Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Дикость и глупость, не правда ли? Ну чем не платоновский «Чевенгур»? Но разве это абсурднее марксистско-ленинской мечты о бесклассовом обществе, сталинской борьбы с кибернетикой и морганизмом или хрущевским выращиваем кукурузы на Крайнем Севере? Видно, невежество вообще присуще вождям коммунизма, поскольку сам коммунизм утопичен.

Во время обмена мнениями на совещании в Наньнине родился и еще один план: укрупнить кооперативы, объединив в каждом из них до десяти тысяч дворов и более. Эта идея была впервые высказана Мао еще в 1955 году, однако не получила в то время поддержки. В январе 1958 года в Наньнине к ней вновь вернулись, но только в апреле Лю Шаоци и Чжоу Эньлай придумали название для новых гигантских комплексов: «коммуны». Лю, Чжоу и двое других работников центрального аппарата совершали тогда инспекционную поездку на юг Китая и, вдохновленные развернувшейся повсеместно организацией крупных кооперативов, задумались над их названием. Как-то само собой родилось: «Коммуна!»233 Всем очень понравилось.

Первая «коммуна» («Вэйсин» — «Спутник») была создана тогда же, в апреле, недалеко от уездного города Суйпин на юге провинции Хэнань. Она объединила 27 кооперативов или 43 тысячи человек. Затем была организована «коммуна» на севере Хэнани, в уезде Синьсян. Ее члены, стремясь к разнообразию, назвали ее «народная».

Вновь, как и прежде, Мао старался исходить из практики, будучи убежден, что именно она и является критерием истины. Именно поэтому из двенадцати месяцев 1958 года восемь провел в поездках по стране234: знакомился с «передовым» опытом, беседовал с партийными руководителями и простыми крестьянами, осматривал водохранилища и другие объекты. В общем, вновь, как и во время гражданской войны, «проводил обследование, чтобы иметь право голоса». Вот только одного не учел: времена изменились, он был уже «великим» вождем, а потому местные власти, стремясь ему угодить, лезли из кожи вон, чтобы создать у него хорошее впечатление о своей работе. И они отлично знали, чего он хотел. Ведь Мао сам не раз давал им понять, что лучше быть излишне левым, чем правым.

Конечно, в стране наблюдался подъем народного энтузиазма. Миллионы людей верили коммунистам, ибо многое из того, о чем те говорили, действительно воплощалось в жизнь. Двери университетов и институтов открывались для детей крестьян и рабочих, было введено бесплатное медицинское обслуживание, строилось большое число заводов и фабрик, ликвидировалась неграмотность. Особенно радовалась беднота, впервые в жизни ощутившая себя равноправной. Как же могла она не поддержать новые начинания партии? «Горячий восторг» демонстрировала и остальная часть населения, хорошо понимавшая, что неучастие в партийных кампаниях чревато самыми опасными последствиями.

Так что «обследования», проводившиеся Председателем, не могли не создать у него иллюзорной картины происходившего, только усиливая его волюнтаризм. «На мой взгляд, надо прибегать к „слепому забеганию вперед“, — провозглашал Мао после очередного обследования. — …Мы должны трудиться весьма энергично и радостно, а не безучастно и уныло… Все, что можно сделать быстро, надо делать по возможности быстро»235. Фантом «большого скачка» заставлял его вносить все более левацкие коррективы в планы и методы социалистического строительства. Казалось, стоит только мобилизовать 600-миллионное население, и любые мечты воплотятся в реальность. «Неужели вести хозяйство в мирное время труднее, чем разгромить 800-тысячную армию Чан Кайши? — размышлял он. — Не верю!»236

