– Вы имеете в виду древних греков? – спросил Бен, как только Ньютон сделал паузу. Тот факт, что у красного глаза есть имя, обрадовал Бена. Значит, существует и разумное объяснение ему. А следовательно, мучающая Бена ужасная тайна скоро раскроется и перестанет его пугать и терзать.
– Ранних греков. Ты слышал о Гермесе Трисмегисте?
– Согласно легенде, он – прародитель алхимии.
– Не совсем так. Но он был великим человеком, настолько великим, что древние греки почитали его, как бога. Так же высоко его возносили и в Древнем Египте, где называли – Тот, а древние римляне дали ему имя Меркурий. Но даже великому Трисмегисту достались лишь крупицы от тех знаний, что были дарованы Адаму в тот момент, когда он вкусил плод с древа познания, или тех знаний, что отрылись Моисею, когда он взошел на гору Синай. Только сейчас мы начинаем робко возвращаться к истинным знаниям. Да и то воспринимаем их излишне скептически.
– Вы сказали «скептически», сэр?
– Да, скептически. Но, несмотря на всеобщее недоверие, я продолжаю задаваться вопросом: какие научные открытия были сделаны в Содоме и Гоморре до их проклятия? Но ты спросил о греках, – уже более рассеянно продолжал Ньютон. – Так вот, полагаю, Пифагор и Платон владели истинными знаниями, я эти знания извлекаю на свет божий из глубины веков. Но великие греки совершили ошибку: они запечатлели послание в мистических символах. Аристотель и его последователи не смогли их правильно расшифровать, неверная интерпретация закрыла знания от мира на несколько столетий.
Бену нелегко был следить за мыслью Ньютона. Ему не хватало научного багажа, чтобы понять смысл слов, а задавать вопросы неясному, расплывчатому очертанию, этому оптическому обману…
Оптический… один из ранних трактатов Ньютона как раз касался оптики.
Как только Ньютон сделал очередную паузу, Бен тут же ринулся с открытым забралом выяснять то, что его так сильно волновало:
– Сэр, этот malakus…
– Ты уже видел подобного, так ведь? – перебил его Ньютон.
– Один человек пытался убить меня. Он убил моего старшего брата. И один из таких malakim всегда сопровождал убийцу.
– Сопровождал? Вот так же плавая в шаре?
– Нет, сэр, он плыл следом в виде большого облака.
– Облака… тот человек философ?
– Не понятно. То ли философ, то ли колдун, – ответил Бен, – но то, что он убийца, я знаю наверняка.
Ньютон заполнил пространство кабинета сухим трескучим смехом.
– Вот этот malakus был послан, чтобы убить меня. До недавнего времени я не знал кем, хотя подозревал многих. Я боялся, что стал нездоров. Когда человек стареет… – Голос Ньютона то поднимался вверх, то опускался вниз, затихая.
Бен вспомнил, что ему наказал Стирлинг. Это, пожалуй, удобный случай, когда он может замолвить словечко о модели Солнечной системы.
– Сэр, Джеймс Стирлинг от имени общества просил меня поговорить с вами об обществе. Общество…
– Старость заставила меня накинуть на плечи вот эту эгиду, – не слушал его Ньютон. – Она защищает меня от всех мыслимых и немыслимых убийц.
Бен растерялся, его совсем не слушали, и он не знал, как продолжить разговор о модели. Не то чтобы Бена не интересовала так напугавшая его эгида, которую он принял за иллюзорный облик Ньютона, просто сейчас на первом месте стояло спасение модели Солнечной системы.
– Сэр, я должен сказать вам нечто очень важное, – снова начал Бен.
– Да?! Ну что ж, скажи, мальчик. Чего ты хочешь от меня? Я должен аплодировать каждому твоему слову, чтобы у тебя хватило смелости произнести следующее?
«Было бы достаточно и того, чтобы вы меня не перебивали», – подумал Бен. И принялся рассказывать о визите Галлея, о том, что у них собираются отнять модель Солнечной системы.
