Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Перед расставанием Хрущев подарил своему гостю множество сувениров, а также большую банку зернистой икры. Она была действительно очень хорошего качества, но Мао не мог ее есть, так как китайцы вообще не употребляют в пищу сырую рыбу. Банку, однако, он взял и привез с собой в Пекин. А через несколько дней пригласил на обед секретарей и охранников, которым и предложил попробовать аккуратно выложенное на фарфоровую тарелку заморское кушанье. «Давайте, давайте, пробуйте, — смеялся он. — Это социалистическая икра!

Один из приглашенных осторожно взял палочками для еды немного икры и положил ее в рот. Было видно, что он совершенно не горел желанием ее есть, но, сделав над собой усилие, проглотил. Его чуть не стошнило.

— Ну как? Вкусно? — спросил его Мао, и взрыв хохота сотряс его грузное тело.

— Выглядит-то красиво, — ответил несчастный, — но не вкусно. Мне она не нравится, я не могу ее есть.

— Ну и правильно! Не можешь жрать, так не жри! — по-простому объяснил ему Мао»209.

Ему стало особенно весело от того, что хрущевский подарок пришелся его окружению не по вкусу. Что-то во всем этом было символичное!

Вернувшись в Китай, он стал развивать идеи об особом, китайском, пути социализма, впервые высказанные в «Десяти важнейших взаимоотношениях». Вновь и вновь продумывал он варианты «большого скачка» — новой модели ускоренного экономического развития, основанной главным образом на использовании преимуществ Китая, прежде всего его безграничных людских ресурсов. «Наша страна производит слишком мало стали, — сокрушался он. — Нам надо любой ценой укрепить себя, иначе на нас будут смотреть сверху вниз»210.

Уже в Москве он стал хвастать тем, что через 15 лет Китай обгонит Великобританию по производству металла. «Англия производит ежегодно 20 миллионов тонн стали, — говорил он руководителям социалистических стран, — …через 15 лет она, возможно, достигнет производства 30 миллионов тонн стали в год. А Китай? Через 15 лет Китай, возможно, будет производить 40 миллионов тонн. Разве это не значит обогнать Англию?»211 Вдохновил его на это хвастовство не кто иной, как Хрущев, который тоже, как известно, излишней скромностью не отличался. За две недели до выступления Мао, на юбилейной сессии Верховного Совета СССР, он громогласно заявил, что в течение ближайших 15 лет СССР сможет не только догнать, но и перегнать Америку212. Так что речь Мао Цзэдуна была ответом «старшему брату».

И Мао, вообще-то говоря, поскромничал. На самом деле его одолевало желание обогнать сам Советский Союз, доказать всем и в первую очередь Хрущеву, запустившему два спутника, что и он (Мао) не «лыком шит». Сколько сарказма и зависти было в его словах, когда он говорил в начале 1957 года: «Ну и что у них [руководства СССР] есть? Только и всего-то, что 50 миллионов тонн стали, 400 миллионов тонн угля и 80 миллионов тонн нефти. Ну и сколько это стоит? Да ничего. А они, имея все это, возгордились. Как же могут они быть коммунистами? Марксистами?»213 Новый путь Мао, таким образом, был неизбежно чреват дальнейшим ухудшением отношений Китая с кремлевскими традиционалистами.

В январе 1958 года на совещаниях в Ханчжоу (провинция Чжэцзян) и Наньнине (Гуанси-Чжуанский автономный район) Мао усилил критику тех, кто выступал против «торопливости» и «слепого забегания вперед». Вновь осуждал тех, кто следовал советской модели. «Если бы мы во всем поступали так же, как Советский Союз после Октябрьской революции, — заявил он, — то у нас не было бы текстиля, не было бы продовольствия (раз нет текстиля, значит, нечего обменять на продовольствие), не было бы угля, электроэнергии, ничего бы не было». В Ханчжоу он объявил, что движение «за упорядочение стиля», которое только недавно, на 3-м пленуме, он решил ослабить, будет доведено до конца. В Наньнине же 18 января предупредил партийные кадры, что борьба со «слепым забеганием вперед» неизбежно «погасит энтузиазм… 600 миллионов человек»214. Он, кроме того, заметил Чжоу Эньлаю, что тот и некоторые другие «товарищи оказались всего в каких-нибудь 50 метрах от самих правых»215. Ганьбу поддержали Председателя, и премьер вынужден был выступить с самокритикой.

