Когда смех утих, заговорил Чарли:

— По-моему, старик безумен, — сказал он. — В нем гнездилась злокозненность, и мне еще в жизни не доводилось видеть тридцать маленьких мальчишек таких чинных и послушных, как его. Они так задрожали, просто затряслись, когда я попросил позволить им откинуть капюшоны, что, уверен, они не хотели, чтобы он мог видеть их лица. Думаю, старик совсем их запугал. Ах, как я боялся некоторых моих школьных учителей! А ведь я счел его безумцем, что куда страшнее. Мальчишкой я каменел только перед тобой, папаша — извини! — и редкими сумасшедшими, с которыми мне приходилось сталкиваться. Некоторые люди паникуют перед сумасшедшими, потому что их поведение непредсказуемо и их невозможно в чем-либо убедить. Для мальчиков этот старик может быть страшнее самого Сатаны.

— Аптекарь в Бакстоне назвал его «Отец Доминус», — сказал Ангус. — Я еще не кончил рассказ о моих приключениях, Чарли. Отец Доминус всегда приходит днем, чтобы получить деньги, но товар неизменно доставляется в середине ночи и детьми в монашеских одеяниях. Мой аптекарь не слышал ни про единую доставку днем. Он как будто полагает, что дети сбежали от своих хозяев, и Доминус укрывает их.

— Любопытно, — сказал Фиц, складывая ладони пирамидкой и прижимая кончики пальцев к губам, что придало ему вид премьер-министра. — Откуда они, раз не из Йорка? — спросил он. — Если они обычно выходят по ночам, это может объяснить их странное поведение в разгар дня, однако они должны быть откуда-то, где их знают.

— Прошу прощения, что причислил тебя к сумасшедшим, папаша.

Фиц взглянул на сына с улыбкой в глазах.

— У меня, Чарли, не хватает воображения, чтобы понять, почему маленький мальчик мог причислить меня к сумасшедшим. Наверное, я был совершенно неприступен.

— Куда больше, чем теперь, папаша.

— Мы должны разделить наши силы, чтобы разобраться с этим, — сказал Фиц, снова посуровев. — Чарли и Ангус, вы займетесь пещерами. Возможно, отец Доминус пользуется в своих блужданиях какой-то пещерой, а если Мэри еще жива, нам остается предположить, что ее заключили в пещеру. Есть ли какая-то связь между ней и Детьми Иисуса, неизвестно, но если вы постараетесь, может быть, что-нибудь и обнаружится. Ангус, как долго вы можете оставаться здесь?

— Столько, сколько нужно, Фиц. Помощники, ведущие мои дела в Лондоне, абсолютно надежны, а мои журналисты, наверное, резвятся, как мыши, пока кот остается в Дербишире. Не слишком отполированная проза.

— Отлично. Нам остается молиться, чтобы все разрешилось прежде, чем всем нам, хотим ли мы того или нет, придется разъехаться. Если Мэри не будет найдена прежде, чем в Оксфорде начнутся занятия, а летние каникулы парламента кончатся, полагаю, всякую надежду придется оставить.

— А как насчет сиротских приютов? — спросил Чарли.

— Ими займется Нед. Работа особенно ему по вкусу: сесть на своего чудовищного вороного и ездить туда и сюда, — бесстрастно сказал Фиц.

— Кстати, папаша. Пока Ангус ездил в Бакстон, я наводил собственные справки, — сказал Чарли. — Я расспрашивал о процессии детей, одетых или не одетых, как монахи. Я расспрашивал на фермах, в деревеньках и в деревнях. Ни процессия, ни даже гурьба никогда не появлялись у того или другого конца нашей верховой тропы. Единственное селение, со стороны которого они шли, это Пемберли, а мы знаем, что в Пемберли они никогда не бывали. Думаю, что они спустились на нее со Стэнеджского обрыва, хотя не были ни в Бэмфорде, ни в Шапельан-ле-Фрит.

— Ты подразумеваешь, что они вошли в какую-то пещеру? — спросил Фиц.

— Либо это, либо они пересекли безлюдные пустоши между Пемберли и севером Скалистого края.

— А было ли похоже, что они несут с собой еду, съестные припасы?

— Под их одеяниями, папаша, кто знает? Воду нетрудно найти где угодно, но я никогда не слышал, чтобы компания без палаток или повозок устраивалась па ночлег под открытым небом. Пустоши беспощадны.

— Это так. Я спрошу у Неда, не слышал ли он чего-либо.

Ничего, как выяснилось, когда Фиц поговорил с Недом.

