— Но ты ещё так много недорассказал! — воскликнул Дан. — Что случилось со старым Алло? Вернулись ли Крылатые Шлемы? И что делал Амал?

— И что случилось со старым толстяком генералом, у которого было пять поваров? — подхватила Юна. — И что сказала твоя мама, когда ты вернулся домой?

— Она сказала, что вы сейчас уж слишком засиделись у этой старой ямы, — ответил им сзади голос старика Хобдена. — Tсc! — вдруг прошептал он и замер, потому что в двадцати шагах от себя увидел великолепную лисицу, которая сидела на задних лапках и смотрела на детей, как на своих старых знакомых.

У-у, Рыжая Кумушка! — проговорил Хобден еле слышно. — Если бы я знал все, что знаешь ты, я знал бы много интересного. Мистер Дан и мисс Юна, пойдёмте со мной, вот я только закрою свой маленький курятник.

Решив отправиться погулять до завтрака, Дан и Юна совсем не думали о том, что наступил иванов день. Они хотели всего лишь посмотреть на выдру, которая, как говорил старик Хобден, уже давно поселилась в их ручье, а раннее утро — это самое лучшее время, чтобы застигнуть зверя врасплох. Когда дети на цыпочках выходили из дому, часы пробили пять раз. Кругом царил удивительный покой. Сделав несколько шагов по усыпанной каплями росы лужайке, Дан остановился и поглядел на тянувшиеся за ним тёмные отпечатки следов.

— Может, стоит пожалеть наши бедные сандалии, — сказал мальчик. — Они ужасно намокнут.

Этим летом дети впервые стали носить обувь — сандалии и терпеть их не могли. Поэтому они их сняли, перекинули через плечо и весело зашагали по мокрой траве.

Солнце было высоко и уже грело, но над ручьём все ещё клубились последние хлопья ночного тумана.

Вдоль ручья по вязкой земле тянулась ниточка следов выдры, и дети пошли по ним. Они пробирались по бурьяну, по скошенной траве: потревоженные птицы провожали их криком. Вскоре следы превратились в одну толстую линию, как будто здесь волокли бревно.

Дети прошли луг трех коров, мельничный шлюз, миновали кузницу, обогнули сад Хобдена, двинулись вверх по склону и оказались на покрытом папоротником холме Пука. В кронах деревьев кричали фазаны.

— Бесполезное занятие, — вздохнул Дан. Мальчик был похож на сбитую с толку гончую. — Роса уже высыхает, а старик Хобден говорит, что выдра может идти многие-многие мили.

— Я уверена, что мы и так уже прошли многие-многие мили. — Юна стала обмахиваться шляпой. — Как тихо! Наверно, будет не день, а настоящая парилка! — Она посмотрела вниз, в долину, где ещё ни в одном доме не курился дымок.

— А Хобден уже встал! — Дан показал на открытую дверь дома у кузницы. — Как ты думаешь, что у старика на завтрак ?

— Один из этих, — Юна кивнула в сторону величавых фазанов, спускающихся к ручью, чтобы напиться. — Хобден говорит, что из них получается хорошее блюдо в любое время года.

Вдруг всего в нескольких шагах, чуть ли не из-под их босых ног выскочила лисица. Она тявкнула и припустила прочь.

— А-а, Рыжая Кумушка! Если бы я знал все, что знаешь ты, это было бы кое-что! — вспомнил Дан слова Хобдена.

— Послушай, — Юна почти перешла на шёпот, — тебе знакомо это странное чувство, будто что-то такое с тобой уже происходило раньше? Я почувствовала это, когда ты сказал «Рыжая Кумушка».

— Я тоже почувствовал, — сказал Дан. — Но что?

Дети смотрели друг на друга, дрожа от волнения.

— Подожди-подожди! — воскликнул Дан. — Я сейчас попробую вспомнить. Что-то было связано с лисой в прошлом году. О, я чуть не поймал её тогда!

— Не отвлекайся! — сказала Юна, прямо запрыгав от возбуждения. — Помнишь, что-то случилось перед тем, как мы встретили лису. Холмы! Открывшиеся Холмы! Пьеса в театре — «Увидите то, что увидите»…

— Я все вспомнил! — воскликнул Дан. — Это ж ясно, как дважды два. Холмы Пука — холмы Пака — Пак!

— Теперь и я вспомнила, — сказала Юна. — И сегодня снова Иванов день!

Тут молодой папоротник на холме качнулся, и из него, пожёвывая зеленую травинку, вышел Пак.

— Доброго вам утра. Вот приятная встреча! — начал он.

