Огромным усилием воли она постаралась выкинуть из памяти те сладостные воспоминания, приказав не изводить себя тем, что, видимо, уже принадлежало прошлому.

Но теперь ее положение становилось и вовсе нестерпимым: изображать безразличие, в то время как внутри растет волна симпатии к этому человеку! Он как бы мимоходом заставил детей делать то, что ей не удавалось внушить Адел годами, используя крики и угрозы! С видом окончательно проигравшего она в отчаянии покачала головой.

Спустя несколько часов Элма все еще не могла отделаться от впечатления, произведенного резкой сменой в поведении детей. Получилось так, что время, проведенное без смены одежды, с грудой грязной посуды и с однообразной пищей, пошло впрок и привело к осознанию необходимости что-то существенно менять в жизни. Теперь стены веранды сверкали девственной белизной, а в голубом кафеле на полу кухни отражалось небо, видимое в окне.

Честно говоря, дом еще не дотягивал до того, чтобы появиться на страницах газеты «Ваш образцовый дом», но хаоса и запустения зримо поубавилось. От внимания Элмы не укрылось, с каким вожделением Бен и Адел ждали обещанного цыпленка. Если б она поняла это годы назад! К несчастью, в родном Берлингтоне закусочные и пиццерии были на каждом шагу, и никому из сестер не пришло бы в голову питаться одними консервами, если в кармане завалялась пара-другая долларов. Здесь же выбора не было: либо готовить, либо голодать.

Элма улыбнулась про себя, наблюдая, как Адел сгибается под тяжестью очередной кипы грязной одежды.

— Как идут дела? — поинтересовалась она у младшей сестры.

— Нормально, — огрызнулась та, однако что-то в ее голосе подсказывало Элме, что Адел вовсе не так недовольна переменами в жизни, как хочет показать.

— Думаю, на десерт сделать торт с арахисовым кремом, — словно бы невзначай произнесла Элма, помня, как сестра любила ее стряпню.

Адел даже взвизгнула от радости.

— Правда? Не врешь?

Элма не смогла сдержать улыбки.

— Когда в последний раз мы его ели…

Девочка волчком завертелась по комнате.

— Вот это да! Цыпленок барбекю и торт с арахисовым кремом. Да я от счастья лягушку поцелую!

Представив себе эту сцену, Элма покачала головой и ее разобрал смех. Звук собственного голоса настолько поразил ее, что она безуспешно попыталась вспомнить, когда в последний раз смеялась от души.

Через минуту она сообразила, что в комнате хохочут двое и сестра едва ли не вдвое громче. Собственно, в сказанном Адел не было ничего особенно смешного, однако сестры буквально заходились в истерическом хохоте. Может быть, то было свидетельством потепления в их отношениях, или наконец Адел поняла, что сестре можно доверять. А сама Элма… Что она поняла такого, из-за чего рассмеялась так открыто и радостно первый раз за долгие годы?

Возможно, причиной всему было простое осознание факта: она слишком избаловала сестру. Слишком опекала ее. Глядя сейчас на Адел, вываливавшую в таз ворох грязной одежды, Элма поняла: ее младшая сестричка взрослела на глазах и, как всякий человек, испытывала необходимость в большей свободе. Рано или поздно, даже представленная сама себе, она все равно превратилась бы из неряхи в цивилизованное человеческое существо.

Теперь перед глазами Элмы была куда более взрослая Адел Селби, чем та вызывающего вида надутая школьница, которую она в последний раз видела в Берлингтоне неделю назад. Назвать это превращение можно было только маленьким чудом.

Другая мысль — тоже своего рода откровение — пришла в голову Элме, хотя и не вызвала такого восторга. Возможно, карьера медсестры для Адел, мысль о которой она так заботливо вынашивала, полагая, что это предел сестринских мечтаний, была воплощением другой мечты — ее собственной. Она ведь так никогда и не спрашивала младшую сестру, кем та сама хочет стать, когда окончит школу.