– Ну-ну, – выслушав Бена, сказал Ньютон. – Что ж, отложим мою лекцию о знаниях древних до следующего раза. Пока я сидел здесь взаперти, наедине с великими древними, я узнал много нового и интересного. Не только узнал, но и сделал: ты видишь пойманного мною malakus и мою эгиду. Я не сошел с ума и не терял времени даром. Скажи им об этом, уважаемый Бенджамин Франклин. Я выбираю тебя своим посланником, потому что ты – новичок в наших кругах, а значит, единственный, кого я не подозреваю. – Ньютон поднялся и подошел к Бену, который закрыл глаза, чтобы не упасть, – такое сильное головокружение вызывала эгида. Гладкая теплая рука коснулась руки Бена.
– Раскрой ладонь и возьми это, – сказал Ньютон. В ладонь опустилось нечто круглое и прохладное.
– Возьми это с собой. Один из вас догадается, что нужно с этим делать. А сейчас тебе пора, уходи. Не открывай глаз, пока не отвернешься, иначе у тебя закружится голова и ты упадешь.
– Хорошо, сэр, – послушно ответил Бен.
– Благодарю тебя, Бенджамин Франклин. Скоро увидимся. Я сам приду в Крейн-корт.
– Когда вас ждать, сэр?
– Надеюсь, скоро, – ответил Ньютон.
– А что с моделью?
– Дворцовая карета едет медленно. Сегодня я отправлю письмо, в котором выражу свой протест. Тем самым дело затянется на неделю, а возможно, и на больший срок.
– А разве у нас нет возможности оставить эту модель за собой?
– Нет. Но сейчас это уже не имеет большого значения.
– Но как же, сэр…
– Это не имеет значения, – заревел Ньютон. – Иди!
В «Грецию» Бен пришел в двадцать минут пятого, немного опоздав. Вся компания сидела за тем же самым столом и почти в том же порядке, что и в день первой встречи.
– Ну, вот и подмастерье пришел, – произнес Вольтер, в знак приветствия поднимая чашку с кофе.
– Садись, Бен, – сказал Маклорен. – Я уже всем рассказал о разговоре с Галлеем, а ты присутствовал при нем лично.
– Что Ньютон собирается предпринять? – тут же накинулся на Бена Гиз. – Ты не забыл поговорить с ним о модели?
– Не забыл, – ответил Бен. – Он сказал, что сегодня же напишет письмо с протестом.
– Это правда? – недоверчиво спросил Маклорен. – Похоже, он в… здравом уме?
– По сравнению с первой встречей – безусловно, – заверил его Бен. – Хотя он сказал, что судьба модели Солнечной системы сейчас совершенно не имеет значения. Модель останется у нас еще на неделю или чуть дольше, а что с ней станет потом – не важно.
– Почему только неделю? – спросила Василиса. Бен развел руками.
– Он не сказал. Он все больше говорил об истории и неких существах, которые он называл malakim…
– Malakim? — перебил Вольтер. – Это древнееврейское слово, означающее не то ангелов, не то каких-то духов.
Василиса чуть заметно подмигнула Бену, от его душевных мук и следа не осталось. Он вспомнил их разговор об этих таинственных и страшных существах и сообразил, что она хочет его предостеречь.
– Сэр Исаак всегда говорит загадками, – сказал Стирлинг. – Он верит, что в Библии и прочих древних книгах иносказательным языком изложены законы Вселенной. Для него malakim могут означать и небесные тела, и силы, действующие на эти тела.
Бен знал, что Стирлинг ошибается, поскольку самолично видел красный глаз, запертый в сверкающем шаре на вершине пирамиды. Но Василиса предупредила его, и Бен прикусил язык, не ввязываясь в спор.
– Когда-то, – произнес Вольтер, – один парень убеждал меня, что видел ангела. Этот «благочестивый» юноша не почитал за грех иметь любовниц и продуваться в карты. Он нашел ключ, с помощью которого открывал глубины собственного разума, как алхимики открывают истинную природу металла. Его рецепт был прост: треть бренди, половинная доля арака, треть вина и еще треть бренди…
– Вольтер, дорогой, зачем ты все это рассказываешь? – перебила Василиса.
– Только затем, – пояснил Вольтер, – чтобы поставить на вид: не слишком ли мы серьезно относимся ко всему этому.
– Что ты называешь всем этим? – взорвался Гиз. – Нашу модель, которую у нас хотят отнять, или то, что наш учитель и благодетель потерял рассудок?
Вольтер снисходительно и невозмутимо посмотрел в сторону Гиза и продолжил свой рассказ:
