Макс сидел на диване в цокольном этаже, который был оформлен как радиостудия в миниатюре. Он поводил глазами слева направо, с тоской таращась на двенадцатиструнную электрогитару «Телекастер», прислоненную к стереодинамику. Ему так хотелось поиграть, что у него ныло все тело, но он не осмеливался и приближаться к любимому инструменту. Меньше всего ему были нужны новые неприятности.
Дела и без этого обстояли достаточно плохо. Помимо постоянных претензий по поводу его длинных волос, захламленной комнаты и «отношения к жизни», отец Макса нашел еще один повод придраться к нему — его любовь к музыке. Так что теперь неприятностей у Макса было больше, чем когда-либо прежде за все его шестнадцать с половиной лет.
Началось это совсем с ерунды пару лет назад, когда Макс и Гай Чесни принялись собираться каждое субботнее утро, чтобы подурачиться: Макс на гитаре, а Гай на синтезаторе. Мало-помалу эти шуточки растянулись на воскресенье, а потом — и на будние дни, и вскоре к ним подключились еще и Дан Скотт, бас-гитарист, Эмили Майер, барабанщица, и Дана Ларсон, которая могла безостановочно гнать мелодию лучше любой другой певицы в школе Ласковой Долины. Их ансамбль, «Друиды», становился все круче и круче, и в течение некоторого времени они даже играли на вечерах в клубах, не говоря уже о рядовых вечеринках и танцах в школе, куда их нанимали постоянно.
Каким-то образом Максу удавалось довольно ловко совмещать игру в ансамбле с учебой... точнее говоря, вот до этого времени. Учебные курсы стали потруднее, а нагрузка — потяжелее. Но ни
од
ин
предмет не был для него таким мучительным, как английский язык у мистера Коллинза. В течение всего семестра Максу не удавалось справиться ни с одним заданием, особенно с этим Шекспиром. Он перестал слушать эти лекции давным-давно и смирился с тем, что, с треском провалив на экзамене этот курс, вынужден будет наверстывать его занятиями в летней школе.
Все это было на руку Максу. Школа была всего лишь местом, где он впустую проводил время в перерывах между поздними встречами и выступлениями с «Друидами». Во время занятий он никогда не говорил много, разве что сочинял оправдания, почему не выполнил домашнюю работу. Почти все его преподаватели делали ему массу предупреждений, награждали его сердитыми и свирепыми взглядами, но все это Максу было нетрудно игнорировать.
Но вот не считаться с мистером Коллинзом он никак не мог. Преподаватель английского не довольствовался простыми предупреждениями, нет, он пошел дальше и, вступив в контакт с родителями Макса, сообщил им, что если их сын не возьмется за дело всерьез, то на экзаменах ему предстоит полный провал. И решающим-де будет то, как он справится с «Отелло».
А отцу Макса только и не хватало сообщения Роджера Коллинза. Его и прежде отнюдь не радовало ни то, что Макс чем-то занимается до поздней ночи, ни громкая музыка, доносящаяся из цокольного этажа. Он не видел никакой причины терпеть такое дальше, тем более раз уж это угрожало погубить будущее Макса. В тот же вечер, когда позвонил мистер Коллинз, мистер Делон постановил: Максу запрещается играть со своей группой, пока он не исправит отметки, если же он провалится по английскому языку, то с ансамблем ему придется расстаться навсегда. Макс считал, что со стороны отца жестоко разлучать его с музыкой, однако, по мнению мистера Делона, его сын сам на это напросился.
Макс же, несмотря на отцовское наказание, был просто не в силах самостоятельно исправить дело. Пока что он проваливал все промежуточные проверки, которые устраивал ему по этой пьесе мистер Коллинз. Да это было и неудивительно, если учесть тот факт, что Максу никак не удавалось выйти за пределы первой сцены первого акта. Предстоящий экзамен был его последним шансом. Он был назначен на понедельник, всего через пару дней, и единственным способом разобраться в этом было прибегнуть к помощи репетитора. Вот для этого-то к делу и подключилась Элизабет... то есть, предполагалось, что она подключится.
