Воспринимать его указания помогали советские деньги, которые текли в КПК все более широким потоком. Уступив нажиму Кремля еще во время совещания на озере Сиху, китайские коммунисты быстро освоились. Неравноправные взаимоотношения с Москвой они приняли как реальность и теперь во всем, что касалось финансовой стороны их связи со штаб-квартирой мирового коммунистического движения, проявляли большую активность. Урок цинизма, преподанный им Марингом, не пропал даром. Если в конце июня 1922 года Чэнь Дусю в письме Войтинскому деликатно извинялся за то, что КПК приходилось висеть на шее Коминтерна, выражая надежду, что «в следующем году (1923-м) КПК сможет сама себя обеспечить»145, то после Сиху от китайских коммунистов, требующих все больше денег, советским и коминтерновским работникам отбоя не было. И это немудрено. Ведь, по данным Маринга, членские взносы платила в лучшем случае одна десятая членов партии, в то время как большинство коммунистов нигде, кроме КПК, не работали146.
«Мы уже начали антиимпериалистическую работу в соответствии с вашей инструкцией, — писал в начале ноября 1924 года в Пекин полномочному представителю СССР в Китае Льву Михайловичу Карахану Чэнь Дусю, — но мы не получили необходимые денежные средства, которые вы обещали выплатить. Наш бюджет для Шанхая — 600 долларов. Пожалуйста, дайте нам знать как можно скорее. С коммунистическим приветом, Т. С. Чэнь[18]. Секретарь Исп[олнительного] К[омитета] КПК».
«Дорогой товарищ, — вторил ему Ли Дачжао в своем письме тому же Карахану. — Местный комитет [КПК] Калгана [Чжанцзякоу] просит Северный комитет предоставить месячное содержание товарищам Тянь-Тен-Соу, Ма-Же-Лян и Фу-Ень-Цзы, которые работают в Пато [Баотоу] для газеты „Сы-пе-минь-бао“. Северный комитет принимает во внимание, что денежные средства для этих товарищей, посланных [вести] военную работу, предоставлялись с вашей стороны в течение долгого времени. Исходя из этого, пожалуйста, урегулируйте [это дело] и дайте ответ на их запрос. С товарищеским приветом. Секретарь Северного комитета КПК: Т. С. Ли».
И вновь о том же: «Когда товарищ Радин [коммунист Чжао Шиянь, секретарь Пекинской организации КПК] уезжал в Тяньцзинь, он просил меня [Ли Дачжао] получить у вас ответ на вопрос о финансовой поддержке работы в Тяньцзине. ([Речь идет о] месячной сумме в 1500 долларов.) Позавчера я услышал от товарищей, что вы действительно посылали мне письмо, которое я не получил, потому что меня здесь не было в то время. Может быть, вы уже дали ответ в том письме. Пожалуйста, дорогой товарищ, сообщите мне по телефону или письмом или через товарища Россена [болгарский коммунист Георгий Ламбрев, сотрудничавший в ИККИ]. Потому что Радин надеется получить ваш ответ в самое короткое время. С тов. приветом. Т. С. Ли».
И опять: «Дорогой тов. Карахан. До отъезда господина Малона я договорился с тов. Россеном, что госпожа Пром, заменив его, будет отправлять телеграммы и что ей должны будут платить. Именно она отправляет телеграммы в настоящий момент вместо Малона. И она хочет знать, сколько ей будут платить за отправку телеграмм в качестве заработной платы в месяц. Пожалуйста, сразу же сообщите мне (через тов. Россена) все об этом, так как она хочет получить ответ немедленно. С товарищеским приветом. Ваш Т. С. Ли»147.
Такой паразитизм в итоге привел к тому, что вплоть до середины 30-х годов КПК могла функционировать, только опираясь на помощь Кремля в размере не менее 30 тысяч американских долларов в месяц148. Советская финансовая поддержка была поистине всеохватывающей и детализированной до мелочей. Как видно, коминтерновские агенты и посольство СССР оплачивали даже труд технических секретарей партийных организаций, работавших по найму!
