкать его тело, которое отзывалось дрожью на каждое ее движение.

Думать, анализировать оказалось невозможно, и Либби отдалась на волю чувственных ощущений.

Какой он теплый и податливый, как горячи его прикосновения и слова, которые он шепчет ей на ухо. Она воспринимала их как сияние, как жар — до ужаса настоящий. Она погружалась в этот жар. Этим жаром был Кэл.

Он поднял ее, и теперь они оба стояли на коленях на кровати, прильнув друг к другу. Их желание разгоралось все сильнее, ласки стали жестче, дыхание участилось. Их сердца бились как одно. Запрокинув голову, задыхаясь, она прижалась к нему всем телом, раскрываясь перед ним, откликаясь на его зов.

Она не замечала, как крепко держит его, как впивается в него ногтями. Его возбуждало все — даже боль. Либби дышала страстью, излучала страсть — более дикую и свободную, чем ему когда-либо приходилось воображать. Она существовала только для него, приносила себя ему в дар. Ему единственному.

Он приказал себе не спешить. Ослабил властную хватку, снова начал нежно ласкать ее. Когда его губы скользнули к ее груди, оба застонали от вожделения. Он то поддразнивал ее языком, то покусывал зубами. Она билась и трепетала в его объятиях.

Он изливал на нее всю нежность, на которую был способен. Но, когда он уложил ее на спину, она как будто чего-то испугалась и ухватилась за него, как за спасительную соломинку.

Ей нужна была его сила, ласки. Она даже не мечтала о таком счастье. Она так долго его ждала! Боязнь и скованность прошли. Теперь она свободно может выражать ему свою любовь. Но любовь — это тайна. Она пока не до конца понимала смысл происходящего. Конечно, Кэл открыл для нее новый мир, но сейчас она только стояла на его пороге.

Кэл искусно вел ее вперед, за пределы первых вспышек радости в безбрежный космос чувственной любви. Она оказалась хорошей ученицей и, несмотря на свою неопытность, легко и непринужденно следовала за ним. Наконец она без отказа открылась ему. Он вошел в нее. И она сомкнулась вокруг него.