Перкар, несмотря на подавленность, не мог не испытывать восторга. Как удивительно непохожи все эти земли на его родину! Река здесь чувствовалась как-то иначе. Перкар догадывался, что безжалостное солнце иссушивает силы Речного бога; юноша был рад, что и Реку можно заставить страдать. Хотя солнце не ограничивалось только Рекой, но иссушало силы Перкара и Нгангаты.

Нгангата лежал в тени от оленьей шкуры, которую Перкар наконец догадался растянуть над лодкой на ивовых прутьях. Сын альвы постепенно выздоравливал, хотя порой лихорадка еще возвращалась к нему. Перкар поил его как можно чаще, хотя вода в Реке имела горьковато-солоноватый привкус. Как кровь, подумал Перкар, припоминая свои сны.

Однажды около полудня Перкар заметил, что они приближаются к острову. Он взялся за руль – его можно было повернуть настолько, чтобы высадиться на песчаной островной кромке. Некогда этот остров был попросту вдававшейся в Реку излучиной, но Река прогрызла себе путь, и вода с обеих сторон стала обтекать этот клочок земли. Перкар вытащил лодку в густые камыши, осторожно ступая, опасаясь наступить на длиннющую змею. На всякий случай он пропел песнь богу Змей, чтобы тот не сердился. Ведь они распугали всех его подданных, но едва он начал петь, как вспомнил: здесь надо всем царит Река. Харки, наверное, об этом точно знает.

– Во-первых, – услышал он голос Харки, – я слышу, что боги неподалеку. Они не у самого берега, но в густой траве, наблюдают за нами. Тебе нужно пройти всего несколько шагов – и ты услышишь их шипение. Они говорят об Изменчивом. Он пожирает их.

Перкар и не сомневался в этом, после того как недавно видел Ее. Подняв Нгангату, Перкар побрел в глубь острова, надеясь, что тут не везде заболочено. Шагов через пятнадцать – двадцать он с радостью ощутил, что под ногами у него – твердая почва. Колючки впивались в его босые ноги. Перкар брел, надеясь добраться до середины острова (Ну, подсказал ему голос из сновидений), где виднелись колеблемые ветром деревья, которые напоминали ему папоротники (если они вообще могли напоминать что-либо).

Нгангата слабо шевелился у него на руках, с любопытством оглядываясь вокруг.

– Я пойду сам, Перкар, – предложил он.

Перкар поставил его на ноги и поддержал, когда колени у друга подогнулись. Но Нгангата, стиснув зубы, сделал один-два неверных шага, не опираясь на Перкара. И он продолжал идти, медленно и неуклюже, пока они не достигли деревьев.

Перкар взглянул вперед – и удивился. Густая колючая островная поросль сменилась ровным, утоптанным песком. На дальнем конце площадки стояла хижина, каркас ее был сделан из ив и оплетен тростником. На сколоченных жердях вялилась рыба, под ней тонкой струйкой курился дымок, медленно поднимаясь в небо. У костра сидели старик и собака и с любопытством смотрели на чужаков.

– Диви? Ду Йугаандиин, Шеен? – проскрипел старик. Его пес, рыжий с коричневыми пятнами, поднял голову, прислушиваясь. Перкар протянул вперед руки, показывая, что в них нет оружия.

– Я не понимаю тебя, – сказал он старику.

Язык, на котором обратился к нему старик, не был языком из его сновидений, но и на его родное наречие не был похож. Но вдруг старик, на родном языке Перкара, хотя с чужеземным выговором, произнес:

– Я всего лишь спросил у своей собаки, кто вы такие.

– Хузо, шутсебе, – слабым голосом сказал Нгангата.

– Хузо, шицбёе, – улыбнувшись, ответил старик. – Ну хоть ты умеешь говорить, как надо.

– Меня зовут Перкар, я из рода Барку. А это мой друг, Нгангата.

Старик изумленно покачал головой:

– Какие имена! Я не уверен даже, что сумею повторить их правильно.

Старик – не без некоторого усилия – встал и махнул рукой, приглашая чужеземцев приблизиться.

– Ох, чуть не забыл, – сказал он, – Джойн Хин и я. Не хотите ли чаю?

Перкар заколебался, но Нгангата кивнул, выражая согласие. Они подошли к хижине. Перкар шел неспешно, Нгангата еле ковылял рядом. Старик ненадолго скрылся в хижине и вынес оттуда медный чайник. Наполнив его водой из дождевого стока, он бросил туда горсть трав и добавил в костер хвороста. Ходил он, прихрамывая на обе ноги, но двигался быстро, будто проворный паучок.

