По его просьбе Президиум ИККИ выработал в ноябре 1923 года резолюцию по вопросу о национальном движении в Китае и о Гоминьдане, в которой была дана новая трактовка «трех народных принципов» Сунь Ятсена. Коминтерн предложил Гоминьдану последовательную программу антиимпериалистической, национально-демократической революции, ключевым моментом которой являлся призыв к радикальной аграрной революции и национализации промышленности114. После принятия этого документа 28 ноября Президиумом ИККИ он был передан Чан Кайши. Чан доставил его Сунь Ятсену, который, по крайней мере формально, принял почти все рекомендации Коминтерна за исключением предложений по аграрному вопросу. Резолюция Президиума ИККИ будет им положена в основу второго раздела манифеста, который получит одобрение I съезда Гоминьдана в январе 1924 года.
В конце августа 1923 года в Китай прибыли Бородин и полпред СССР при пекинском правительстве Лев Михайлович Карахан. Последний остался в Пекине, а первый отправился в Кантон. Добраться туда он смог в начале октября. Вслед за Бородиным прибыли другие советские политические и военные советники115. В беседах с ними Сунь Ятсен живо интересовался опытом партийного, государственного и военного строительства в Советской России, ее позицией в международных вопросах. Особенно благоприятное впечатление на него произвел Бородин. В итоге в ноябре 1923 года Сунь Ятсен опубликовал «Манифест о реорганизации Гоминьдана» и проект новой программы партии. 1 декабря он выступил с речью о реорганизации на конференции Гоминьдана в Кантоне. В ней он в качестве цели определил создание мощной массовой партии, опирающейся не только на армию, но и на гражданское население. Он, в частности, заявил: «Сейчас к нам из России прибыл наш хороший друг Бородин. Русская революция началась на шесть лет позднее нашей. Однако русские сумели в ходе одной революции полностью осуществить свои идеи, положение революционного правительства там с каждым днем становится все более прочным. Почему же русские смогли, а мы не можем одержать победу? Они победили потому, что в борьбе принимала участие вся партия, которой помогали войска. Мы должны учиться у России ее методам, ее организации, ее подготовке членов партии, только тогда мы можем надеяться на победу»116.
К тому времени Мао Цзэдуна уже в Кантоне не было. В конце июля по решению Чэнь Дусю он вернулся в Шанхай. Вместе с Цай Хэсэнем, Ло Чжанлуном и Сян Цзинъюй он поселился в Чжабэе, на севере города, в небольшом переулке рядом с улицей Сяншаньлу (улица Ароматных гор). Для этого грязного рабочего района название улицы было явно неподходящим: запаха благовония там не чувствовалось. В начале сентября в Шанхай из Кантона вновь перебазировался ЦИК партии: несмотря на налаживавшееся сотрудничество с Гоминьданом, Чэнь Дусю предпочитал держаться подальше от Сунь Ятсена117, явно не желая, чтобы ЦИК КПК превращался в «придаток Гоминьдана»118. Центральный исполком разместился там же, где жили Мао, Цай, Ло и Сян.
По-прежнему работа по единому фронту отнимала все силы Мао. «Сегодня в Китае нет другого политического вопроса, кроме вопроса национальной революции, — писал он. — Использовать силу народа для того, чтобы свергнуть милитаризм и находящийся с ним в сговоре иностранный империализм, — вот историческая миссия китайского народа. Мы должны теперь объединить народ всей страны в революционном движении… Крайне важно, чтобы мы объединились и вместе боролись против общего врага за общие интересы… Мы все должны верить в то, что единственный путь спасения самих себя и всей нации — в национальной революции»119.
