– Ты мне уже много помогаешь, – сказала она. – На днях даже сбила яйца.

– Я говорю о настоящей готовке. – Хизи старалась не выдать голосом поднимающегося раздражения – сегодня и так хватило неприятностей.

– Нет для этого нужды, малышка. Всегда будут люди, вроде меня, чтобы готовить тебе.

– Представь себе, что я хочу научиться, – не сдавалась Хизи.

– А ты представь себе, что я не хочу, – ответила Квэй. – Никто из нас не волен выбирать, что ему делать, Хизи. Таков порядок, и самое лучшее для тебя с ним смириться.

– Кто его устанавливает?

– Все. Река. И так всегда. Раз сказала Река, значит, так все и есть.

– Это Река решила насчет Дьена?

Квэй молчала. После минутного колебания она вытерла руки о передник, опустилась на колени возле Хизи и взяла ее руки в свои.

– Хизи, дорогая, мне очень жаль его. Он был хороший мальчик. Мне он нравился.

Она глубоко вздохнула, и Хизи подумала, что она, таким образом, пытается справиться с волнением.

– Хизи, ты должна понять, что Тзэм и я… мы не такие люди, как ты. Мы не можем говорить и делать, что нам хочется. Есть люди, которые за нами следят, за всеми нами. А когда не следят они, следит Река. И поэтому ни Тзэм, ни я не можем обсуждать то, о чем тебе хочется говорить. Ты понимаешь это?

Хизи взглянула на Квэй, пытаясь уяснить, чем же все-таки она отличается от нее. Потому что эта женщина, вырастившая ее, в самом деле чем-то от нее отличалась. Но чем? Меньше ростом? Все равно какое-то отличие есть. Дьен был королевской крови. И если с ним могло такое случиться, то уж с Тзэмом и Квэй наверняка может. Но Хизи этого совсем не хотелось.

– Я все понимаю, Нама, – сказала она. Квэй сжала ее руки и вернулась к столу. Она, казалось, даже повеселела. Хизи поглядела на Тзэма.

Вспомнив их утренний разговор, она подумала, что, не должна была заставлять его. Но у нее не было выхода. Да и кто или что может забрать Тзэма?

Перкар протянул свой новый меч к солнцу, с восторгом глядя, как поток света заливает сверкающую поверхность клинка, не ощущая в радостном упоении стальной тяжести на ладонях. Он громко каркнул. Заслышав вороний боевой клич, любопытные коровы тут же повернули головы и с осуждением посмотрели на Перкара – в кротких коровьих глазах было явное недовольство тем, что он нарушил их глубокую задумчивость. Но Перкар не обратил на это внимания. Главное, теперь у него был меч.

Он рассек мечом воздух, потом ударил еще и еще раз, после чего нехотя вложил меч в расшитые узорами ножны, висевшие у него за спиной. Ему неожиданно понравилась непривычная тяжесть за плечами, знак его возмужалости. Мужчина в пятнадцать лет! Настолько уже взрослый, что ему доверили меч. Он снова потрогал рукоятку меча, и его серые глаза засияли от счастья.

Но нет, его внутренний голос все время твердил: «Тебе дан меч, так как ты доказал, что достоин доверия. Потому паси отцовских коров».

Но даже и после того, как Перкар вспомнил о своих земных обязанностях, радостное настроение не покинуло его. В конце концов, это то, что делают взрослые, равно мужчины и женщины, – они выполняют свой долг. Преисполненный лучших намерений, он пересек невысокий холм и направился вдоль пастбища. Солнце уже склонялось к закату, осыпая золотом еще совсем недавно зеленый пейзаж. Густой лес темнел на границе Коровьего Поля, дикий, без просветов, будто первобытный лес у истоков мироздания. На самом пастбище, всхолмленном на востоке, то тут, то там рдели ржаво-красные пятна – коровы той породы, которую предпочитал отец. Между двумя холмами тонкая полоса ивняка отмечала путь ручья, лениво текущего через все пастбище.

