Secundo, или, во-вторых, яростное преследование и уничтожение крыс в этой борьбе, само по себе вызвало обильную испарину, или, грубо говоря, люди изошли потом, а с ним вышла наружу и чёрная жёлчь[75] — главная причина недуга. И в-третьих, когда мы собрались вместе сжигать на костре убитых крыс, я обрызгал серой вязанки хвороста, прежде чем поджечь их. В результате все мы хорошенько окурились серным дымом и тем самым продезинфицировались. Мне бы ни за что не удалось заставить их согласиться на такую процедуру, если бы я действовал просто как врач, а так они восприняли окуривание, как некую таинственную ворожбу. Но это ещё не все, что мы сделали. Мы очистили, засыпали известью и выжгли сотни забитых отбросами помойных ям и сточных колодцев, выгребли грязь из тёмных углов и закоулков, куда никто никогда не заглядывал, как в домах, так и вокруг них, и, по счастливой случайности, дотла сожгли лавку торговца овсом. Заметьте, в этом случае Марс противостоял Венере. Вышло так, что Вилл Нокс, шорник[76], гоняясь за крысами в этой лавке, опрокинул фонарь на кучу соломы…

— А не поднёс ли ты Виллу случайно своей слабенькой настойки, а, Ник?

— Всего-навсего стаканчик-другой, ни капли больше. Ну так вот. Когда мы покончили с крысами, я взял из кузницы золу, железную окалину и уголь, а из кирпичной мастерской — полагаю, она тоже принадлежит Марсу — жжёную землю. Все смешав, я с помощью тяжёлого лома забил получившейся массой крысиные норы, а в домах насыпал её под пол. Твари Луны не переносят ничего, что использует Марс в своих благородных целях. Вот вам пример — крысы никогда не кусают железо.

— А ваш несчастный пастор, как он ко всему этому отнёсся? — спросил Пак.

— Меланхолия вышла у него через поры вместе с потом, и он тут же схватил простуду, которую я ему вылечил, прописав электуарий, или лекарственную кашку, в полном соответствии с лекарским искусством. Если бы я излагал эту историю перед своими коллегами, равными мне по знаниям, я бы поведал им о том достойном внимания факте, что чумный яд преобразовался: вызвал головную боль, хрип в горле и тяжесть в груди, а потом испарился и совсем исчез. В моих книгах, дорогие мои, указано, какие планеты управляют какими частями тела. Читайте их, и тогда, быть может, ваш тёмный ум просветится, гм-гм. Как бы там ни было, чума прекратилась и отступила от нашей деревни. С того дня, как Марс открыл мне на мельнице причину болезни, чума унесла ещё три жертвы, и то две из них уже носили гибель в себе. — Рассказчик победоносно кашлянул, словно проревел. — Все доказано, — отрывисто выпалил он, — я говорю, я доказал своё первоначальное утверждение: божественная астрология в сочетании с кропотливым поиском истинных причин явлений — в должное время — позволяет мудрым мужам сражаться даже с чумой…

— Неужели? — удивился Пак. — Что касается меня, то я придерживаюсь того мнения, что наивная душа…

— Это я? Наивная душа? Ну уж воистину! — воскликнул мистер Калпепер.

— …очень наивная душа, упорствующая в своих заблуждениях, но обладающая высоким мужеством, трудолюбием и здоровым самолюбием, могущественнее всех звёзд, вместе взятых. Так что я искренне убеждён, что спас деревню ты, Ник.

— Это я упорствующий? Я упрямый? Весь свой скромный успех, достигнутый при божьем благоволении, я отношу за счёт астрологии. Не мне слава! А ты, Робин, почти слово в слово повторяешь то, что говорил на своей проповеди этот слезливый осел, Джек Маржет. Перед отбытием к себе, на улицу Красного Льва, я был на одной его проповеди.

— А-а! Заика-Джек читал проповедь, да? Говорят, когда он поднимается на кафедру, все заикание у него пропадает.

— Да, и все мозги в придачу. Когда чума прекратилась, он прочитал полную преклонения передо мной проповедь, для которой взял следующую строчку[77]: «Мудрец, избавивший город». Я бы мог предложить ему иную, лучшую: «Всему под солнцем есть…»

— А что толкнуло тебя пойти на эту проповедь? — перебил его Пак. — Ведь вашим официально назначенным проповедником был Вейл Аттерсол, вот ты и слушал бы его нудные разглагольствования.

Мистер Калпепер смущённо дёрнулся.

— Толпа, — сказал он, — дряхлые старухи и малые дети, Элисон и другие, они втащили меня в церковь буквально за руки. Я долго не мог решиться, доносить ли на Джека или нет. Ведь то, что он называл проповедью, было не лучше уличного балагана. Я легко мог бы доказать всю ложность его так называемой веры, которая, основываясь исключительно на пустых баснях древности…

— Говорил бы ты лучше о травах и планетах, Ник, — сказал Пак, смеясь. — Ты должен был сообщить о нем вашему магистрату, и Джека оштрафовали бы. Так почему же ты все-таки этого не сделал?

— Потому что, потому что я сам на коленях припал к алтарю, и молился, и плакал со всеми. В медицине это называется приступом истерии. Может быть, может быть, это и была истерия.

— Да, возможно, — сказал Пак, и дети услышали, как он завозился на сене. — Послушайте, в вашем сене полно веток! Неужели вы думаете, что лошадь станет кормиться листьями Дуба, Ясеня и Терновника? А?