Опыт «коммун» показался ему особенно интересным. Дело в том, что китайские «коммунары» стали по-новому организовывать производство, переходя к максимально эффективному разделению труда. В «коммуне» «Вэйсин» и других кооперативах в целях максимальной экономии рабочего времени стали создаваться общественные столовые, домашние кухни же ликвидировались. Это позволило высвободить трудящихся женщин для сверхурочной работы в поле, сберечь топливо, улучшить питание. «Коммунаров» горячо поддержал Лю Шаоци, на всю страну заявивший, что их почин дает возможность увеличить число рабочих рук на селе, по крайней мере, на одну треть. «Если раньше [из каждых пятисот человек] более двухсот занимались приготовлением пищи, то теперь еду готовят всего более сорока, да к тому же кормят они сытнее и лучше, да еще и экономят продукты», — говорил он237. Показывали пример «коммунары» и в деле развития коммунистических отношений. Они ликвидировали заработную плату и приусадебные участки, вводили бесплатное питание, переходили на принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям», обобществляли домашнюю живность и даже утварь. «Кому теперь нужны миски и чашки, если у нас есть общественные столовые, где можно объедаться до отвала?» — недоумевали они, действительно веря, что бесплатное общественное питание означает наступление коммунизма. Как же им хотелось вырваться из нищеты!

Мао был в восторге. 16 июля в новом теоретическом органе КПК журнале «Хунци» («Красное знамя») его главный редактор Чэнь Бода опубликовал указание Председателя: «Надо постепенно и последовательно превращать промышленность, сельское хозяйство, торговлю, культуру и образование, а также ополчение, то есть общенародные вооруженные силы, в одну большую коммуну, сформировав таким образом базовую ячейку нашего общества»238.

В начале августа Мао посетил «народную коммуну» в Хэнани и не мог скрыть радости: на его глазах строился коммунизм! «Это название „народная коммуна“ — хорошо! — сказал он. — Французские рабочие, захватив власть, придумали Парижскую коммуну. Наши же крестьяне создали „народную коммуну“ как политическую и экономическую организацию на пути к коммунизму. Она [«народная коммуна»] — великое достижение нашего народа. „Народная коммуна“ — это хорошо»239.

Моментально десятки газет и журналов растиражировали «высочайшее откровение», после чего страну захлестнула кампания строительства именно «народных коммун». Кан Шэн же немедленно сочинил стишок:

Коммунизм — это рай,
А народные коммуны — мост к нему.
Коммунизм — небеса,
А коммуна — лестница.
Если выстроим ее,
Заберемся далеко!240

Чуть позже Мао объяснил значение «народных коммун»: «Народная коммуна характеризуется, с одной стороны, большими размерами, с другой — обобществлением. В ней много людей, много земли, масштаб производства тоже большой, все дела ведутся с размахом. В ней слиты производство и администрация, налаживается питание через общественные столовые; приусадебные участники ликвидируются… Зерна стало больше, так что можно или осуществлять систему бесплатного снабжения, или же выдавать зерно в соответствии с затраченным трудом… И в деревне, и в городе — всюду социалистические порядки следует добавлять коммунистическими идеями… Сейчас мы строим социализм, но у нас имеются также и ростки коммунизма. В учебных заведениях, на заводах, в городских кварталах — везде можно создавать народные коммуны. Не пройдет и нескольких лет, как все объединятся в одну большую коммуну… Когда приводятся в движение тысячи, десятки тысяч людей, такой коммунистический дух очень хорош». Его очень прельщало, что такие крупные многотысячные комплексы за счет внутреннего разделения труда могли стать полностью самообеспечиваемыми. «Такие крупные кооперативы, — восторгался он, — могут заниматься и промышленностью, и сельским хозяйством, и торговлей, и просвещением, и военным делом — и всем этим в сочетании с… лесоводством, скотоводством и вспомогательным рыбным промыслом»241.

Мао радовало, что народ «воспринял» его оптимизм в отношении «большого скачка», что люди с энтузиазмом взялись за дело, «рационально» используют имеющиеся ресурсы, «борются» за выполнение планов партии. Внешне все так и выглядело. По крайней мере там, куда он приезжал. И Мао все сильнее ощущал свое величие! Стоило ему только взмахнуть рукой, и сотни миллионов людей бросались выполнять его указания, «шевелить мозгами», придумывать новые формы организации, день и ночь трудиться не покладая рук. Да, с этим народом можно было делать все, что угодно: он был беден, необразован и полон надежд на будущее! «Помимо других преимуществ у 600-миллионного населения Китая есть одно явное: это бедность и отсталость, — откровенничал Мао. — На первый взгляд это плохо, а фактически хорошо. Бедность побуждает к переменам, к действиям, к революции. На белом, без помарок, листе бумаги можно писать самые новые, самые красивые иероглифы, можно создавать самые новые, самые красивые рисунки»242.

168
{"b":"141591","o":1}