Бен ничего не ответил.

На следующий день Бен переехал в Крейн-корт. Мир науки, подобно огромному магниту, непреодолимо притягивал его к себе.

Людовик покинул ложе, оставив Адриану в одиночестве на простынях, увлажненных потом их любви. Она натянула покрывало, стесняясь собственной наготы, и уткнулась в него лицом. Она знала, если Людовик не услышит всхлипываний, то не увидит и ее слез. Она не хотела, чтобы та неведомая волшебная сила, которая делает Людовика зрячим, показала ему, что его любовь доставляет ей страдание.

«Я превращаюсь в призрак Ментенон», – подумала Адриана.

Сегодня ее тело испытывало настоящую физическую боль, но не потому, что король вел себя в постели грубо. Нет, он никогда не позволял себе этого. На теле остались следы пережитых днем приключений – множество кровоподтеков и ссадин. Движения причиняли боль.

Судьба Николаса оставалась неизвестной, и это тоже причиняло боль, но совсем другого рода.

Они с Креси доехали до поместья герцога. Там Адриана приняла ванну и переоделась в женское платье, после чего они благополучно, как ни в чем не бывало, вернулись в Версаль. Ботем лично встретил ее, не выказав при этом ни малейших признаков подозрения. Вечером она играла в карты с королем и Торси. Министр рассказал о странной троице, посетившей маскарад герцога Орлеанского, а потом убившей нескольких мушкетеров. Торси рассказывал ей об этом без привычной иронии. Король, к слову, спросил о Николасе, и она солгала, сказав, что отпустила его на два дня в Париж навестить кузена. Ей, конечно, приходило в голову, что король и Торси могут знать, где на самом деле находится Николас. Если это так – она погибла. По просьбе короля Адриана рано ушла к себе в спальню, и король не замедлил осчастливить ее своим визитом.

Ей хотелось, как грязное платье, содрать кожу и выбросить ее. Лучшее, что она могла сделать, – забыть о своем оскверненном теле. Мысль о грехопадении, совершенном до брака, терзала Адриану невыносимо. Теперь она знала, что стала предметом низменных утех того, кто готовит апокалипсис, и на Страшном суде ей нечем будет оправдаться и смыть следы скверны, оставленные на теле этим чудовищем.

Оплакивая Николаса и свою погибшую душу, Адриана вдруг задумалась о собственном предназначении. Ее посетила безумная мысль.

Она, Адриана, должна убить короля.

Кто, кроме нее, может сделать это? С кем еще он остается наедине, обнаженный, ничем не защищенный от пуль и кинжала?

Она и так уже потеряла много времени. Что если Николаса убили, и его тело попало в руки мушкетеров?..

Ей даже выгодно, что Людовик, который только что был здесь, в ее постели, охвачен безумием и верит в свою неуязвимость. Это притупляет его подозрительность.

Дверь в спальню скрипнула, послышался голос Креси:

– Я приказала приготовить вам ванну, – мягко и заботливо сказала она.

Адриана услышала в соседней комнате звук льющейся воды: служанки наполняли ванну. Опустившись с помощью Креси в горячую ароматизированную воду, Адриана почувствовала себя лучше, особенно когда невероятно сильные пальцы Креси начали разминать и массировать ее плечи. Как только шея и спина расслабились, Адриана принялась спокойно обдумывать план убийства короля. Ощущая силу пальцев Креси, Адриана блаженствовала: казалось, чужая сила проникает внутрь и наполняет ее, Адриану, жизнью. Вдруг ее поразила мысль: а если Креси и «Корай» заранее предвидели, что она придет к этому решению? Что если они преследуют единственную цель – убить Людовика XIV?

Мысль ужасная, хотя вполне вероятная. Но Людовик не вызывал у Адрианы той яростной злобы, что помогла бы ей исполнить предназначение. «Ну и что ж с того, – рассуждала Адриана, – в конце концов кто-то должен его остановить».

– Вам не больно? – спросила Креси.

– Нет. – Адриана помолчала. – Можно я буду называть вас Вероникой? Сейчас, когда у меня больше нет Николаса… – При звуке его имени Адриана вздрогнула и заплакала. – Я дурно думала о вас прошлой ночью, Кре… Вероника.

