Перкар уже пошел было к хижине, как вдруг заметил нечто странное на реке, чуть выше по течению. Краешком глаза он не мог отчетливо увидеть, что же это было.
Игра света, рябь на воде. Шевеление. Гладь была подернута рябью, искорки то загорались, то гасли, медленно передвигаясь вниз по течению. Не рыбы ли это, подумал Перкар, или призраки рыб, плывут вниз по реке у самой поверхности воды? Ибо Река была черна с тех пор, как проснулся Дух Реки. Не уснул ли он опять?
Перкар затаил дыхание и замер, прислушиваясь к тихому веянию ветра. Искорки по реке все бежали, но бежали они по самой поверхности. Бугорки опадали, превращаясь в чаши, полные лунного света. Ничего подобного Перкар прежде не видел, хотя что-то это ему напоминало…
– Ты хочешь видеть? – спросил его Харка.
– Видеть?
– Я могу показать тебе, если хочешь.
– Покажи, – попросил Перкар. Холод пробежал у него по жилам, сердце замерло, и он едва не задохнулся от волнения.
По водной глади шли кони. Они были прозрачны, как вода, бока блистали в лунном сиянии, а вместо глаз зияли черные провалы. Но Перкар узнал их. Это был убитый скакун Нгангаты и Медведь, конь Капаки. Капака сидел верхом на коне. Лицо его было гладким и пустым, но Перкар узнал его по тому, как он свободно держал поводья. И это призрачное лицо повернулось к Перкару. Перкар вдруг почувствовал, будто весь он леденеет. Боль его затихла, чувство вины бесследно растаяло, и он бесстрастно наблюдал за своим мертвым вождем.
Капака отвернулся, и все вскипело в Перкаре. Все вернулось: боль, угрызения совести, бесплодная ненависть к себе… Отчаянно застонав, Перкар ударился о ствол ивы, расшвыряв вокруг собранный им хворост. Он метался, пытаясь вновь увидеть Капаку. Но призрак исчез, и лунные искорки погасли. Рыча, Перкар вытащил меч и принялся крушить ветви прибрежных кустов, наконец он отшвырнул меч и колотил по стволу кулаками, пока не изранил руки до крови. Неуклюже обняв ствол дуба, Перкар соскользнул на землю, рыдая.
– Я ненавижу тебя! – шипел он, глядя на воду, но было неясно – обращается ли он к Реке или к себе самому.
Зачем? Зачем Река явила ему эти призраки? Это не было случайностью; со всеми, кого бы ни пожрала Река, случайностей не происходит. На дне ее покоятся кости многих сотен королей и тысяч скакунов.
Руки Перкара саднили и болели, будто обожженные, но он заставил себя спокойно думать. Чего хочет от него Дух Реки?
– Чего?! – воскликнул он, но никто не отозвался, кроме ночной птицы вдали. – Отец и мать, помогите мне! – простонал Перкар.
Он нащупал оберег на своей груди и ощутил знакомое покалывание: это та самая жизнь, которая вошла в него при рождении. Прикасаясь к оберегу, Перкар прикасался к пламени, он словно видел, где это было: под могучим дубом, который распростер свои ветви, как человек руки, зевая и потягиваясь. У корней этого дуба бил серебристый ключ, приветливый и веселый. И в этот самый миг расстояние между Перкаром и дамакутой его отца исчезло. Она стояла неподалеку, под небом, усеянным звездами. У порога сидели отец с матерью, гадая, что же случилось с ним, Перкаром. Всего в дне пути жило семейство Апада, и совсем неподалеку – семья Эруки. А в Моравте, в незамысловатой дамакуте, внуки Капаки не могут понять, куда девался их дед, отчего он не возвращается.
Что бы сейчас посоветовал Перкару отец? Как ему следует поступить?
Заверши начатое, сказал бы он. Пираку обладает тот, кто совершает поступки.
Но как именно должен поступить Перкар? Юноша был уверен, что теперь для него самое лучшее – умереть. Ярость вновь закипела в нем, и он плюнул в Реку, сердито сверкнув глазами на черные недвижные воды.
– Что ж! – прошипел он. – Бери и меня, если угодно. Я охотно пойду к тебе. Ты слышишь меня, Изменчивый? Я покоряюсь тебе!
Проклятие Нгангате с его напоминаниями и разъяснениями. Перкар затеял эту историю, он же ее и завершит. У него еще есть возможность искупить свою вину, чтобы сказание имело достойный конец. Не важно, достоин он или не достоин зваться героем. Не важно, что он не знал, к чему приведут его поступки. У него не было выбора, это ясно. Пираку требует от него действий, и если он и предал в чем-то своих соплеменников, уж в этом он не предаст их.
