«Самодовольный» смерил «парик» презрительным взглядом.

– Послушайте, – покровительственным тоном произнес он, – сэр Исаак показал нам мир порядка и поэзию гармонии. Из мистицизма Лейбница он извлек свет, суть истины и математическую точность. И это он превратил в систему знаний; на этой основе он построил свои представления о мироздании. Вы что, действительно считаете, что интерес Ньютона к истории и мудрости древних сродни нелепой идее Лейбница, будто мы живем в самом совершенном из миров?

Девушка нахмурилась.

– Я уверена, последние идеи Лейбница вы умышленно представляете в ложном свете, – сказала она. – И так же преднамеренно не хотите замечать увлечения Ньютона теологией и алхимией. В последнее время это увлечение поглотило его целиком, и я не знаю…

– Сэр Исаак уже очень стар, – ответил «самодовольный», – и потому он обратился к религии. Учитывая его возраст, ему можно простить подобную слабость.

– Ах, как это великодушно! – вмешался в спор третий парень. Он сидел напротив девушки и говорил, по-шотландски чеканя слова. Шотландский выговор очень шел к его честному, добропорядочному лицу, обрамленному каштановыми кудрями. – Твоя самонадеянность заводит тебя слишком далеко. Сэр Исаак, если хочешь, – гениальный чудак. С помощью математических методов он открыл тайны алхимии, физики, магии. Так почему мы должны сомневаться в том, что он эти методы с таким же успехом применит к истории?

– Фи, Маклорен, – фыркнул «парик», – признайся, ты сам в это мало веришь. К тому же не забывай, странная идея, овладевшая сэром Исааком, дорого обходится Королевскому обществу. Королю и парламенту нужна наука, которая дает оружие для войны. Их совершенно не волнуют невероятные гипотезы и хронологии, затрагивающие малоинтересный для них вопрос, какой была наука в древнем Вавилоне. Увлечения сэра Исаака сыграли свою пагубную роль и породили причину, в результате которой мы сейчас и оказались в таком неопределенном положении.

– Этот неудобный гениальный чудак – сэр Исаак – дает больше оружия для убийства, нежели кто другой, – спокойно ответил Маклорен. – Но это не имеет никакого отношения к его последним научным изысканиям.

– Как это не имеет? Какую же пользу все эти распри в научном мире принесут в войне с пакостными французами? – выпалил «парик» и вдруг, поняв свою ошибку, посмотрел на «самодовольного». – Ах, простите… не обидел ли я вас, сударь?

Четвертый парень, сидевший спиной к Бену, отчего видна была лишь белокурая копна волос, примирительно поднял вверх руку.

– Друзья, давайте постараемся, чтобы политика и национальная неприязнь не проникли в наши ряды, – сказал он. – Как настоящие философы мы должны быть выше этих глупостей. В любом случае не будем забывать, что нашего доброго друга Король-Солнце выгнал из страны.

– Я поддерживаю ваше предложение, – подхватил француз. – Вам всем хорошо известно, что я считаю Англию более просвещенной по сравнению с душным двором Аполлона. Но все же я полагаю своим долгом напомнить, что неправомерно всю вину за разжигание этой войны возлагать на голову Короля-Солнце.

– Я согласен с господином Стирлингом. Давайте не будем говорить о политике, – вновь вмешалась в разговор девушка.

– Не будем, – согласился Маклорен. – Лучше скажите, кому-нибудь попадался на глаза наш друг Янус?

Бен вздрогнул, кровь бросилась ему в лицо, когда он увидел, что миндалевидные глаза девушки прищурились и вопрошающе остановились на нем.

– Мне кажется, – сказала она, – я его вижу.

– Ты хочешь сказать, что этот мальчишка – Янус? – хмыкнул «парик».

На Бена снизошел странный покой и освободил от сковавшей его в первую минуту робости. Он не знал, что скажет, но тем не менее поднялся со своей скамьи и подошел к столу, за которым сидела компания молодых философов.

Голос его прозвучал удивительно твердо, когда он произнес:

– Янус – это я, – и с этими словами протянул руку Маклорену, сидевшему ближе всех.

– Похоже, провидение над нами посмеялось, – зло обронил «парик». – Мы притащились сюда из-за какого-то мальчишки. Как вам это нравится?

