Тамару ничего не ответил, лишь чуть заметно покачал головой. С полминуты они молча слушали негромкий стрекот цикад.

– У меня к вам просьба, – наконец сказала Аомамэ.

По лицу Тамару пробежала тень любопытства. Что ни говори, а такие девушки, как Аомамэ, крайне редко о чем-либо просят.

– Это не совсем обычная просьба, – продолжала она. – Буду рада, если вы не обидитесь.

– Смогу я ее выполнить или нет – вопрос отдельный, – ответил Тамару. – Но выслушать могу без проблем. Ну и хотя бы из уваженья к тебе постараюсь не обижаться.

– Мне нужен пистолет, – по-деловому отчеканила Аомамэ. – Маленький, чтобы в сумочку влезал. С небольшой отдачей, но с приличной убойной силой и надежный в эксплуатации. Переделка из модели или филиппинская реплика не годятся. Воспользуюсь только однажды. И патрона, пожалуй, одного хватит.

Между ними повисло молчание. Всю эту паузу Тамару не спускал глаз с Аомамэ.

– В этой стране, – медленно, словно впечатывая в память собеседника каждое слово, произнес он, – закон запрещает гражданским лицам иметь пистолеты. Надеюсь, ты в курсе?

– Разумеется.

– На всякий случай поясняю: до сих пор я ни разу к уголовной ответственности не привлекался. И перед законом чист. Другое дело, что в законе у нас дырок да лазеек всегда хватало. Этого не отрицаю. Но в легальном смысле я абсолютно добропорядочный гражданин. В официальной биографии – ни пылинки, ни пятнышка. Да, я гей, но законом это не возбраняется. Все налоги плачу, на выборы хожу. Пусть даже кандидаты, за которых я голосую, еще никогда не побеждали. Штрафы за нелегальную парковку всегда уплачивал в срок. В превышении скорости ни разу не замечен. За страховой пакет и за «Эн-эйч-кей» плачу каждый месяц в банке. И «Мастеркард», и «Ам-Экс», если нужно, всегда меня кредитуют. Хоть и не собираюсь, могу купить дом с рассрочкой на тридцать лет. Своим положением я вполне доволен и терять его не хочу… Да ты вообще соображаешь, у какого образцового члена общества просишь достать тебе пистолет?

– Но я же просила не обижаться.

– Я помню.

– Вы меня извините, просто, кроме вас, мне с такой просьбой обратиться больше не к кому.

Тамару издал горлом звук, похожий на сдавленное рыданье.

– Будь я человеком, который может тебе помочь, я бы первым делом спросил: ну и куда же ты собираешься стрелять?

Аомамэ уперла указательный палец себе в висок.

– Скорее всего, сюда.

Несколько секунд Тамару бесстрастно разглядывал ее палец.

– Тогда бы я спросил: а зачем?

– Не хочу, чтоб меня поймали. Умереть не боюсь. И даже в тюрьме как-нибудь справлюсь, несмотря на все ее прелести. Но если меня схватят какие-нибудь маньяки и начнут пытать – вот это уже не по мне. Я никого выдавать не хочу. Вы меня понимаете?

– Думаю, да.

– Убивать людей или грабить банк я не собираюсь. Так что какой-нибудь двадцатизарядный полуавтомат с глушителем здесь не нужен. Что-нибудь компактное с небольшой отдачей было бы в самый раз.

– Но ведь можно и яду выпить, как вариант. Яд достать куда проще, чем пистолет.

– С ядом много возни. Пока эту капсулу в рот засунешь, пока раскусишь, тебя уже несколько раз обездвижить могут. А с пистолетом все можно решить за секунду.

Тамару задумался, слегка задрав правую бровь.

– По возможности, не хотелось бы тебя потерять, – произнес он наконец. – Ты мне по-своему нравишься. Внутренне симпатична, скажем так.

– Даром что женщина?

– Неважно. Что женщин, что мужчин, что собак в моем внутреннем мире не так уж и много.

– Не сомневаюсь, – кивнула Аомамэ.

– В то же время моя главная задача – обеспечивать спокойствие и безопасность нашей мадам. И в этом я как-никак профессионал.

– Не то слово.