– Адриана, вы не первая и не единственная, кто думает обо мне плохо, – ответила Креси.

– Я считала, что вы готовы любой ценой выведать секрет Фацио.

Руки Креси замерли, но не более чем на секунду.

– Вы не так уж далеки от истины. Я действительно была готова на все, – согласилась Креси. – Правда, мне не пришлось для этого использовать свое тело, и постель Фацио я не согревала. Но пошла бы и на это, будь то единственный путь к его страшной тайне.

– Видите, я избавила вас от необходимости приносить себя в жертву, – с горечью заметила Адриана. – А я, повинуясь приказу «Корая», вынуждена отдаваться королю. Мне приходится тяжелее, нежели вам.

– Не говорите так. Сносить наносимые оскорбления трудно. Но становится еще труднее, когда при этом начинаешь корить сама себя.

– Как же вы переносите такие унижения? Неужели вам это нравится?

– Вы имеете в виду плотскую любовь?

– Да. Вам доставляло удовольствие соблазнять Фацио?

Креси гортанно рассмеялась.

– Да. То, что я испытывала, можно назвать удовольствием. Умение соблазнять дает власть над человеком. Видеть мужчину беспомощным – в каком-то смысле наслаждение. Но с Фацио я не получила большого удовольствия, он оказался легкой добычей.

– Мне тоже нравилось чувствовать свою власть над ним, – призналась Адриана. – Хотя я никогда не была такой смелой, как вы. Себе я позволяла лишь улыбаться, а ему – иметь призрачную надежду. Мне кажется, я ревную.

– Ревнуете?

– Как глупо, правда? Все оттого, что мне не удалось завоевать Фацио, а вы сделали это мгновенно и виртуозно.

– Кому-то король может показаться великим завоеванием, – тихо обронила Креси.

– Нет, короля я не завоевала, – возразила Адриана. – Вы же обладаете даром предвидения, разве мое поражение не очевидно? Король любит придуманный образ, а я – лишь его бледная копия.

– Адриана, я сказала «кому-то», но не имела в виду себя. Я вам не завидую. Вы слишком искренне страдаете. Мне бы очень хотелось вызволить вас из этой беды, тем более что я в ней отчасти повинна.

– Не совсем так. Может, вы и предвидели эту беду, но не вы, а я создавала ее своими собственными руками. Я думала: буду королевой… буду повелевать. Думала, что король… я надеялась, что буду счастлива с ним… – Она тяжело вздохнула. – Я обманулась, я предала саму себя.

– Вы еще очень молоды, Адриана, – сказала Креси. – Вам предстоит столь многое испробовать из того, о чем вам даже думать запрещали. Отказываться от грешных радостей жизни – великая глупость.

– Я думала… я думала, что с королем – это не грех.

– Грех! О, все эти рассуждения о грехе и вечном блаженстве! Это заблуждение, Адриана. Разве занятия наукой не убедили вас, что нашему миру Бог не нужен?

– Миру, возможно, и нет, а мне нужен, – робко защищалась Адриана.

– Это проявление слабости.

– Конечно, вам не ведомо, что такое слабость. Вы заглядываете в будущее, как в распахнутое окно. Наравне с мужчинами состоите в Швейцарской роте. Размахиваете мечом, как могучий Роланд или Оливер.

Креси снова рассмеялась.

– Вас это восхищает?

– Я всегда хотела… – Адриана замолчала. – Мадам де Кастри права, – продолжила она, – я всегда искала путь, пролегающий между замужеством и монастырем.

– Да, да, это понятно. Но уверяю вас, причина ваших страданий в другом. Вас раздирает внутреннее противоречие. Вы желаете прожить жизнь Нинон, но прожить ее по принципам Ментенон, если у последней вообще были какие-либо принципы.

– Не говорите так! Не надо на нее клеветать! Я знала Ментенон и сама была свидетелем ее набожности и благочестия…

– Вы видели ее сидящей в клетке, в которую она себя упрятала по собственной же воле. Позвольте мне, Адриана, рассказать вам одну историю, начавшуюся много лет назад. Ментенон училась искусству жизни и любви у Нинон. По ее совету она вышла замуж за Скаррона, ближайшего друга Нинон, очень своеобразного писателя да к тому же человека, разбитого параличом. Это похоже на клевету?