Зотов ощупал карманы задержанного.

– Нету, видать.

Бригадир развязал руки Николая, но с земли подниматься не велел.

– Сиди.

Шпион сел, мрачно оглядел лесорубов.

– Курить хочу.

Лесорубы переглянулись.

– Пускай курит, – кивнул Чуканов.

Николай достал коробку «Казбека», спички… Настороженный взгляд скользил по лицам окруживших его людей. Простые, бесхитростные лица, загрубелые трудовые руки, ватники, фуражки…

– Давайте мирно разойдемся, – предложил он. – С перепугу я стрелял, не разобрался. Думал – бандит напал. У меня документы в порядке. И деньги есть. Заплачу…

Лесорубы молчали. Только бригадир, сурово нахмурившись, сказал:

– Кури, кури. Документы твои проверят где надо. А деньгами нас не покупай – мы совестью не торгуем.

Николай опустил голову. Вспомнились рассказы инструктора Джона об ужасах, которые придется перенести, если большевики захватят лазутчиков живыми. Но еще мучительней думалось о семье. Дети, жена… Беттер предупредил, что участь их будет незавидной, если, не выдержав пыток, он, Николай, выдаст сообщников.

Непослушными, дрожащими пальцами он открыл коробку. Вот она, папироса с чуть заметным черным ободком… К горлу подступил тяжелый горячий комок… «Конец», – подумал он. И решительно сунул папиросу в рот.

Что-то хрустнуло, будто он переломил зубами спичку. И в тот же миг в голове словно разорвалась бомба. Запрыгали красные огни… Спазма сдавила горло…

Лесорубы мгновение с изумлением смотрели на откинувшееся тело. Потом бросились к задержанному, принялись его тормошить, усаживать на траву. Короткая судорога свела тело незнакомца, и он затих.

Матвей и Егор озадаченно смотрели на бригадира. Они еще не могли взять в толк, что же произошло.

Послышался стук колес. На поляну выехала телега. Разгоряченный Павел спрыгнул на траву.

– Повезли. Я уж в леспромхоз позвонить успел. Кротов ждет. Велел, чтобы связали.

– Некого связывать, – хмуро сказал бригадир.

– Как это – некого?

– А так. – Зотов отвернулся, полез в карман за самосадом.

Узнав, что лесорубами в лесу задержан вооруженный человек, Кротов тотчас же сообщил об этом по телефону Телегину.

– Хорошенько проверьте, что это за человек, – сказал начальник управления. – Обыщите самым тщательным образом. Ни одного своего предмета не должно у него остаться. Вы меня поняли?

– Понял, товарищ полковник.

Кротов с нетерпением ждал приезда лесорубов. Возможно, задержанный – не парашютист, сброшенный с самолета, а преступник, бежавший из заключения. Однако это было маловероятно. Два пистолета!.. Да и не будет бандит стрелять ни с того ни с сего, встретившись с обыкновенными лесорубами.

Кротов ждал, нетерпеливо поглядывая в окно. Наконец на опушке леса показалась телега. Лошадь шла, как казалось капитану, необычайно медленно, вяло переставляя ноги. Кротов вышел на крыльцо. Он отчетливо видел и телегу, и лежащего на ней человека, и лесорубов, размеренным шагом идущих рядом. Не утерпев, капитан быстро двинулся им навстречу.

Чем ближе он подходил, тем все большая тревога охватывала его. Что-то странное было и в неподвижной позе задержанного, и даже в поступи лесорубов. Кротов побежал. И, только увидев запрокинутую голову и мертвенно-бледное лицо человека, лежавшего на телеге, с испугом подумал: «Застрелился!..»

Телега остановилась. Капитан торопливо оглядел одежду, голову, руки лежащего человека. На них не было крови. «Обморок», – облегченно вздохнул Кротов, касаясь ладонью лба задержанного в лесу незнакомца. Лоб был холодным.

Лесорубы виновато поглядывали на капитана исподлобья.

– Как это произошло? – вспылил Кротов.

– Закурить позволили, – сказал бригадир. – А он – того… Отравился, видать…

– В папиросе-то яд был, – глуховато добавил Зотов.

– Заводите телегу во двор, – сказал Кротов, овладев собой.

