Войска Мао и Чжу продвигались на юг довольно быстро. Уже через две недели, 1 февраля, они вышли в горный район Лофучжан, расположенный в самом сердце «страны хакка», на пересечении границ трех провинций — Фуцзянь, Гуандун и Цзянси. Места здесь были бедные. Жившие впроголодь арендаторы составляли свыше 70 процентов населения¹⁸³. Оставаться в этих краях значило обрекать себя на невыносимое существование. Тем более по пятам бойцов Красной армии шли солдаты противника. Пытаясь оторваться от них, войска Мао и Чжу повернули резко на север, потом — на восток, затем — снова на юг. Короче говоря, стали блуждать по уездам южной Цзянси и западной Фуцзяни, нападать на мелкие города и поселки, грабить коренных жителей и жечь их дома. Новой долговременной опорной базы создавать они не стали, как бы оправдывая название, данное им на VI съезде Чжоу Эньлаем, — «летучие армии»¹⁸⁴. Везде, куда они приходили, красноармейцы (а среди них почти половина являлась членами партии) призывали бродячий люд и бедных арендаторов захватывать и делить чужую землю, не платить долги и арендную плату, организовывать партизанские отряды. Они хватали всех, кого считали «реакционерами», издевались над ними, водили по деревням в дурацких колпаках, а то и просто безжалостно убивали. Тела же убитых врагов — в целях устрашения и воспитания населения — выставляли на всеобщее обозрение, следуя бандитским обычаям.

Точно так же действовали и другие коммунисты — в провинциях Аньхой, Хубэй, Гуанси и Гуандун. В партии отчетливо наблюдалась «тенденция», выражавшаяся в лозунге: «Чтобы перетянуть крестьян [то есть беднейшую часть деревни] на нашу сторону, нам надо побольше убивать джентри [шэньши]». Многие в своей деятельности исходили из принципа: «только убийства и только поджоги», так что уничтожение «эксплуататорских элементов» и «поджоги городов» превратились в своего рода «мобилизационный призыв»¹⁸⁵. Современник писал: «Начиная от „Красных бровей“ и „Желтых тюрбанов“ (великие крестьянские восстания в начале нашей эры), на протяжении столетий Китай не раз горел пожаром грозных крестьянских восстаний. И то восстание, что, как огонь в степи, разгорается сейчас по китайским провинциям-странам, все еще несет с собою много от традиционных китайских жакерий»¹⁸⁶.

Не обращая внимания на резолюции VI съезда, Мао и Чжу под предлогом искоренения «реакционеров» заостряли борьбу против мелкой буржуазии, кулачества и купцов. При этом действовали они в какой-то странной изуверской манере, прикрывая свой бандитизм красивыми фразами. «Красная армия — это армия, которая стремится к благополучию рабочих и крестьян, — писали Чжу Дэ и Мао в одном из воззваний к населению захваченного ими торгового города. — Изо всех сил она защищает и купечество. Она следует строжайшей дисциплине и ни на кого не покушается. В связи с теперешней нехваткой продовольствия мы письменно обращаемся к вам с просьбой: будьте так добры, соберите для нас пять тысяч больших иностранных долларов для выплаты жалованья солдатам, семь тысяч пар соломенных сандалий, семь тысяч пар носков и триста штук белого холста. [Нам нужно еще] 200 носильщиков. Это дело срочное, и все должно быть доставлено к нам, в штаб-квартиру, к восьми часам вечера. Мы надеемся, что вы сделаете то, что мы просим, без всяких задержек. Если же вы не ответите на наши просьбы, это будет доказательством того, что купцы города Нинду сотрудничают с реакционерами, стараясь навредить Красной армии. В этом случае мы будем вынуждены сжечь все реакционные торговые лавки Нинду с тем, чтобы пресечь ваше предательство. Не говорите, что мы вас не предупредили заранее»¹⁸⁷. Как и прежде, для пополнения казны коммунисты широко торговали опиумом¹⁸⁸.

