Ветер выдувал паруса
простор просил песни.
Ночуй, ночуй, Дунюшка,
Ах, да ночуй, любушка.
Ты ночуешь у меня,
Подарю, дружок, те я...
Ах, да ты ночуешь у меня,
Да подарю, дружок, те я...
Подарю дружку сережки
Я серебряные.
Подарю дружку сережки
Я серебряные,
А другие золотые
Со подвесочками...
Ах, да другие золотые
Со подвесочками...
Я на славушку пойду,
Да жемчужные куплю...
Э-эх, как я в разбой пойду,
Я жемчужные куплю...
Соглашалася Дуняша
На Ивановы слова...
Ах, да соглашалася Дуняша
Да на Ивановы слова,
Ах, ложилась Дуня спать
На Иванину кровать...
Ах, ложилась Дуня спать
На Иванину кровать.
Мало Дуне послалось,
Много виделося...
Бежала Волга в крутых берегах. Дружным строем, играя пенными завитушками, катились волны. Намытые корни свешивались в воду, как бороды вросших в землю богатырей.
Над Волгой, под бурями и грозами, невозмутимо стояли широкоплечие дубы, похожие на мужиков в праздничных кафтанах.
Тяжелые струги бежали косяком.
– Яры, – показал Мартьян в сторону, – омуты да уямы, – само место, чертям притон.
– Ну-у-у?
– Да-а-а... Проплывали тут наши низовские атаманы, Тришка Помело да Федор Молчан, и, попутай их бес, заварили замятню, подрались и потопли оба. Доныне по ночам из-под коряг стон слышен.
– Царство небесное, вечный покой! – перекрестился Иван Бубенец.
Плыли.
– А вон и Соколиные горы... За ними легла Уса-река да речка Усолка. В той Усолке соляные ключи бьют.
С горы, подобна ручью, стекала виясь каменистая тропа. [45/46]
– Девичья тропа.
– А чего она так прозывается? – в голос спросили два дружка, Полухан и Серега Лаптев.
Мартьян засыпал в трубку, выделанную из коровьего рога, горсть смешанного с вязовой золкой табаку и поведал:
«...День за день идет, как трава растет. Год за год идет, как вода текет...
Самые старые старики сказывали, будто в давних годах под тем вон горелым осокорем жил рыбак Дорофейка с дочкой Забавушкой.
Дорофейка рыбу ловил, дочку кормил. Забава пиво варила, портки на батю мыла, да все на бережке посиживала – на воду глядела, воду слушала, казака-бурлака Игнашку поджидала.
И такая-то ли гожая да голосистая девка росла, – сокол спускался из-под облак слушать песню ее, и осетры выплывали со дна реки зреть на ее красоту.
А за горами, в шатре с золотой кистью, жил татарский державец Чарчахан. Слыл он славой и богатством, лихой был аламанщик, не чаял ни коней своих изъездить, ни удаль свою размыкать, а вот, как делу быть, и он попал в перетурку.
Объезжал Чарчахан кобылу Подыми-Голову, и вынеси она его на Волгу. Увидал татарин Забаву – ахнул. И черти в горах Соколиных, передразнивая его, ахнули. Борода его крашеная от радости сразу начала в кольца завиваться... Хлеснул он кобылу, залился к своему кочевью и песню басурманскую залотошил.
Наутро опять приехал.
– Молодуха, дай испить.
