Поскольку проехать надо было всего шесть миль, запряженный шестерней дормез Дарси въехал во двор «Короны и подвязки» прежде Бингли и его контингента, так как до Бингли-Холл а было двадцать пять миль. Спрятав руки в теплую муфту, Элизабет расположилась в отдельном кабинете дожидаться их приезда.

Ее единственный сын, с головой погрузившийся в том «Истории упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, одной рукой нашарил стул, ни разу не оторвав взгляда от печатных строк. Легкое чтение, садясь в дормез, объяснил он ей с чарующей улыбкой. Природа подарила ему ее собственные благородные черты лица и цвет волос, скорее каштановый, нежели червонного золота; ресницы опущенных век были темные, как и пушистые брови над ними.

По меньшей мере его здоровье заметно поправилось с тех пор, как Фиц смирился с неизбежным и оставил свои беспощадные попытки сделать из Чарли достойного сына. Эти пугающие простуды вслед за зубодробительной верховой скачкой в непогоду! Лихорадки, на неделю укладывавшие его в постель после охоты на фазанов или поездок в Лондон. Ничто не избавило Чарли от его ученых склонностей, не преобразило его в сына, достойного Дарси, владельца Пемберли.

— Ты должен перестать, Фиц, — сказала она год назад, страшась ледяного высокомерия, которое не могло не воспоследовать, но исполненная решимости вынудить его прислушаться к ней. — Я мать Чарли и разрешила тебе руководить его детством, не высказывая своего мнения. Но теперь я должна заговорить. Ты не можешь бросить Чарли на съедение волкам кавалерийского полка, как бы ни желательно было обеспечить благородному сыну и наследнику несколько лет в армии для полировки… полировки? Фу! Эта жизнь его убьет. Его единственное желание — поступить в Оксфорд и посвятить себя изучению классической литературы. И ему надо разрешить это. И не говори, что ты не терпел Кембридж и купил себе офицерский патент в гусарском полку! Твой отец к тому времени скончался, и я понятия не имею, как он отнесся бы к твоему решению. Я знаю только, что подходит для Чарли.

Ледяное высокомерие не заставило себя ждать, сделало лицо Фица железным, но темные глаза, глядящие в ее глаза, прятали больше усталости, чем гнева.

— Я согласен с твоим доводом, — сказал он жестким тоном. — Наш сын женоподобный слизняк, годящийся только для Академии или Церкви, и я скорее предпочту профессора Дарси епископу Дарси. Так что эту тему мы больше обсуждать не будем. Отправь его в Оксфорд, если считаешь нужным.

Жестокое разочарование для него, как она прекрасно знала. Бесценный мальчик был их первенцем. Но за ним последовали только девочки. «Беннетовское проклятие» по выражению Фица. Джорджи, Сьюзи, Анна и Кэти появлялись через двухгодичные интервалы — объекты равнодушия для их отца, который не интересовался ими и не замечал их.

Он приложил все усилия, чтобы изменить характер Чарли, но даже могущества и влияния Дарси, владельца Пемберли, оказалось для этого мало. А затем — ничего.

Кэти теперь было десять, и она останется последней. Фиц удалился из жизни жены, как и из ее постели. Он уже был членом парламента, тори в краю тори, но после рождения Кэти принял министерство и занял место среди первоскамеечников. Ход, освободивший его от жены, благодаря долгим отсутствиям в Лондоне, неоспоримо извинительным причинам быть вдали от нее. Не то чтобы она утратила полезность; всякий раз, когда Фиц нуждался в ней для продвижения его политической карьеры, она затребовалась в Лондон, как ни отвратителен ей был высший свет.

Лидия прибыла первой, влетев в гостиную и злобно хмурясь на этого странного человека, Эдварда Скиннера, который втолкнул ее туда. Сердце Элизабет мучительно сжалось, таким морщинистым, землистым и опухшим было лицо ее младшей сестры. Бесформенная фигура — мешок муки, затянутый корсетом в подобие женственности. Топорщащиеся складки поверх вздернутых грудей показывали, что, лишенные поддержки китового уса, они обмякнут наподобие жидко набитых подушек, подвешенных для просушивания на веревке. Вульгарная шляпка пенилась страусовыми перьями, платье из легкого муслина мало подходило и для такой погоды, и для долгого путешествия, легкие атласные туфли в старых пятнах и новой грязи… Ах, Лидия! Когда-то красивые льняные волосы не мылись месяцы и месяцы, кудряшки отливали зеленоватой сальностью, а большие голубые глаза, так похожие на материнские, были вымазаны средством, предназначенным для чернения ресниц. И выглядели они так, будто ее избивали, хотя Джордж Уикхем четыре года как покинул Англию, и значит, от побоев она была избавлена… если только ее не избивал кто-то другой. Книга Чарли мгновенно отложена, и он оказался возле своей тетки с быстротой, отстранившей Элизабет, взял ее руки в свои, согревая их, пока подводил ее к креслу у камина.