– Исходя из этого, я, пожалуй, проверю, что можно для тебя сделать. Гарантий никаких не даю. Хотя не исключаю, что найду человека, который тебе поможет. Только учти, что просьба твоя очень не проста. Это тебе не электроодеяло с доставкой на дом по телефону заказывать. Возможно, ответ будет через неделю, если не позже.

– Я согласна, – сказала Аомамэ.

Тамару, прищурившись, поднял взгляд на звеневшие цикадами деревья.

– Дай бог, чтобы все было хорошо. А уж ради благого дела и я помогу, чем смогу.

– Спасибо вам. Насколько я понимаю, это будет мое последнее задание. Не исключаю, что, мы с вами больше не увидимся.

Тамару воздел к небу руки – точно бедуин, вызывающий дождь в самом сердце пустыни. Но ничего не сказал. Руки у него были огромные и в мелких шрамах. Куда больше эти ручищи походили на захваты фрезерного станка, чем на части человеческого тела.

– Не люблю прощаться, – сказал Тамару. – Мне даже с собственными родителями проститься не удалось.

– Они умерли?

– Может, умерли, а может, живы еще, не знаю. Родился я на Сахалине в самом конце войны. Южная часть острова тогда была японской территорией и называлась Карафуто. Но в сорок пятом советская армия выбила японцев с Сахалина, и мои родители оказались в плену. Отец тогда, кажется, работал в порту. Большинство своих гражданских японцы успели вывезти на родину, но мои родители – корейцы, которых японцы пригнали на Сахалин как бесплатную рабочую силу, да там и оставили. После войны уроженцы Корейского полуострова перестали быть гражданами Великой Японской империи, и вывозить их куда-либо японское правительство отказалось. Чистое свинство, ничего человеческого. Если б они захотели вернуться, их бы выслали в КНДР, но не на юг. Поскольку Южную Корею как государство Советы в те годы не признавали. А мои родители родились в рыбацкой деревушке под Пусаном и ехать на Север ни малейшего желания не испытывали. Все-таки там у них не было ни родни, ни друзей. Грудным ребенком меня отдали знакомой японской семье и переправили на Хоккайдо. На Сахалине тогда свирепствовал страшный голод, да и с пленными обращались сурово. А я у родителей был не один, и с моим рожденьем всех прокормить стало уже не под силу. Может, они надеялись через несколько лет перебраться на Хоккайдо и отыскать меня. А может, для них это просто был предлог, чтобы избавиться от лишнего рта. Не знаю. Но встретиться снова нам так и не удалось. Скорее всего, они до сих пор так и живут на Сахалине. Если, конечно, не померли.

– А вы о них что-нибудь помните?

– Ничего не помню. Когда мы расстались, мне был год с небольшим. Сперва я воспитывался в семье, с которой уехал, а потом меня отдали в сиротский приют неподалеку от Хакодатэ. Видимо, у этой семьи тоже не входило в планы кормить меня всю жизнь. Приют находился в горах, содержали его христиане-католики, и было там ох как несладко. Сразу после войны таких приютов по всей стране были тысячи, и буквально в каждом не хватало еды и топлива. Чего только не приходилось вытворять, чтобы просто выжить… – Тамару скользнул глазами по своей правой ладони. – Там-то я и получил формальную бумагу о японском усыновлении. А также японское имя: Кэнъити Тамару. Хотя на самом деле моя фамилия – Пак. Людей с такой фамилией – примерно как звезд на небе…

Кресло к креслу, они сидели и слушали скрежет цикад.

– Завести бы вам новую собаку, – сказала Аомамэ.

– Вот и мадам советует, – кивнул Тамару. – Дескать, приюту нужен новый сторожевой пес. Только я все к этой мысли не привыкну.

– Понимаю. Но лучше заведите. Я, конечно, не вправе что-либо советовать… И все же.

– Ладно, – сказал Тамару. – Хорошо дрессированная собака и правда нужна. Подыщем как можно скорее.

Аомамэ скользнула глазами по часам на руке и встала. До вечера еще оставалось немного времени, но солнце уже запрашивало у неба разрешения на закат. В небесной лазури прослеживались неголубые оттенки. А хмель от хереса пока оставался в крови. Спит ли еще хозяйка?

– Как писал Чехов, – промолвил Тамару, подымаясь с кресла, – если в начале пьесы на стене висит ружье, к концу оно выстреливает.

– В каком смысле?

Тамару встал прямо перед Аомамэ. И оказался выше на каких-то несколько сантиметров.