— Не важно, каким бы спросом ни пользовались снадобья от импотенции отца Доминуса, Фиц, бьюсь об заклад, замыслы у него самые черные. Ну, полная бессмыслица, верно? У человека в запасе средства излечения всего что ни на есть, гребет обильные прибыли, аптекари нарасхват берут все, что он может им поставить, а он шагает по лошадиной тропе, которая никуда, кроме Пемберли, не ведет, командуя группой детей, с которыми, судя по их виду, плохо не обращаются. Чего он добивается? — спросил Нед, нахмурясь.

— Чарли полагает, что он сумасшедший, и, возможно, так и есть. Самое простое объяснение. Во всем этом деле на здравый смысл и намека нет. Смерть Лидии по сравнению кажется хрустально прозрачной. Теперь, Нед, и ты говоришь, что ни малейшего смысла тут не усматриваешь.

— Куда важнее место, где находятся его мастерские, верно? И у него должен быть склад. Сиротский приют был бы отличным прикрытием, верно?

Фиц насторожился.

— Ты прав. Именно так. Сиротские приюты в ведении приходов. Но не в каждом приходе они есть. Я знаю, что некоторые филантропы жертвуют средства на приюты. Думаю, работные дома и богадельни мы можем отбросить — в них содержатся неимущие всех возрастов. Я написал во все религиозные общины, обладающие определенным влиянием, и со временем получу ответы, но могут существовать заведения, никак не связанные ни с какой религией.

— Не беспокойся, Фиц! Мы с Юпитером поездим там и сям. Возможно, вплоть до Йорка. Сиротские приюты, работные дома и богадельни не так многочисленны, как яблоки на дереве.

— При условии, что дерево это — не груша.

— Если ты шутишь, Фиц, значит, ты измучен, — сказал Нед, улыбаясь. — Эта чертова седая прядь! Клянусь, она с каждым днем становится все шире.

— Элизабет думает, что она придает мне благообразие.

— Ну, тем лучше для премьер-министра.

— Тебе понадобится много золота. Вот! — Фиц бросил Неду мешочек золотых монет, ловко пойманный на лету. — Найди их, Нед! Меня удручают страдания Элизабет.

— Странно, а? — спросил Нед.

— Прошу прощения?

— Ну, вся эта заварушка началась из-за письма Мэри к Чарли, которое я перехватил и переписал. Тебя оно так расстроило! Но если оглянуться на него теперь в нашем нынешнем положении, оно вроде бы не стоило и десятой части твоих переживаний.

— Не напоминай об этом, Нед! Я слишком предвосхищал возможные последствия, думая на месяцы — а то и на годы — наперед. Мне следовало бы ждать событий. Теперь я вижу это. Ты был прав, когда сказал, что я делаю из мухи слона.

— Не помню, чтобы я это говорил, — сказал Нед, наморщив лоб.

— Слова были другими, но подразумевал ты именно это. Мне следовало бы прислушиваться к тебе. Ты обычно бываешь прав, Нед.

Нед засмеялся. Грохочущий звук.

— Это кочерга у тебя в заднице, Фиц. Очень больно пятиться.

От другого человека — смертельное оскорбление, от Неда — правда, сказанная с любовью.

— Чересчур церемонный, э? Гордость предками всегда была моим главным грехом.

— И честолюбие.

— Нет, это более поздний грех. Однако если бы я дожидался событий, то не поручил бы тебе следить за Мэри, и мы потеряли бы ее в Мэнсфилде.

— Но я все равно ее потерял.

— Ах, перестань, Нед! Но если мы ее отыщем, пусть пишет свою чертову книгу с моего благословения. Я даже оплачу ее издание.

— Результат будет одним и тем же, оплатишь ли ты или издатель. Читать ее никто не станет.

— А! Вот это ты тогда и сказал!

На дне ее кувшина оставалось примерно три столовых ложки воды, хотя жажда не оказалась той пыткой, какой Мэри ее неустанно воображала. В пещере стоял лютый холод, особенно по ночам; возможно, экран был поставлен тут, чтобы скрывать то, что находилось за решеткой, но парусина преграждала доступ ветру, дующему без конца, хотя и не заглушала постоянное визгливое постанывание. Защититься Мэри могла, только плотно задергивая тяжелый бархатный занавес, но это мало чему помогало. Зимой она и недели не выжила бы. Однако, бесспорно, холод этот не вызывал неистовой жажды. Если она расхаживала по каморке, ей становилось теплее, но и пить хотелось больше.