Шум в дверях заставил ее обернуться и стереть предательски выступившие на глазах слезинки. А когда она увидала Крейтона, освещенного со спины солнцем, у нее и вовсе захватило дыхание. Но вот он прошел внутрь, сверкнув белозубой улыбкой, и Элме показалось, что его глаза притягивают ее сильнее и неотвратимее, чем обычно.

— Что тут происходит? — спросил он.

Адел хихикнула.

— Я сказала, что от счастья могу поцеловать лягушку. А она вся зашлась от смеха.

Крейтон перевел взгляд на Элму, пытаясь понять, что же в действительности произошло.

— Вот уж не думал, что вас так трогают шутки про лягушек.

Под его испытующим взглядом ее веселье несколько поутихло.

— Ну… в общем… словом, думайте что хотите, — пробормотала она, чувствуя, как отяжелел ее язык.

— Элма собирается испечь нам торт с арахисовым кремом, — вмешалась Адел. — Кто его не пробовал, тот и не жил вовсе.

— Ну что ж. Значит, я начинаю жить с сегодняшнего вечера, — серьезно произнес Крейтон.

Всю среду остров Святого Иакова был покрыт туманом, как будто некий демон накинул на него черное покрывало. Элма несколько раз навещала выложенную розовым вулканическим камнем взлетную полосу, почти не надеясь, что самолет старика Ларкина найдет окошко в сплошной мгле. Да и опровергая известную рекламную фразу почтовиков, Ларкин, очевидно, и не претендовал на то, что «не страшны ему ни дождь, ни снег» и особенно этот чертов туман!

Что ей оставалось делать? Она никак не рассчитывала провести на крошечном островке с Крейтоном еще и следующую неделю. Хватило и одной, начавшейся с откровенной неприязни к этому человеку! Хотя с тех пор чувства Элмы претерпели изменения и теперь колебались между теплой симпатией и откровенным влечением, все равно она ощущала себя полной идиоткой! Крейтон Кеннет был бесконечно далеким процветающим президентом огромной корпорации. Между ними не могло быть ничего общего, если не считать вынужденного краткого совместного пребывания на заброшенном клочке суши. Какие светские навыки, необходимые для жены миллионера, могли обнаружиться у малообразованной официантки?

Жены?!Элма чуть не задохнулась, пораженная тем, как далеко, однако, может завести ее разбушевавшееся подсознание. Жена, надо же! Она оторвалась от безнадежного разглядывая горизонта и направилась туда, где, по ее представлениям, должен был быть дом. Итак, еще неделя! Удается ли ее пережить?

При первой встрече с Крейтоном единственным желанием молодой женщины было разорвать самодовольного донжуана на мелкие кусочки и скормить рыбам. Хотела бы она сейчас иметь в душе хоть малую частичку той здоровой ненависти, которая владела ею тогда! Она бы все отдала за то, чтобы испытать желание плюнуть ему прямо в его серые бесовские глаза. Он мог быть сколь угодно неприветливым и холодным по отношению к незнакомке, но стоило ему хоть раз поцеловать ее, и ощущение блаженства уже не вытравить из памяти.

Хотя для сохранения душевного равновесия Элме сейчас, вероятно, хотелось бы вернуться в то время, когда она оставалась для него просто незнакомкой.

Что касается детей, то они продолжали поражать ее чистоплотностью, примерным поведением и согласием делать любую работу по дому без особых напоминаний. Вспомнив о чудесах, происходящих на ее глазах, Элма недоверчиво тряхнула головой, отчего влажная прядь упала ей на лицо. Подняв руку, чтобы убрать ее, она вспыхнула, вспомнив, какое впечатление ее белокурое буйство на голове произвело на Крейтона.

Она не представляла, сколько еще подобных галантных признаний ей придется выслушать и как долго она сможет устоять, чтобы не попасться в ловушку. Вчера, например, во время ужина Крейтон был сама предупредительность и совершенно очаровал ее; райскими вышли и приготовленные им цыплята. Вечер прошел чудесно, женщина помнила, что улыбка не сходила с ее губ, а общение их протекало просто и естественно, без обычной напряженности, и в конце концов она поняла, что испытывает глубокую симпатию к этому непростому, но несомненно умному человеку.