От партии не отставали и комсомольцы (в начале 1925 года ССМК был переименован в Коммунистический союз молодежи Китая). «Для усиления нашей работы [союз] нуждается в соответствующей финансовой поддержке, — писал, например, 2 февраля 1926 года по-русски секретарь КСМК Жэнь Биши, обучавшийся в начале 1920-х годов в Советской России, все тому же полпреду СССР Карахану. — В настоящее время мы еще не получили средство от КИМ [Коммунистический интернационал молодежи, молодежная коминтерновская организация] с ноября месяца 1925 года до сего времени. Причем по старому бюджету насчитывается только 825 кит[айских] долларов в месяц для всего союза. Мы уже занимали долги около 5000 кит[айских] долларов, которые уже нужно возвратить в ближайшее время. И поэтому [обращаемся] с просьбой к Вам. Желательно, чтобы Вы нам оказывали материальную помощь ежемесячно, также и единовременно»149.
Целиком завися от советской финансовой помощи, лидеры КПК ничего не могли противопоставить Бородину. И под его влиянием зашли слишком далеко в своих отношениях с ГМД. В беседе с Бородиным в январе 1924 года, во время гоминьдановского съезда, все присутствовавшие коммунисты, например, выразили «полное единодушие» в том, что для радикальной аграрной революции время еще не настало150.
Этот «правый» курс полностью разделял и Мао, в середине февраля возвратившийся в Шанхай из Кантона. 25 февраля 1924 года в обстановке всеобщего «головокружения от успехов» на территории французской концессии, недалеко от особняка Сунь Ятсена, в доме № 44 по улице Хуаньлунлу он и несколько других активистов Националистической партии учредили Шанхайское бюро ГМД. С французской полицией удалось договориться легко: местный полицейский инспектор, получив солидную взятку, даже обещал предуведомлять гоминьдановцев обо всех возможных акциях французских властей против них151. Помимо выполнения секретарских функций в аппарате компартии, Мао начал работать и в Шанхайском бюро ГМД. На первом же заседании его избрали секретарем оргсекции этого нового учреждения, а вскоре он стал исполнять обязанности и завсекцией делопроизводства. Несколько позже вошел он и в состав постоянного комитета бюро на правах кандидата152. Работы было хоть отбавляй, и Мао проявлял большую активность. В марте в качестве представителя ЦИК КПК он присутствовал на пленуме Центрального исполнительного комитета Социалистического союза молодежи, проходившем на территории международного сеттльмента. Здесь он познакомился с представителем Исполкома Коммунистического интернационала молодежи Далиным, который, вспоминая об этом впоследствии, писал, что Мао поразил его своим необузданным оптимизмом в отношении Гоминьдана. Не разделяя восторгов Мао Цзэдуна, представитель ИККИМ сразу же после пленума донес Войтинскому: «Ты услышишь здесь от секретаря ЦК Мао (не иначе как ставленник Маринга) такие вещи, что у тебя волосы дыбом встанут. Как, например, Гоминьдан есть и была пролетарской партией и должна быть признана Коминтерном как его секция. По крестьянскому вопросу — классовую линию нужно бросить, среди бедного крестьянства нечего делать, нужно связаться с помещиками и чиновниками (шэньши) и т. д. Этот тип был представителем партии в Союзе молодежи, и эту точку зрения он настойчиво, но, к счастью, безуспешно пытался проводить на пленуме Союза. Я послал письмо в ЦК партии с просьбой назначить нового представителя»153.
Как мы понимаем, Далин зря возмущался: в то время почти все в руководстве КПК под влиянием Бородина придерживались примерно таких же представлений. Неизвестно, правда, считали ли другие вожди партии возможным принятие Гоминьдана в Коминтерн, но во всем остальном Мао не был оригинален. В феврале 1924 года ЦИК КПК даже одобрил специальную «Резолюцию по национальному движению», признавшую главной задачей членов компартии расширение организации и исправление «политических заблуждений» Гоминьдана, а также укрепление его массовой базы путем вовлечения в него рабочих, крестьян и представителей городских средних слоев. Сама же КПК должна была перейти на нелегальное положение в Гоминьдане с тем, чтобы тайно подготовить захват руководства в нем.
