Что предложил ты мне? Позор!
Где ж дружбы прежней договор
И к беззащитной уваженье? [191/192]
Не ты ли сам хотел щадить
Невинной страсти заблужденье?
Мне суждено тебя любить.
Но ты, Ермак, ты мне защита
От сердца, от себя самой:
Люблю тебя, перед тобой
Душа невинная открыта!
Ты пощадишь мою боязнь
И мыслей детских упоенье...
Люблю тебя; с тобой и казнь
Была б мне жизнь и наслажденье.
Но что? Тебя ль бояться мне?
Нет, лести мой Ермак не знает;
Кто страшен сильным на войне,
Тот слабых дев не поражает.
Итак, твоя, твоя, Ермак!
Клянусь, по гроб твоя Теара!..
Когда ночной прояснит мрак,
Я жду тебя под тень чинара». [
192/193]
Словцо конечное
Вначале книга была задумана, как забава и отдых меж ломовых дел, но в песне сердцу первое слово: приступил к работе, увлекся и – пошла писать...
Разин, Пугачев – большая дорога народных движений, Ярмак – глухая тропа. О Разине, Пугачеве, Булавине – горы архивных материалов, исторические же сведения об Ярмаке крайне скудны; так, достоверные известия о сибирских народах того времени можно уписать на пяти страничках, а еще того менее мы знаем о
работных людяхXVI века. Зимами я дневал и ночевал в книгохранилищах, а с весны распускал парус и на рыбачьей лодке плыл по следам Ярмака – Волгою, Камою, Чусовой, Иртышом, –
кормясь с ружья и сети. За шесть годов перерыл гору книг, проплыл по русским и сибирским рекам под двенадцать тысяч верст. Трудности, как, впрочем, и во всякой честной литературной работе, были огромны – коротко о них не расскажешь, а распространяться нет охоты: кому интересна потная, черновая работа такого дикого, как я, писателя?
До последнего времени имел намерение печатать книгу в двух разнословах (по-ученому сказать, варьянтах), а сейчас по немногим, но весьма увесистым причинам, отдумал. Впрочем, кое-что из второго разнослова мною подано в литературных додарках. Вьюга горестных раздумий захватила меня в пути – зазнобила сердце, залепила очи – книга не доработана... Может быть, когда-нибудь падет на меня радостных дней орлиная стая, с новой силой загремит и заблещет перо мое: тогда-то на роман и будут положены последние краски и жары...
Гуляй-городом в глубокую старину у русских звался военный отряд в походе – с обозами, припасами; у сибирцев – кочевое становище. Позднее гуляй-городом назывались подвижные на [193/194] катках башенки, для приступа к крепостям. Отсюда, в хорошую минуту, родилось и заглавие романа: Гуляй-Волга – русской воли и жесточи, мужества и страданий полноводная река, льющаяся на восток...
Знаю: глупец, зачерствевший в зломыслии и ненавистничестве, пустится поносить меня всяко и лаять на разные корки; полудурье прочтет книгу сию, ухмыльнется и забудет; умный же и чистый сердцем возрадуется крутой радостью и порою перечтет иные строки... Улыбка и уроненная на страницу слеза живого читалы да послужат мне лучшей наградой за этот каторжный и радостный труд!
Артем Веселый