Перкар сначала остановился возле святилища на гребне высокого кряжа. Это было простое сооружение – каменный алтарь, ему по пояс. Сверху его прикрывала небольшая плетеная крыша – из камыша и кедровых веток. На алтаре стояла чаша с примитивным рисунком. Он снял с пояса кожаную сумку, достал из нее пластинку благовоний и с помощью трута и сверла возжег ее. Как только он почувствовал слабый кедровый запах, он обрызгал горячие угольки жиром и с улыбкой смотрел, как жир шипит и вспыхивает. Откашлявшись, он запел чистым высоким голосом:

Перкар все пел и пел, и песня эта была коротким пересказом длинного предания. Предания о том, как дед его отца уговорил лесного бога разрешить ему спилить деревья, чтобы устроить пастбище. Благодаря его смирению и скромности, а также еще и потому, что он воздвиг этот алтарь, дух, в конце концов, смягчился. И род Перкара после этого поддерживал добрые отношения с богом пастбища, а заодно и с другими окрестными духами.

И он отправился к другой святыне на опушке леса, Вторая молитва была намного короче, ибо его родичи не чувствовали себя в таком уж большом долгу перед Диким Лесом, и для того, чтобы умилостивить его, они даже позволяли оленям и другим животным щипать траву на краю пашни.

Солнце было почти над горизонтом, когда он наконец добрался до ручья. Подмывая постепенно породы, ручей оказался между высокими берегами, врезавшимися в пастбище, а скотина испещряла их глубокими рытвинами. Это было самое любимое место Перкара, и когда яркое солнце стояло в зените, он часто приходил сюда поплавать в прохладной воде и поохотиться за крабами; он бросал в воду сверчков и смотрел, как рыбы кидаются и хватают их снизу. Счастливый оттого, что за спиной у него тяжелый меч, Перкар, мурлыча что-то себе под нос, двинулся вверх по течению, чтобы уйти подальше от взбаламученной коровами воды туда, где ручей, чистый и холодный, течет прямо из леса. Там Перкар остановился, вдыхая пряный аромат темной, усеянной палой листвой земли, сменивший запах листвы и коров. Он спустился вниз, набрал пригоршню воды и плеснул ее на себя. Затем он достал свое жертвенное приношение воде – розовые лепестки из материнского сада. Рассыпав лепестки над ручьем, он запел:

Закончив песню, Перкар улыбнулся, сел на берегу и пригладил пальцами короткие каштановые волосы. Затем он снял мягкие сапоги из телячьей кожи и поболтал голыми ногами в воде. Наверху на пастбище Капака заревел старый красно-рыжий бык, начав музыкальную перекличку пастбищ окрестных холмов.

И вот, наконец, Перкар вынул из ножен меч и положил на колени.

Клинок был тонкий, обоюдоострый, длиной почти с его руку, а большую рукоятку приходилось держать обеими руками. Она была обшита бычьей кожей и украшена круглой блестящей стальной головкой.

– Я знаю, кто его сделал, – произнес девичий голос.

Перкар едва не уронил меч, так он был изумлен.

Раскрыв рот, он смотрел на женщину, стоявшую по пояс в воде, наготу которой прикрывали лишь черные влажные волосы. У нее было бледное лицо, большие миндалевидные глаза, золотые, как закат. Она казалась годом или двумя старше Перкара. Перкара трудно было обмануть.

– Богиня! – прошептал он.

Она улыбнулась, затем повернулась, так что ее волосы веером легли на воду. И было не различить, где кончались шелковистые пряди и где была вода.

– Мне понравились розовые лепестки, – сказала она.

– Много времени прошло с тех пор, когда я в первый раз тебя увидел, – тихо ответил Перкар, – много лет.

– Неужели так много лет? Ты подрос с той поры. И теперь у тебя есть даже меч.