Шагая рядом с лесорубами за телегой, он молча обдумывал, что же надо теперь предпринять.

– Нескладно получилось, товарищ Кротов, – сказал бригадир. – Сами понимаем…

– Теперь уж ничего не поделаешь, – ответил капитан. – Надо постараться, чтобы он хоть мертвый оказался нам полезен.

Кротов уже не сомневался, что человек, пойманный в лесу, – вражеский лазутчик. Отравление – излюбленный способ трусов избавиться от ответственности. Значит, надо очень тщательно осмотреть вещи незнакомца и спешно вызвать колхозника Зайцева из Горячего Ключа. Может быть, он опознает в покойнике одного из тех трех парней, которых видел в лесу.

Приехал полковник Телегин. Нахмурив брови, выслушал Кротова, доложившего ему о происшедшем. Мельком взглянул на труп, лежавший на полу посреди комнаты. Окаменелое синеющее лицо. Около открытого рта, уныло жужжа, кружатся мухи.

С помощью лесорубов Кротов успел уже обыскать покойника, и на столе лежали бумаги, документы, несколько печатей и штампов, два пистолета, патроны, большой складной нож, автоматическая ручка, какие-то таблетки, пачки денег.

– Ну-ка, посмотрим все это поближе, – сказал полковник, присаживаясь к столу.

Каждый предмет он брал со стола неспешно, внимательно осматривал со всех сторон, осторожно возвращал на свое место. Брал следующий, так же тщательно осматривал. Потом, как будто что-то вспомнив, снова принимался разглядывать тот, который уже был им осмотрен.

– Все ясно, – тихо произнес он наконец.

– Что ясно? – спросил бригадир.

– Это вражеский посланец, – сказал полковник. – И снаряжен он для довольно длительного путешествия по нашей земле. Посмотрите. Эти таблетки – отнюдь не лекарство от головной боли. Это химические реактивы для тайнописи. Паспорт и все документы – фальшивые.

Телегин взял автоматическую ручку, разобрал ее. В том конце, где должно было находиться перо, зияло отверстие. Полковник нажал какую-то пружинку, и на его ладони очутился патрон.

Лесорубы с любопытством смотрели на необыкновенную ручку.

– В патроне – ампула со слезоточивым газом, – сказал полковник. – Удобное оружие для того, чтобы ослепить преследователя и успеть скрыться, не правда ли?

Приехавший по вызову Кротова Зайцев, только взглянув на покойника, уверенно тряхнул головой:

– Тот самый. Один из трех. Помните, я говорил – голова дыней? Он и есть.

Владимир и сам не мог дать себе ответа, почему он проехал тот пункт, где ему по инструкции надо было сойти. Поезд мчал его все вперед, мимо рощ и перелесков, мимо больших вокзалов и крохотных разъездов – вперед, вперед к родной Смоленщине… И чем ближе были леса и поля родной стороны, тем все взволнованнее билось его сердце.

К концу вторых суток поезд замедлил ход, подъезжая к маленькой станции с узким земляным перроном. Проплыли навстречу станционные постройки, товарные амбары, полосатый шлагбаум, фигура дежурного в красной фуражке… И в окна пахнуло чем-то таким знакомым, таким сладостно знакомым, что сердце у Владимира сжалось и затрепетало, как осенний листок под порывами ветра.

Он сошел с поезда. Паровоз прощально свистнул. Лязгнули сцепления, застучали колеса, и Владимира охватила тишина.

Вот они – родные места!.. Поросшие кустарником полянки, дремучие леса, изрезанные оврагами и тихими ручьями. Вон река, а на том берегу – родное село… Здесь он вырос. Здесь бегал мальчонкой босоногий и веселый, а там, под кручей, в омуте, ловил с товарищами рыбу и шарил под корягами, вытаскивая на свет сердитых колючих раков. Все осталось таким же, как прежде…

Он стоял как завороженный и смотрел и не мог насмотреться. Но к сердцу уже подкрадывалось холодной змеей другое, горькое ощущение одиночества и отчужденности. Все это родное, теплое, до слез знакомое было для него в прошлом. Будущее было пусто и темно, как старый заросший паутиной колодец. И все-таки его манило туда, за косогор, за речку, в родное село…