– Вы действительно Янус, молодой человек? – спросил «самодовольный». Казалось, ситуация его забавляла.

– А кто из вас Гермес, господа? Или Гермес – это вы, леди? – спросил Бен. Его рука, протянутая для приветствия, так и повисла в воздухе.

– Но, друзья мои, это же абсурд! – воскликнул «парик».

Бен опустил руку и еще больше вытянулся, выпятив вперед грудь.

– Господа, леди, я прошу вас. Прежде чем отвергнуть меня по причине моего возраста, не сочтите за труд выслушать, в противном случае вы проявите не просто невнимательность, но – простите меня – глупость.

Брови француза испуганными лягушками подпрыгнули вверх. Остальные молча уставились на Бена.

Маклорен первым нарушил молчание.

– Сколько тебе лет, парень? – спросил он, протягивая Бену руку. Бен пожал ее.

– Четырнадцать, сэр, – с достоинством ответил он.

– Скажи мне, Гилес, – произнес Маклорен, не спуская глаз с лица Бена, – ты знаешь, сколько мне было лет, когда я в Эдинбурге написал свою диссертацию?

«Парик», которого, как оказалось, звали Гилес, нетерпеливо забарабанил пальцами по столу:

– Какое это имеет отношение к делу?

– Мне было тогда пятнадцать, – ответил Маклорен.

– Да-а-а, – протяжно произнес «самодовольный», и в глазах его зажегся лукавый огонек. – А мне едва исполнилось двенадцать, когда несравненная Нинон де Ланкло упомянула в своем завещании некоторую сумму в мою пользу. То была награда за мои поэтические вирши. – Знаете, дорогой мистер Гиз, у некоторых из нас таланты расцветают в самом нежном возрасте.

«Парик» наградил француза ядовитым взглядом аспида, но смолчал.

– Присаживайся, парень, – пригласил Маклорен, – обсудим кое-что.

Пока компания молча переваривала свое пополнение в лице Бена, мальчик в фартуке принес кофе. Вдруг, к удивлению Бена, девушка потянулась и ободряюще похлопала его по руке. Бену почудилось, будто там, где она прикасалась, кожу начало жечь и покалывать.

Маклорен, несмотря на неубедительную позицию в философских дебатах, по всей видимости, в этой компании играл роль председательствующего; он откашлялся и начал опрос вновь прибывшего:

– Что ж, прикажешь нам и дальше величать тебя Янусом? Так вот, Янус, позволь представить тебя членам нашего небольшого клуба, по крайней мере тем, кто сегодня пришел сюда. Дама – Василиса Карева, посланница русского царя Петра. Наш французский товарищ Франсуа Аруэ, – при этом Маклорен показал рукой в сторону «самодовольного».

Француз придал лицу солидную суровость, но его глаза смеялись:

– Уж коли ты предпочитаешь, чтобы тебя называли Янусом, то я в таком случае для тебя – Вольтер.

– Сэр, – Бен склонил голову.

– Господин, выразивший наибольшее сомнение по поводу твоей персоны, – Гилес Гиз.

Гиз посмотрел на протянутую Беном руку и, изобразив на лице борьбу здравого смысла и любезности, тряхнул эту руку с такой поспешностью, что получилось не рукопожатие, а какая-то пародия.

– Джеймс Стирлинг, – представился парень, что первоначально сидел к Бену спиной. В знак приветствия он кивнул Бену головой. У него были тонкие изогнутые брови, будто навсегда застывшие от удивления, зеленые глаза и скошенный на сторону нос, видно сломанный.

– Меня же зовут Колин Маклорен, – завершил представление шотландец.

– Очень рад со всеми вами познакомиться, – серьезно сказал Бен.

– Взаимно, – ответил Маклорен. – Мы надеемся, что сейчас ты объяснишь нам, почему не упомянул о своем возрасте, когда писал сэру Исааку.

– Я боялся, что, узнав мой возраст, он откажется встретиться со мной, – ответил Бен. – Но дело у меня очень важное, безотлагательное, мне просто крайне необходимо, чтобы он согласился на встречу.

– Такая возможность не исключена, – наставительно заметил Маклорен, – и поэтому объясни нам, что за важное дело ты имеешь к сэру Исааку.