В середине сентября Мао выехал в Чаншу, чтобы помочь в налаживании там работы по формированию гоминьдановской ячейки120. За два с половиной месяца, прошедшие со времени прибытия в Хунань суньятсеновского эмиссара Тань Чжэня, ситуация в городе не сдвинулась с мертвой точки: хунаньские коммунисты саботировали искусственное насаждение организации Гоминьдана. Преодолеть сопротивление старых товарищей оказалось не просто даже Мао. Помимо прочего, у него совсем не было необходимых для организационной работы средств, а ему требовалось «по крайней мере, около 100 юаней в месяц»121. Не облегчала развитие национально-демократического движения в провинции и общеполитическая обстановка, обострившаяся еще летом в связи с новой войной между Чжао Хэнти и Тань Янькаем. В сентябре ситуация даже ухудшилась, так как в конфликт на стороне Чжао вмешался генерал У Пэйфу. Мао, конечно, сочувствовал Таню, но тот потерпел поражение. Провинция вновь погрузилась в пучину террора. Чжао Хэнти ввел военное положение, закрыл Университет самообразования, распустил Федерацию профсоюзов. Им лично был отдан приказ об аресте Мао Цзэдуна, Го Ляна, Ся Си, других лидеров рабочего движения122. Работая в глубоком подполье, Мао вынужден был пользоваться псевдонимом — Мао Шишань («Каменная гора»)123. Собственно это и не псевдоним был, а вариант одного из его детских имен: Шисаньяцзы («Третий ребенок по имени Камень»). Единственное, что доставляло радость, это семья. Аньин рос здоровым мальчиком, а 13 ноября Кайхуэй родила еще одного сына. Его назвали Аньцин («Молодец, достигший берега социализма»).
В то время как Мао находился в Чанше, в Шанхае состоялся ноябрьский (1923 г.) пленум ЦИК КПК. Ситуация в партии тогда обострилась. План распространения гоминьдановских партийных организаций во все важные пункты Северного и Центрального Китая провалился. Была создана только одна из них — в Пекине. Численность самой КПК сократилась вчетверо: в ней осталось всего около ста человек. То, что партия переживала кризис, признавал сам Чэнь Дусю. В докладе пленуму от имени Центрального бюро он указал следующие причины этого: «1) среди [наших] товарищей получили распространение некоторые сомнения [относительно резолюции III съезда по вопросу о национальном Движении и Гоминьдане]; 2) руководители местных отделов Гоминьдана не проявили понимания; 3) между [нашими] товарищами и членами Гоминьдана сохранялись подозрительность и несовпадение политических взглядов; 4) наша партия испытывала экономические трудности». Пленум осудил «левацкие извращения» политики единого фронта, приняв решение о конкретном участии коммунистов в реорганизации Гоминьдана. В одобренной пленумом резолюции «О плане развития национального движения» подчеркивалось: «Там, где существуют организации Гоминьдана, например, в Гуандуне, Шанхае, Сычуани, Шаньдуне, наши товарищи обязаны в них вступить, оставаясь одновременно в рядах КПК. Где их нет, в особенности в Харбине, Фэнтяне [Шэньяне], Пекине, Тяньцзине, Нанкине, Аньхое, Хубэе, Хунани, Чжэцзяне, Фуцзяни, наши товарищи должны их создать»124. В резолюции указывалось также на необходимость «выправления политической позиции» Гоминьдана. Под этим подразумевалось следующее: добиваться того, чтобы Гоминьдан вел антиимпериалистическую пропаганду и предпринимал соответствующие практические шаги, ни в коем случае не блокировался с милитаристами, а укреплял свои силы путем опоры на различные народные организации. Пленум вменил в обязанность коммунистам и соцсомольцам создание внутри объединенной партии собственных конспиративных организаций, члены которых были обязаны во всех своих заявлениях и практических действиях, носящих политический характер, следовать руководству КПК. Перед коммунистами ставилась задача бороться за то, чтобы «занять центральное положение в Гоминьдане». Но при этом подчеркивалось: «Если для реализации данного курса отсутствуют реальные возможности, то ни в коем случае не следует применять силу»125.
После этого работа по реорганизации Гоминьдана, пусть и со скрипом, продвигалась вперед. На конец января 1924 года Сунь запланировал проведение Объединительного съезда ГМД. 25 декабря Центральный исполнительный комитет КПК издал за подписью председателя Чэнь Дусю и секретаря Ло Чжанлуна, заменившего Мао на этом посту в связи с его отъездом в Хунань, «Извещение № 13», в котором вновь обязал всех коммунистов на местах вступать в Гоминьдан и прилагать максимум усилий для активизации работы по его реорганизации.