Все пожали друг другу руки и стали обмениваться новостями.

— А вы хорошо перезимовали, — сказал Пак спустя некоторое время и бросил на детей беглый взгляд. — Похоже, с вами ничего слишком плохого не приключилось.

— Нас обули в сандалии, — сказала Юна. — Посмотри на мои ступни — они совсем бледные, а пальцы на ноге так стиснуты — ужас.

— Да, носить обувь — неприятное дело. — Пак протянул свою коричневую, покрытую шерстью ногу и, зажав между пальцами одуванчик, сорвал его.

— Год назад и я так мог, — мрачно проговорил Дан, безуспешно пытаясь сделать то же самое. — И кроме того, в сандалях просто невозможно лазать по горам.

— И все-таки чем-то они должны же быть удобны, — сказал Пак. — Иначе люди не носили бы их. Пойдёмте туда.

Они друг за другом двинулись вперёд и дошли до ворот на дальнем склоне холма. Здесь они остановились и, сгрудившись, подобно стаду овец, подставив солнцу спины, стали слушать жужжание лесных насекомых.

— Маленькие Линдены уже проснулись, — сказала Юна, повиснув на воротах так, что её подбородок касался перекладины. — Видите дымок из трубы?

— Ведь сегодня четверг, да? — Пак обернулся и посмотрел на старый, розового цвета дом, стоящий на другом конце маленькой долины. — По четвергам миссис Винсей печёт хлеб. В такую погоду тесто должно хорошо подниматься.

Тут он зевнул, и дети вслед за ним тоже раззевались.

А вокруг шуршал, шелестел и раскачивался во все стороны папоротник. Они чувствовали, как кто-то все время тихонько шмыгает мимо них.

— Очень похоже на Жителей Холмов, правда? — спросила Юна.

— Это птицы и дикие звери удирают обратно в лес, пока ещё не проснулись люди, — сказал Пак таким тоном, будто он был лесничим.

— Да, мы это знаем. Я ведь только сказала: «Похоже».

— Насколько я помню, Жители Холмов обычно производили больше шума. Они искали, где бы устроиться на день, как птицы ищут, где бы устроиться на ночь. Это было ещё в те времена, когда Жители Холмов ходили с высоко поднятой головой. О боже! Вы и не поверите, в каких только делах я не участвовал!

— Хо! Мне нравится! — воскликнул Дан. — И это после всего, что ты рассказал нам в прошлом году?

— Только перед уходом ты заставил нас все забыть, — упрекнула его Юна.

Пак рассмеялся и кивнул.

— Я и в этом году сделаю так же. Я дал вам во владение Старую Англию и отнял ваш страх и сомнение, а с вашими памятью и воспоминаниями я поступлю вот как: я их спрячу, как прячут, например, удочки, забрасывая на ночь, чтобы не были видны другим, но чтобы самому можно было в любой момент их достать. Ну что, согласны? — И он задорно им подмигнул.

— Да уж придётся согласиться, — засмеялась Юна. — Мы ведь не можем бороться с твоим колдовством. — Она сложила руки и облокотилась о ворота. — А если б ты захотел превратить меня в кого-нибудь, например в выдру, ты бы смог?

— Нет, пока у тебя на плече болтаются сандалии — нет.

— А я их сниму. — Юна сбросила сандалии на землю. Дан тут же последовал её примеру. — А теперь?

— Видно, сейчас вы мне верите меньше, чем прежде. Истинная вера в чудеса никогда не требует доказательств.

Улыбка медленно поползла по лицу Пака.

— Но при чем тут сандалии? — спросила Юна, усевшись на ворота.

— При том, что в них есть Холодное Железо, — сказал Пак, примостившись там же. — Я имею в виду гвозди в подмётках. Это меняет дело.

— Почему?

— Неужели сами не чувствуете? Ведь вы не хотели бы теперь постоянно бегать босиком, как в прошлом году? Ведь не хотели бы, а?

— Не-ет, пожалуй, не хотели бы все-то время. Понимаешь, я же становлюсь взрослой, — сказала Юна.

— Послушай, — сказал Дан, — ты же сам нам говорил в прошлом году — помнишь, в театре? — что не боишься Холодного Железа.

— Я-то не боюсь. Но люди — другое дело. Они подчиняются Холодному Железу. Ведь они с рождения живут рядом с железом, потому что оно есть в каждом доме, не так ли? Они соприкасаются с железом каждый день, а оно может либо возвысить человека, либо уничтожить его. Такова судьба всех смертных: ничего тут не поделаешь.