– Но предупреждаю тебя, – обратился он к воде, – предупреждаю: при первой же возможности я заставлю тебя пожалеть о том, что ты призвал меня. Если я должен разыскать эту девчонку – что мне предстоит сделать с ней? Спасти? Тогда я убью ее. Погубить? Тогда я сохраню ей жизнь.
Перкар потряс кулаками, роняя капли крови в воду.
– Пей, пей мою кровь, – сказал он почти беззвучно, – возьми меня всего, если желаешь, но настанет день, когда я сведу с тобой счеты.
Харка зазвенел у него в руке.
– Впервые я изумлен, – сказал он. – Есть ли в тебе что-либо, кроме раскаяния и жалости к себе?
– Да, – ответил Перкар. – Я только что обнаружил это в себе.
Перкар взял охапку хвороста и отнес к хижине, где Братец Конь сидел, заплетая в косицы свои длинные полуседые волосы. Взгляд его ненадолго задержался на окровавленных руках Перкара, однако старик ни словом об этом не обмолвился.
– Я вижу твой меч, – сказал он. – Если бы не это, рассказам вашим трудно было бы поверить.
– Что он тебе напоминает? – с любопытством спросил Перкар.
– Я вижу вас обоих. Между вами существует какая-то связь. Вместе вы напоминаете птицу. Например, орла.
– Имя меча – Харка, – подтвердил Перкар. – Это значит орел.
– Да, это верно, – согласился старик.
Нгангата пошевелился во сне.
– Твой друг опасно ранен, – предупредил Перкара Братец Конь. – Если он поедет с тобой – умрет непременно.
– Я знаю, – ответил Перкар. – Вот почему и хочу оставить его с тобой. Ты можешь предсказать, что с ним будет, если он останется здесь?
– Да, конечно. Он окрепнет, но ты станешь слабее. Ведь он последний оставшийся в живых из всех твоих друзей. Единственная связь между тобой и родиной, дающей тебе силу.
– Я не утаю от тебя правды, дедушка, – прошептал Перкар. – Поначалу я его ненавидел. Я боялся его – а страх рождает ненависть. Но теперь я ненавижу себя, оттого что ужасаюсь поступкам, которые совершил. Но Нгангата подносил мне один подарок за другим, хотя я не мог этого понять. Я не стою того, чтобы он умер из-за меня, и я не стою того, чтобы умереть вместе с ним, он для этого слишком хорош.
Перкар поглядел на пламя, казавшееся тусклым и печальным – ведь в нем не плясала богиня Огня.
– Братец Конь, не присмотришь ли ты за ним? Он, когда окрепнет, не останется в долгу.
Братец Конь почесал своего пса за ухом и вздохнул.
– Если Хин не против, то и я не возражаю.
– Спасибо, – сказал Перкар.
– В доме лежит вяленое мясо, возьми с собой, – предложил старик. – И послушай! – Он склонился поближе к Перкару. – Когда ты встретишь моих соплеменников, скажи им, я велел тебе жить. Скажи им, старик на острове, которого некогда звали Йушене, велел им позаботиться о тебе.
– Ты добр ко мне, – с благодарностью отозвался Перкар.
– О, да ты просишь меня о пустяках, – заметил Братец Конь. – Конечно же я присмотрю за твоим другом.
Он помолчал, и глаза его лукаво блеснули.
– Жаль, что ты не привез с собой больную женщину. Но ничто не бывает вполне хорошо.
Старик отхлебнул чаю и склонил голову набок.
– Послушай, – сказал он. – Я вспомнил о Реке еще кое-что.
– Что именно? – спросил Перкар.
– Ты помнишь, мы говорили, что Дух Реки проснулся?
– Да.
– Существует одно старинное предание. В нем говорится, что однажды Река пробудится полностью и пойдет на двух ногах, как человек.
– Что это значит?
Братец Конь пожал плечами.
– Ничего хорошего. Возможно, конец мира. Эта старая песнь, и я плохо ее помню.
Поздним вечером, когда Братец Конь крепко уснул, Перкар пошел на берег, выволок лодку и спустил ее на воду. Течение быстро понесло ее. Впервые Перкар чувствовал себя оживленным и готовым встретить судьбу лицом к лицу. Он не был счастлив или доволен, но и былого оцепенения не испытывал. Месяц или более он сопротивлялся судьбе, да и сейчас сопротивляется, как некий глупец, гребущий вверх против сильного течения, которое сносит и сносит его. Лодка Карака сразу же усвоила урок. А Перкар не усвоил, и борьба изнурила его. Но еще не поздно постичь истину. Если он должен встретить судьбу, не следует уклоняться или бороться до изнеможения. Нет, нужно спешить навстречу, обнажив клинок.