Макс был обеспокоен. Не в духе Элизабет было пропускать назначенную встречу. Что же могло задержать ее? Он отложил «Отелло» и легко взбежал по лестнице в гостиную, где его родители смотрели телевизор. Просунув голову в комнату, он спросил:
—
От Лиз ничего не было слышно? Его отец поднял голову и нахмурился.
—
Нет. Возвращайся вниз и снова перечитывай эту чушь, пока она не явится. Это приказ.
—
Слушаюсь, сэр. — Нахмурившись в ответ, Макс прищелкнул каблуками и по-военному отсалютовал отцу.
—
Ну хватит, Макс. Убирайся к своим книгам!
Вихрем вылетев прочь, Макс так сильно захлопнул за собой дверь цокольного этажа, что дом затрясся. И без того уж было достаточно мерзко проводить субботний вечер дома, но то, что вдобавок ко всему приходилось еще и выслушивать нотации отца, просто приводило Макса в бешенство.
Снова оказавшись внизу, Макс принялся перелистывать очередной выпуск увлекательного детектива-комикса, подхваченный им в этот день на улице. По крайней мере здесь писали на вполне понятном английском языке.
Благодаря этому пьесу к восьми часам Макс понял ничуть не лучше прежнего. Элизабет просто безумно была ему нужна!
Решив, что заслуживает нового перерыва, Макс пошлепал наверх, к телефону. Его беспокойство но поводу своего выживания на стезе образования теперь смешивалось с искренней тревогой относительно местонахождения Элизабет. Он набрал ее номер, но не был удивлен, что никакого ответа не последовало. Элизабет ведь говорила ему, что приедет прямо из больницы. Но там-то она должна была все закончить вот уже несколько часов назад! «Что-то здесь неправильно, — думал Макс, возвращаясь вниз. — С ней, должно быть, что-то стряслось. Покрышка лопнула. Или, может, дома какая-нибудь внезапная неприятность».
Без двадцати десять Макс пришел к выводу, что дальнейшее изучение одной и той же страницы «Отелло» было бы просто напрасным усилием. Он слишком тревожился об Элизабет, чтобы заниматься чем-либо иным, кроме как тупо таращиться на расплывающиеся перед его глазами слова. Он еще разок попытался позвонить ей домой, но там по-прежнему никто не отвечал.
А что, если она попала в беду? Элизабет, на которую каждый всегда мог рассчитывать, если возникала нужда, Элизабет, первоклассные обозрения которой о «Друидах» в газете школы Ласковой Долины помогли ансамблю Макса стать самым популярным в школе. Разве хотя бы это не обязывает его удостовериться, что с ней все в порядке? «Я не могу больше оставаться здесь, — решил Макс. — Я должен попытаться разыскать ее». Но сообщать об этом родителям было бы пустой тратой времени: они бы нипочем не отпустили его. Макс снова вернулся в цокольный этаж, но на этот раз без малейшего намерения там задерживаться. Он потихоньку выскользнул из задней двери и направился к мотоциклу, припаркованному у стенки дома, с другой стороны гостиной. Немного чувствуя себя преступником, Макс вытолкал своего боевого коня мимо края лужайки, на улицу. Он продолжал вышагивать рядом с мотоциклом, пока не добрался до угла и не завернул за него. А потом, оказавшись на достаточно далеком расстоянии от дома, где звук мотоцикла не могли бы услышать его родители и заподозрить неладное, он запустил мотор. И больше не тратя попусту ни секунды, он помчался в сторону больницы имени Фаулера разыскивать Элизабет.
4
Было еще только девять часов, и тем не менее вечер уже принес один успех Джессике. Да такой, которого она и не ожидала. Пока что она была единственной, почти всецело завладевшей вниманием Николаса, причем на этот раз ей даже не пришлось прибегать к своим обычным проделкам, чтобы добиться этого. Все, что ей надо было делать,
—
это отвечать на вопросы Николаса о себе и о жизни в Ласковой Долине.