Во время одного из походов, в западной Фуцзяни, в конце мая 1929 года Хэ Цзычжэнь родила девочку. В то время Красная армия временно находилась в городке Лунъянь, задерживаться в котором не было никакой возможности. Противник стремительно приближался, и надо было срочно покидать это место. Времени у Мао хватило только на то, чтобы дать имя новорожденной — Цзиньхуа («Золотой цветок»). А через полчаса после родов по требованию мужа Хэ Цзычжэнь передала ребенка в крестьянскую семью, оставив хозяевам пятнадцать юаней. По ее собственным словам, она при этом даже не заплакала¹⁸⁹. Переживала ли она? Скорее всего, да, но, будучи человеком жестким, умела скрывать свои чувства. Только вскоре поменяла в своем имени «Цзычжэнь» («Дорожить собой») иероглиф «цзы» («собой») на другой, хотя и произносящийся почти одинаково (менялся только тон), но означающий слово «ребенок». С тех пор ее имя стало звучать по-новому: «Дорожить ребенком».

«Мы заберем ее к себе после победы революции», — сказал Мао жене, понимая, наверное, что девятнадцатилетней женщине, только что ставшей матерью, совсем нелегко было бросить дитя. Однако выполнить обещание он не сможет. Их дочь так и останется без родительского тепла: ни Мао, ни Хэ Цзычжэнь никогда ее не найдут.

Да, Мао было не до младенцев. Тем более когда на долю Красной армии выпали такие тяжелые испытания, с какими она еще не сталкивалась¹⁹⁰. В беспрерывных боях с правительственными войсками и отрядами крестьянской самообороны (миньтуанями) силы красноармейцев стремительно таяли. За два месяца 4-й корпус потерял свыше шестисот человек. Досаждали и внутрипартийные интриги. Как раз в апреле неожиданно пришло письмо из Шанхая (его составил Чжоу Эньлай), срочно отзывавшее Мао и Чжу из армии — без всяких на то причин. В дополнение ЦК потребовал децентрализовать войска 4-го корпуса, разбив их на мелкие группы, якобы для того, чтобы, направив небольшие отряды в как можно большее число населенных пунктов, удобней было разжечь повсеместную аграрную революцию¹⁹¹. Естественно, Мао не мог не затаить обиду. Налицо были явные аппаратные игры: новые вожди просто опасались самостоятельности Мао и Чжу и их вооруженных сил. «Кто знает, чем они там занимаются? — как бы сквозило в письме. — А вдруг возьмут, да и выйдут из-под контроля? Все-таки в их руках военная сила. Лучше уж подрезать им корни, а то, не ровён час, превратятся в новых милитаристов».

Всю эту нехитрую логику Мао, конечно, понял в один момент, а потому ни он, ни Чжу Дэ выполнять приказ просто не стали. «Центральный комитет требует от нас разделить наши войска на очень маленькие подразделения и рассредоточить их по деревням, а Чжу и Мао — отозвать из армии, — как бы между прочим заметил Мао в ответе ЦК от имени фронтового комитета, — …и все это — в целях сохранения Красной армии и мобилизации масс. Такая идеалистическая постановка вопроса совершенно оторвана от действительности». Ведь «разделение на маленькие отряды, — продолжил он с плохо скрываемым раздражением, — приводит к ослаблению руководства и организации и неспособности справиться с неблагоприятными обстоятельствами, что неизбежно оборачивается поражением… [А] если Центральному комитету нужны Чжу и Мао для других дел, пожалуйста, пришлите достойную им замену… Ныне очень удобно посылать людей через Фуцзянь. Мы надеемся, что вы пришлете людей проинспектировать нашу работу в любое время»¹⁹². В том же письме Мао ознакомил ЦК с партизанской тактикой, которую он и Чжу выработали за время боевых действий в Цзингане и Цзянси-Фуцзяньском районе. Вот ее принципы: «Рассредоточивать войска, чтобы поднимать массы, и сосредоточивать войска, чтобы расправляться с противником»; следовать правилу: «враг наступает — мы отступаем; враг остановился — мы тревожим; враг утомился — мы бьем; враг отступает — мы преследуем»; «при создании стабильных отторгнутых районов применять тактику волнообразного продвижения; в случае преследования сильным противником кружить, не уходя далеко от базы»; «при наименьшей затрате времени, применяя наилучшие методы, поднять наиболее широкие массы»¹⁹³. «Эта тактика, — писал Мао, — подобна неводу, который можно в нужный момент раскинуть и в нужный момент собрать: раскинуть — для завоевания масс, собрать — для борьбы с противником»¹⁹⁴.