— Ну вот, тетя Лидия, погрейтесь, — сказал он ласково. — Мама, я знаю, привезла для вас одежду потеплей.

— Черную, конечно, — сказала Лидия, бросив яростный взгляд па старшую сестру. — Господи, такой ужасный цвет! Но что поделать, раз мама умерла. Подумать только! Я никак не считала, что она слаба здоровьем. Ах, почему Джорджа отправили в Америку? Он нужен мне здесь. — Она увидела в дверях хозяина и просветлела. — Трентон, кружку эля, будьте добры! Этот ужасный человек похитил меня на пустой желудок. Эль, хлеб с маслом, кусок сыра… и побыстрей!

Но прежде чем Трентон повернулся, чтобы исполнить ее распоряжение, вернулся Нед с большой чашкой кофе и поставил чашку перед ней. За ним следовала служанка, неся поднос с кофе и закусками, достаточными для всех.

— Никакого эля, — категорично сказал Нед, наклонил голову в сторону миссис Дарси и мистера Чарли и спустился в залу доложить Фицу.

Увоз миссис Уикхем обернулся чертовой потехой. Она допивала третью бутылку, и зеленый юнец, которого она подобрала согреть себе постель, сбежал, едва увидел Неда Скиннера. С помощью перепуганного хозяина «Плуга и звезд», а также его угрюмой жены, Нед насильно влил в горло Лидии несколько доз разведенной в воде горчицы. Вино извергалось струя за струей, и Нед прекратил беспощадную процедуру, только когда убедился, что оно извергнуто все. Хозяйка уложила вещи Лидии в два небольших ящика.

— Ничего теплого, — сказала она, — только вот эта драная накидка.

Багаж Лидии привязали к запяткам на место грума. Нед швырнул свою рыдающую, визжащую пленницу на маленькое сиденье и направил беговую двуколку мистера Дарси в жестокую ночь, не обращая внимания на свою пассажирку.

Милый Чарли! Каким-то образом он уговорил Лидию съесть тарелку овсянки и немного хлеба, убедил, что кофе именно то, в чем она нуждается. Поддерживая несколько оправившуюся Лидию под руку, Элизабет направилась в спальню, где миссис Трентон разложила чистые панталончики и сорочку, нижние юбки, простое черное шерстяное платье с оборкой, спешно подшитой к нему в Пемберли, чтобы удлинить его для Лидии, которая была выше Элизабет на полголовы.

— Этот мерзкий мужлан! — вскричала Лидия, стоя, когда миссис Трентон и Элизабет раздели ее и вымыли, как сумели (от нее разило вином, рвотой, грязью и немытостью). — Он меня опоил, чтобы мне нутро вывернуло, будто я какая-нибудь его шлюха!

— Мама умерла, Лидия, — напомнила ей Элизабет, двумя брезгливыми пальцами отдавая замусоленный корсет миссис Трентон с кивком, что дальше она справится одна. — Мама умерла мирно во сне.

— Ну, я предпочла бы, чтобы она выбрала время получше! — Два налитые кровью глаза расширились на оттертом бледном лице, странно сходные с двумя стеклянными шариками. — Как она выделяла меня из вас всех! Я всегда умела обвести ее вокруг пальца!

— И ты не чувствуешь никакого горя?

— А! Надо бы, но ведь я ее почти двадцать лет не видела; мне же тогда было всего шестнадцать.

— Да, мы забываем, — сказала Элизабет со вздохом, сознательно отгоняя память, что после смерти папы Фиц порвал все узы, связывавшие сестер, не давал им возможности видеться без его одобрения. Задача не из трудных — они ведь все так или иначе зависели от него. Что до Лидии, это были деньги. — Ты большую часть жизни прожила с Джорджем Уикхемом, а не с мамой и папой.