Вновь Мао одержал победу. 31 января он обобщил результаты обеих конференций в важном документе — «Шестьдесят тезисов о методах работы», в котором, по существу, был обоснован курс «большого скачка» и выдвинут лозунг «три года упорного труда»216. Этот курс стал важнейшей частью его программы «китайского» социализма.

Таким образом, высказанные Мао впервые в апреле 1956 года и развитые затем в 1957–1958 годах идеи особого, китайского, пути развития могли, как мы видели, родиться только в послесталинской атмосфере, которую создал в мировом коммунистическом движении не кто иной, как Хрущев. Тем самым именно этот советский лидер сподвигнул Мао не только на ускоренную сталинизацию, но и — против своих намерений — на окончательный отказ от советского пути развития.

Сталинская модель социалистического строительства, которая ранее вдохновляла Мао, исчерпала себя. В итоге целая эпоха сталинизации КНР, длившаяся с самого образования нового Китая в 1949 году, подошла к концу. Отныне нужно было говорить уже не о сталинизации, а о маоизации Китайской Народной Республики. В то же время нельзя забывать, что сам маоизм в сфере политики и идеологии явился не более как китайской формой сталинизма, иными словами, китайским национал-коммунизмом. И несмотря на то, что советская сталинизация КНР завершилась, влияние сталинизма как тоталитарной политической и экономической системы власти осталось в Китае неизменным.

«БОЛЬШОЙ СКАЧОК»

Всю зиму 1957/58 года Мао был в приподнятом настроении. Поездка в Москву, казалось, вселила в него новые силы. Сомнений в том, что Китай в ближайшее время станет самой передовой страной мира, у него не было. Неукротимая энергия Председателя била через край. Он мотался по стране, понукая «неторопливых», срывая гнев на «сторонниках скептически-выжидательной позиции», давая разнос «слепым подражателям Советскому Союзу». Кричал, стучал по столу, убеждал, уговаривал. Еще накануне поездки в СССР он начал писать статью, в которой призывал партию и страну «твердо следовать курсу „больше, быстрее, лучше, экономнее“». 12 декабря ее опубликовала «Жэньминь жибао».

Страстный хунаньский темперамент гнал его к заветной цели: надо было во что бы то ни стало догнать и перегнать Англию, а также другие передовые страны по основным показателям хозяйственного развития. А таковыми он почему-то считал два: сталь и зерно.

Никаких экономических знаний у него не было. Но это его не смущало. Не он один не понимал экономики. Слабо разбирались в ней и многие другие мировые лидеры, а также почти все члены китайского Политбюро. Отдавая себе в этом отчет, Председатель даже бравировал своим невежеством. «Большинство работников Политбюро, — говорил он на совещании в Наньнине, — „красные“, но „неквалифицированные“… Я самый необразованный, ни в какие члены никаких комитетов я не гожусь»217.

Ограниченность Мао, однако, многократно перекрывалась его огромным энтузиазмом, верой в собственную непогрешимость, волю и власть. «Наш метод — ставить политику на командное место, — утверждал он. — …Политика — командная сила»218. Именно так, опираясь исключительно на политические (и конечно же на военные) рычаги, действовал он всю свою жизнь в партии. И 1958 год не был в этой связи исключением. В самом начале года, в перерыве между ханчжоуским и наньнинским совещаниями, он устроил разнос своему земляку, первому секретарю Хунаньского парткома Чжоу Сяочжоу.

«— Почему Хунань не может увеличить производство сельскохозяйственной продукции? Почему хунаньские крестьяне по-прежнему собирают лишь один урожай риса в год? — спросил он, как будто бы сам не знал, что в его родной провинции большего сделать нельзя. — … Вы не учитесь у других. В этом вся причина.

166
{"b":"141591","o":1}