– Скоро будет готово, – сказал старик, вновь занимая свое место, – присядьте, пожалуйста.

Перкар и Нгангата уселись, скрестив ноги. Старый рыжий пес окинул их одобрительным взглядом из-под полуприкрытых век и задремал.

– Меня зовут Йушене, по крайней мере звали так когда-то в молодости. Это значит: «С душою волка». Прозвали меня так за храбрость в битвах.

Старик захихикал, как будто рассказал веселую шутку.

– Потом меня стали звать Гаан, потому что я был шаманом. Это и значит: «шаман». А теперь все зовут меня стариком. Когда я приходил в твою страну на заработки, меня там звали Братец Конь. А вы можете называть меня как угодно.

Перкар поневоле улыбнулся над забавными речами старика.

– Почти все имена твои для моего уха подобны чиханию, – сказал Перкар. – Можно я буду называть тебя Братец Конь?

– Зови, я буду доволен. Мне всегда казалось смешным это мое имя: ведь возникло оно по ошибке. Я не слишком хорошо говорю на твоем языке, но меня однажды спросили, как зовут моего коня. Я не знал, как сказать: «Обгоняющий Псов, мой троюродный брат по отцу», и я сказал им, что он мой троюродный брат. Но получилось просто: «брат». Пока я понял, в чем ошибка, кличка пристала ко мне. Но она мне понравилась, и теперь я считаю Обгоняющего Псов своим братом.

– Значит, ты из племени менгов? – спросил Перкар. – Я слышал, что вы считаете лошадей своими родичами.

– Менги? Да, так нас называют. Наше настоящее имя Шен Дун, Южный Народ. Но чужеземцы называют нас народом менг.

– Менги – главное племя в общем объединении племен, – пояснил Нгангата. – С этим племенем вы обычно воюете.

Старик кивнул:

– Да. Но я никогда не воевал с племенем скотоводов. И потому, я надеюсь, мы не будем ссориться.

Перкар покачал головой:

– Нет. Много лет назад менги напали на дамакуту моего отца. Но я не держу зла против храбрых воинов.

– Что ж, это хорошо, – ответил Братец Конь. – Нам с Хином было бы стыдно, если бы пришлось убить вас обоих.

Глаза старика весело блеснули на квадратном, темном лице. В волосах его еще сохранились черные пряди, хотя Перкару не доводилось встречать человека более обремененного летами.

– Давно ли ты живешь на этом острове? – спросил Перкар, не желая больше говорить о войнах и сражениях.

– Мы с Хином живем тут уже пять зим. Но не хочешь ли ты спросить, почему я тут живу?

– Конечно, хочет, – сказал Нгангата.

Перкар покорно кивнул.

– Это трагическая история, – начал Братец Конь. – Я вам, наверное, еще не говорил, что я – глубокий старик?

– Не помню, – сказал Перкар.

– Итак, я глубокий старик. Я пережил своих сыновей и дочерей и всех своих сородичей-лошадей. Мои внуки и правнуки, конечно, души во мне не чают, но они не желают возиться с таким дряхлым стариком. Может, они и стали бы возиться, но я-то знаю: это пришлось бы им не по вкусу. Жена моя давно умерла, и я подумал: не жениться ли мне опять, чтобы кто-то приглядывал за мной? Жениться бы я мог даже и на молоденькой, которая пережила бы меня и даже была бы недурна собой. Я уже был наслышан о Шань Дэнь – что значит «Красивый Листик», которая жила в северных предгорьях. Она была известна как дочь Нухинух, богини Лесной Тени. Погодите немного! – Старик поднялся и снял чайник с костра; вода уже кипела. Вновь зайдя в дом, он вынес три фарфоровые чашки. – Это от мастера в низовьях Реки, – сообщил он. Разлив чай по чашкам, старик одну протянул Нгангате, другую Перкару и третью взял себе.

– Вот. Так на чем я остановился?

– Вы собрались посвататься к этой девушке.

Братец Конь кивнул.

– Я взял с собой подарки из тех, что богам по вкусу – пиво, вино, ароматные смолы…

– Вы собирались жениться на богине? – перебил Перкар.

– Ее мать была богиня. А отец – из рода людей-тигров. Итак, я отправился туда, но старуха сказала: нет.